Платформа - Уэльбек Мишель (версия книг txt) 📗
– Так, может, это и удовлетворяет запросы клиента. Она задумалась, потом сказала неуверенно:
– Может, и так…
– Думаете, в шестьдесят лет вы не будете интересоваться новыми тенденциями? – настаивал я.
– Надеюсь, нет, – отвечала она искренне. Я закурил сигарету.
– Если и дальше оставаться на солнце, мне надо намазаться кремом, – сообщил я меланхолично.
– Сначала искупаемся! А потом намажетесь. Она вскочила на ноги и потащила меня в воду.
Плавала она хорошо. Что касается меня, не могу сказать, что я плаваю: так, держусь чуть-чуть на воде, быстро устаю.
– Вы быстро устаете, – сказала она. – Это оттого, что много курите. Вам надо заниматься спортом. Я за вас возьмусь! – Она сжала мне бицепс. О нет, шептал я про себя, нет.
Наконец она угомонилась и легла загорать, предварительно хорошенько вытерев голову. Всклокоченные длинные волосы ее очень красили. Бюстгальтер она снимать не стала, а жаль; мне очень хотелось, чтоб она его сняла. Очень хотелось увидеть ее грудь, прямо тут, немедленно.
Она перехватила мой взгляд и чуть-чуть улыбнулась.
– Мишель… – сказала она немного погодя. Я вздрогнул оттого, что она назвала меня по имени. – Почему вы чувствуете себя таким старым? – спросила она, глядя мне прямо в глаза.
И попала в точку; я даже рот раскрыл.
– Можете не отвечать сразу… – милостиво добавила она. – У меня есть для вас книга, – и она достала ее из сумки.
К своему изумлению, я узнал желтую обложку серии «Маска» и прочел название: «Долина» Агаты Кристи. Я слегка обалдел:
– Агата Кристи?
– И все-таки прочтите. Думаю, вас заинтересует. Я тупо кивнул.
– Обедать не идете? – спросила она минуту спустя. Был уже час дня.
– Нет… Думаю, нет.
– Вам не нравится жизнь в коллективе?
Ответа не требовалось; я улыбнулся. Мы собрали вещи и вместе ушли с пляжа. По дороге встретили Лионеля, он бродил словно неприкаянный и вид имел уже не такой счастливый, как вчера. Не случайно на отдыхе редко встречаешь одиноких мужчин. Обычно они держатся напряженно, желая и одновременно не решаясь предаться активным развлечениям. Чаще всего так и остаются ни с чем, реже – окунаются в увеселительные мероприятия с головой. У входа в ресторан я расстался с Валери.
В каждой новелле о Шерлоке Холмсе мы, разумеется, узнаем его характерные черты, вместе с тем автор непременно добавляет какую-нибудь новую деталь (кокаин, скрипка, существование старшего брата Майкрофта, пристрастие к итальянской опере, услуга, оказанная некогда царствующим европейским фамилиям, самое первое дело, которое Шерлок распутал еще отроком). Каждая новая вскрытая подробность заставляет подозревать новые тайны, создавая в конечном итоге живой и привлекательный образ: Конан-Дойль сумел сочетать в нужной пропорции радость открытия и радость узнавания. Мне всегда казалось, что в отличие от него Агата Кристи чрезмерно полагается на радость узнавания. Описывая Пуаро в начале романа, она как правило ограничивается несколькими штрихами – самыми очевидными приметами персонажа (маниакальное пристрастие к симметрии, лакированные ботинки, скрупулезная забота о своих усах); при чтении худших ее романов создается даже впечатление, что вступительные фразы она просто целиком переписывает из книги в книгу.
Но «Долина» была интересна не этим. И даже не многозначительной фигурой скульпторши Генриетты – она понадобилась Кристи, чтобы изобразить не просто муки творчества (в одном из эпизодов она уничтожает законченную ценой неимоверных усилий скульптуру, поскольку видит ее несовершенство), но и ту особую боль, которая знакома только художнику: неспособность быть по-настоящему счастливым или несчастным, невозможность в полной мере ощутить ненависть, отчаяние, радость или любовь, постоянное наличие некоего эстетического фильтра между художником и миром. В образ Генриетты писательница вложила много себя самой, и ее искренность не подлежит сомнению. К сожалению, художник, смотрящий на мир со стороны, воспринимающий его двояко, опосредованно и, следовательно, недостаточно остро, как персонаж менее интересен.
Агата Кристи на протяжении всей своей жизни придерживалась глубоко консервативных убеждений и категорически не принимала идею справедливого распределения доходов. Но именно приверженность консервативным взглядам позволяла ей на практике рисовать безжалостные портреты английской аристократии, привилегии которой она отстаивала. Ее леди Энкетелл – персонаж гротескный, почти неправдоподобный, временами пугающий. Писательница с наслаждением создавала образ леди, преступившей нормы человеческого поведения, которых придерживаются и простолюдины; она, должно быть, от души веселилась, когда сочиняла фразы вроде следующей: «Так трудно познакомиться по-настоящему, когда в доме совершено убийство»; но симпатии автора, понятно, не на стороне леди Энкетелл. Она с большой теплотой рисует Мидж, вынужденную работать продавщицей и проводить выходные в кругу людей, понятия не имеющих о том, что такое работа. Мужественная, деятельная Мидж безнадежно любит Эдварда. Эдвард считает себя неудачником: он ничего не добился в жизни, не смог даже стать писателем; вместо этого кропает полные грустной иронии заметки для журналов, известных лишь библиофилам. Он трижды делал предложение Генриетте, но безуспешно. Генриетта любила Джона, восхищалась его ослепительным обаянием, его силой; однако Джон был женат. Убийство Джона разрушило хрупкое равновесие неосуществленных желаний: Эдвард понял наконец, что Генриетта никогда его не полюбит, потому что до Джона ему далеко; сблизиться с Мидж ему не удавалось, и жизнь казалась окончательно загубленной. Начиная с этого места роман становится волнующе странным, похожим на глубокую реку. В сцене, где Мидж спасает Эдварда от самоубийства и он предлагает ей стать его женой, Агата Кристи достигает диккенсовских высот.
«Она крепко сжала его в объятиях. Он улыбнулся:
– Ты такая горячая, Мидж… такая горячая…
Вот оно каково, отчаяние, подумала Мидж. Оно леденит, оно – холод и бесконечное одиночество. До этой минуты она никогда не понимала, что отчаяние холодное; она воображала его обжигающим, пылким, бурным. Но нет. Отчаяние – это бездонная пропасть ледяной черноты, невыносимого одиночества. И грех отчаяния, о котором говорят священники, это грех холодный, состоящий в обрубании живых, горячих человеческих контактов.»
Я закончил чтение часам к девяти; затем встал, подошел к окну. Море было спокойным, мириады светящихся точек плясали на его глади; легкое сияние окружало лунный диск. Я знал, что сегодня на острове Ланта состоится пресловутый ночной рэйв; Бабетт и Леа наверняка отправятся туда, и еще добрая часть отдыхающих. Как легко отстраняться от жизни, самому выходить из игры. Когда началась подготовка к вечеру, когда к гостинице стали подъезжать такси, а в коридорах засуетились курортники, я почувствовал только грусть и облегчение.
