Сальто ангела - Мод Марен (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Мне нечего им ответить. Внутри у меня пустота, я совсем не думаю о выпускных экзаменах, мне наплевать на карьеру. Мне наплевать на протекцию моего дяди и его уроки морали. Я не хочу становиться мужчиной!
— Ты подумал уже, чем займешься потом?
— Да. Я хотел бы поступить в институт кинематографии.
— Ну, это ребячество!
Они все против меня. Они решили просто не замечать, каков я на самом деле. Игнорировать мои девичьи ноги, развивающуюся грудь, член новорожденного младенца. Им все равно, что у меня в голове. Я хотел бы ускакать на коне, а потом оказаться прекрасной принцессой при дворе русского императора. Вместо моего жалкого члена, который я давно уже перестал измерять, я хотел бы иметь волшебную палочку. Если бы он мог исчезнуть, отпасть сам собой, как незрелый фрукт, как падают первые летние вишни, слишком маленькие, чтобы удержаться, как весной со сломанной ветки опадают первые сморщенные, без кожицы, персики!
Почему я плохо учусь? Я нахожу себе тысячу оправданий. Мой отец, его приходы домой и возвращения в клинику, его депрессии; Морис, мой сводный дебильный братец. Он вырос, и ни одно специализированное заведение не хочет больше его держать. Он теперь все время дома и требует от матери любви и заботы, как животное, которое слишком часто покидали.
Они отправляют нас назад: маму, Мориса, Франсуа и меня, и мы вновь живем в нашей стандартной квартире среднего француза, со стандартной обстановкой, в кухне с пластиковой мебелью. Но сначала они нас как следует отчитали. Я не похож на них? Я не похож ни на кого? Тем лучше. Придет время, и я вырвусь из их окружения. Я не знаю как, но вырвусь. Я буду сочинять музыку, которая им не нравится, снимать фильмы, которые они презирают. Я буду жить. Мне надо сделать все, чтобы я жил по-настоящему, мне надо стать кем-то… мужчиной… или женщиной.
— Жюльетта, выпей еще чашечку чая перед дорогой. И как дела в Банке Франции»?
Я ненавижу Банк Франции.
Я возвращаюсь с Франсуа домой. Брат хочет есть. Мама еще на работе. В доме полная тишина. На кухне никого, в спальне никого. Я открываю дверь гостиной и вижу на полу две ноги. Он лежит на животе, сложив руки, как для молитвы. Он выбрал место перед письменным столом моей матери. Это очень красивый стол, в готическом стиле, единственная ценность в доме, которой она очень дорожит. Этот стол немножко она сама, и он сюда пришел умирать. Он лежит на ковре, и у него изо рта течет слюна. Мне противно и страшно. Я боюсь этого отца, который все время пытается уйти и все время возвращается.
— Жан, я умираю. Меня надо спасти. Спаси меня.
Десятилетний Франсуа уже привык, что его запирают в комнате, избавляя от семейных ужасов. Я выхожу на лестничную площадку. Я вынужден просить помощи у соседей, у них есть телефон, и они звонят доктору Ренуару. Они тоже привыкли, да и все привыкли к спектаклям, которые мой отец разыгрывает со смертью.
— Не беспокойся. Он не в коме. Он наглотался таблеток, но от этого не умрет. Впрочем, он это прекрасно знает. Он их проглотил много, но до кладбища дело не дойдет. Не вешай носа, парень.
— Хорошо, доктор.
Я должен звонить в психиатрическую больницу, его нужно срочно забрать.
И его забирают. Когда он опять к нам вернется?
Я люблю мамину комнату, особенно когда в ней нет моего отца. Сегодня вечером я выбрал зеленое платье и белые туфли. На дворе зима, но мне хочется одеться по-весеннему…
Большой нормандский шкаф, широкий, спокойный и серьезный, мне открывает, как всегда, свое двустворчатое зеркало с фасетом. Я сажусь на край кровати, чтобы не помять платье. Кладу ногу на ногу и начинаю беседовать о будущем со своим отражением. Но будущее
не вырисовывается, отражение расплывается. Может, мне лечь ничком и поплакать на кровати матери? Наверное да, ведь от этого никому не станет хуже.
