Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Я помогла ей встать, придерживая за локоть, и она с открытым ртом уставилась на мою руку, а потом заглянула мне в глаза:
– О, благодарствую, Светлейшая Исида!
Она нащупала очки, болтавшиеся на груди, водрузила их на переносицу и тяжело вздохнула, будто вдруг лишилась дара речи. Позади нее, в темном коридоре большого мрачного дома переминался с ноги на ногу высокий грузный мужчина с массивной, почти лысой головой. Это был сын Герти, Люций. Он встретил меня в тяжелом лиловом халате поверх темных штанов, заправленных в гетры; шейный платок под двойным подбородком нелепо сбился набок. Растянув рот в улыбке, Люций долго и нервозно потирал пухлые руки, а потом произнес:
– Эм-м-м…м-м-м…м-м-м…
– О чудо-дитя, разреши Люцию взять твою суму, – сказала мне Герти Поссил и повернулась к сыну. – Люций! Суму Помазанницы, ясно тебе? Да не туда! Вот дубина! Что с тобой сегодня? – Она цокнула языком, благоговейно взяла мой посох и прислонила его к стоячей вешалке, сокрушенно приговаривая: – Мальчишка совсем от рук отбился!
Люций неуклюже потопал ко мне, натыкаясь на мебель. Я протянула ему котомку. Широко улыбаясь, он принял ее у меня из рук, закивал, и его кадык запрыгал вверх-вниз, как головка голубя.
– Скажи Светлейшей, что для тебя это большая честь! – велела Герти, с неожиданной силой хлопнув сына ладонью по животу.
– Большая! Большая! – с улыбкой затараторил Люций, нервно сглатывая и кивая; он взвалил мешок на плечо и едва не своротил высокие старинные часы, но, кажется, сам этого не заметил. – Большая! – повторил он.
– Брат Люций, – благосклонно кивнула я, пока Герти помогала мне раздеться.
– Ты, должно быть, выбилась из сил! – приговаривала Герти, бережно вешая мою куртку на мягкие плечики. – Сейчас ужин соберу, а Люций приготовит тебе ванну. Ты проголодалась? Поди, ничего не ела? Позволишь омыть тебе ноги? Бедное дитя; на тебя больно смотреть. Измучилась?
В зеркале, висящем рядом с крючками для одежды, я мельком увидела свое лицо в тусклом желтом свете керосиновой лампы. И вправду, больно смотреть. Но ведь я действительно выбилась из сил.
– День был долгий, – согласилась я, наблюдая, как Герти пинками подгоняет сына к лестнице. – Мне бы чашечку чая, сестра Гертруда, и слегка перекусить. А уж потом можно будет и ванну принять.
– О да, непременно! Прошу, называй меня Герти! Люций, бестолочь, наверх – в лучшую комнату!
– Вот спасибо. – Я проводила глазами Люция, который грузно карабкался по ступеням, и последовала за его матерью в освещенную свечами гостиную. – Но сначала нужно сделать телефонный звонок: сообщить нашим, что добралась благополучно.
– А как же! Непременно! Вот здесь…
Герти развернулась, шмыгнула мимо меня под лестницу и распахнула дверцу чулана. Поставив керосиновую лампу на какую-то узкую полку, она подвела меня к деревянному табурету подле небольшой тумбочки, поверхность которой полностью занимал громоздкий черный аппарат с витым шнуром в оплетке.
– Лампу оставлю тут, – сказала Герти.
Она собралась уходить, но замешкалась, подняла глаза, потянулась к моей руке и с дрожью в голосе спросила:
– Ты позволишь?..
Я протянула руку для поцелуя. Тонкие, бледные губы Герти оказались мягкими и совершенно сухими, как бумага.
– Возлюбленная Исида, благословенная Исида! – выговорила она, часто моргая, и засеменила в темный коридор.
Присев на табурет, я взялась за телефонную трубку.
У нас в Общине телефонной связи, естественно, нет – мы по договоренности пользуемся телефоном Вудбинов, но совершенно особым образом. Согласно традициям нашего Ордена, телефон служит только для экстренных случаев, но даже тогда мы не можем просто снять трубку и переговорить с кем нужно – это был бы слишком прямой и тривиальный способ.
Я набрала номер Вудбинов. Прямо у меня над головой, на втором этаже, тяжело топал Люций. После двух гудков я повесила трубку и снова набрала номер, на этот раз прослушав девять гудков, затем нажала на рычаг сброса и набрала в третий раз, чтобы дождаться четвертого гудка.
Это был мой секретный код; на последнем военном совете было решено, что именно таким способом и никаким иным Орден узнает о моем благополучном прибытии в дом Герти Поссил. Оно и к лучшему: отправка словесного сообщения, зашифрованного по-нашему, наподобие азбуки Морзе, занимает несколько часов: нужно передать принимающему номер контактного телефона и потом делать паузы, чтобы другая сторона могла перезвонить и задать шифрованные вопросы; при этом возникают неизбежные в таком деле погрешности, ведь гудки в передающем телефоне не всегда точно совпадают со звонками принимающего аппарата (именно поэтому, как мне рассказывали, иногда создается впечатление, будто на другом конце провода трубку подняли еще до того, как телефон зазвонил).
Смешно было бы просить Вудбинов ночами напролет томиться у телефона и записывать комбинации звонков; мы либо заранее оговариваем время, когда член Ордена с листом бумаги и карандашом будет сидеть у них в прихожей, либо подключаем особый самописец (собранный братом Индрой из деталей старого магнитофона, часов и барометра), который фиксирует каждый сигнал на рулоне бумаги, надетом на металлический барабан.
Такой порядок был заведен отчасти по соображениям безопасности; правда, мой дед больше не верит в существование правительственной спецслужбы, созданной для слежки за нашим Орденом и подрывной деятельности изнутри, да и вообще в последнее время интерес к нам со стороны средств массовой информации, этих разносчиков порока, заметно угас, но мы не теряем бдительности, поскольку, говоря словами деда, самым сокрушительным оказывается неожиданный удар, нанесенный в условиях бесконтрольности и расхлябанности. Кое-кто из подлых отступников утверждает, что вся эта затея продиктована желанием сэкономить на телефонных счетах; что ж, наша система и вправду не требует лишних затрат, однако соблюдение этой обременительной процедуры, несомненно, свидетельствует о более возвышенных и чистых намерениях.
Сделав необходимый звонок, я пришла на кухню, где застала Герти за приготовлением ужина. На плите стоял чайник в окружении бурлящих кастрюлек, над которыми витали соблазнительные ароматы.
– Благословенная Исида! – воскликнула Герти, выкладывая по маленькой горке топленого сала на каждую из трех белых фаянсовых тарелок, рядом с россыпью сухого чайного листа. – Ты сказала, что проголодалась.
– Так и есть, – подтвердила я.
Мы сидели в столовой, за длинным, до блеска отполированным столом из темного дерева, центр которого был уставлен высокими свечами, приправами, маринадами, соленьями и корзинками с дрожжевым и пресным хлебом. Трапеза проходила в соответствии с особыми канонами. Свиное сало и чайная заварка на краю тарелок, свечи с запахом ладана и такой деликатес, как оленина тикка пасанда, – все это свидетельствовало о торжественности момента. Я прочла молитву; сама положила всем понемногу от каждого блюда; сама же продекламировала отрывок из «Правописания» и своей рукой поставила Герти и Люцию на лоб метки принесенным из дому илом; из вежливости я даже побеседовала с ними о том о сем и рассказала общинные новости. Поссилы не были у нас почти год и с благодарностью выслушали краткое изложение событий, хотя и собирались через месяц прибыть на Праздник любви.
Когда мне было предложено принять ванну, я не нашла в себе сил спорить, но, очнувшись, поняла, что сижу по подбородок в чуть тепловатой воде, а Герти, сдерживаемая только почтением, барабанит в дверь. Я заверила ее, что не сплю, потом ополоснулась, вытерлась и отправилась в спальню. Это действительно была лучшая комната в доме: там стояла большая викторианская кровать под балдахином, которую я запомнила еще со времени первого посещения. Мне повезло: на крепкие опоры балдахина вполне можно было повесить гамак, причем таким образом, чтобы лежать головой в сторону Общины. Я провалилась в сон и потом не могла вспомнить, что видела во сне.
На следующее утро, разбирая свой мешок, я обнаружила на дне кое-что удивительное, о чем даже не подозревала. Среди вещей лежала маленькая склянка, завернутая в бумагу и для верности стянутая резинкой. «На всякий случай. С», – гласили печатные буквы на бумажной обертке. Немного повозившись, я открутила крышечку и понюхала темную, почти черную мазь. Это был жлоньиц, бесценный, незаменимый бальзам – для нас куда более дорогой и значительный, чем золото, ладан и мирра для христиан… нет, даже ценнее, это как наш Грааль, только он обладает чудотворной силой, да к тому же находит практическое применение. Что такое жлоньиц, я знала с пеленок, но видела его и нюхала только раз, три года назад, на праздновании своего совершеннолетия. Мне было известно, что у деда после долгих лет осталась лишь самая малость этого ценнейшего, загадочного снадобья. Если мне оказали такую честь, как владение едва ли не всей нашей святыней, это следовало расценивать как поучительное проявление дедовой любви и особого доверия, а также строгое напоминание – вдруг я забудусь – о важности моей миссии.