Прошла зима, пришла весна, а с нею и папа, раньше ласточек. Мне трудно понять, что это за тюрьма, из которой регулярно выпускают, чтобы потом с каким-то извращенным удовольствием запереть снова.
Полдень. Я возвращаюсь домой и уже на площадке слышу, как отец извергает проклятья. Голос его звучит пронзительно, как будто роженица кричит, освобождаясь от бремени. Большими шагами он бегает по гостиной, стучит по столам, отбрасывает кресла.
Вся его ярость направлена на маму. Все оскорбления предназначены ей. Опять агрессивность, ярость, бешенство. Нет, это никогда не кончится… Странное ощущение, что на бесконечном сеансе смотришь один и тот же фильм.
Мужчина и женщина терзают друг друга, и я их сын. Я должен слушать эти оскорбления, не понимая истинного смысла. Впрочем, его и нет. Он упрекает ее, что она все время хочет «запереть его в психушку», а она пытается ему объяснить, что это просто больница, где его лечат, и что его там вовсе не запирают, ведь он оттуда выходит. Определенная логика присутствует у той и у другой стороны.
Испытывать жалость к своему отцу, когда тебе семнадцать лет, — непросто. К большому несчастью, на сей раз я не единственный зритель этого спектакля — Морис тоже здесь. Физически он уже совсем взрослый, и его детский умишко не может управлять восьмьюдесятью килограммами мускулов. Он реагирует, как испуганное животное. Как малыш, который защищает свою мать. Он думает, что ей грозит опасность, хотя это не совсем так. Отец никогда не поднял бы на нее руку, но он изрыгает оскорбления, и Морис начинает волноваться и бегать кругами, словно растревоженный зверь. Отец чувствует опасность, но остановиться уже не может. Морис хватает в кухне нож, подбегает к отцу, и перед моими глазами завязывается кровавая битва. Все падает, опрокидывается, летит. Треск мебели и дверей. Комната слишком мала для этих двух больших тел, лишенных разума. Они точно сцепившиеся собаки. Мама кричит, пытается вмешаться, успокоить их, я тоже делаю неловкие попытки их разнять, но Морис гораздо сильнее меня, а ярость удесятерила его силы. У папы кровь на шее, на руках — там, где его достал нож, и он тоже бьет куда придется, в перекошенное от ненависти лицо своего старшего сына.
Я бегу на седьмой этаж к моему приятелю Мишелю, я звоню и колочу в дверь, я зову на помощь:
— Они дерутся, они убьют друг друга…
Мне даже не надо объяснять кто такие «они». Отец Мишеля, высокий спокойный человек, немного колеблется под взглядом жены, потом решает подняться к нам. И как только появляется чужой человек, все успокаивается. Оскорбления и крики стихают. Обессиленные, они начинают зализывать свои раны.
Весь дом встревожился, и какой-то сосед вызвал полицию. Франсуа плачет в своей комнате, мама стоит в оцепенении и смотрит на порушенный дом. Я чувствую, что страх постепенно отпускает меня, откатывается как волна, оставляя на песке бесформенные обломки.
А для других — это просто случай из рубрики «мелкие происшествия». Как больно! Я бы хотел жить по-иному, не здесь. Если бы кто-нибудь поговорил со мной, прекратил дьявольский цирк, в котором я будто эквилибрист, потерявший и без того неустойчивую опору! Где этот добрый дух, который все знает и может объяснить, почему я должен жить в неведении. Почему в этой мальчишеской драме я плачу девичьими слезами.
Франсуа, мой маленький братик, тебе тоже не повезло. Ты тоже здесь живешь. Я обнимаю тебя, увожу, рассказываю всякие истории, чтобы ты не видел полицейскую форму, полицейские фуражки, не видел, что твоего отца уводят, как простого пьяного матроса.
В одной книжке я прочел, что в Африке есть племена, где детей отселяют от родителей на время учебы. Дети живут вместе, в большой хижине под солнцем, и учитель приходит давать им уроки. Они освобождены от огорчений, отчаяния и страстей других. Они свободно дышат и растут на природе. И никто их не заставляет решать задачи, слишком сложные для них.
Залитый кровью Алжир становится независимым, оасовцев машинами отправляют в тюрьму. Она как раз недалеко от нас. Мятежные генералы Салан и Жуо, бомбы, взрывчатка. В больнице отец повторяет одно и то же:
