Наставники - Сноу Чарльз Перси (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

– Достойного кандидата найти в университете вовсе не трудно, – возразил ему Винслоу. Хотя он и говорил о поисках руководителя «на стороне», Браун был уверен, что ему непременно захочется «вернуться» в колледж и поддержать Кроуфорда, но точно мы его планов пока не знали.

– Наш колледж не склонен отдавать свои должности чужакам, – сказал Найтингейл. – Он приберегает их для своих любимчиков. Поэтому-то я и готов проголосовать за Джего.

Я услышал, как открылась дверь, и вошедший Кристл поздоровался за руку с Гетлифом, который не проронил до сих пор ни единого слова.

– Добрый вам вечер, декан, – проговорил Винслоу.

– Мы обсуждаем кандидатуру Джего, – с преувеличенной беззаботностью объяснил я Кристлу. – Получается, что двое за него, а двое – против.

– Весьма прискорбно, – сказал Кристл, все еще глядя на Гетлифа. – Если мы официально не изгоним из профессорской разговоры о выборах, она превратится в осиное гнездо. Сюда просто нельзя будет войти.

– А знаете, что произойдет, если мы их официально отсюда изгоним, уважаемый декан? – отозвался Винслоу. – Люди начнут неофициально шептаться о выборах по углам. Это, впрочем, произойдет в любом случае, – добавил он.

– Весьма прискорбно, – сказал Кристл, – что мы не в состоянии справиться со своими собственными трудностями.

– Замечательная мысль… – ехидно заметил Винслоу, но вошедший в это время дворецкий объявил, что обед подан, и его слова заглушили резкий ответ Кристла.

По дороге в трапезную Гетлиф отрывисто сказал мне:

– Нам надо поговорить. Я зайду к тебе после обеда.

Льюк прибежал, когда уже была произнесена предобеденная молитва; потом вошел Пилброу: за пятьдесят лет работы в колледже он так и не научился являться на обед вовремя. Его лысый череп сверкал, словно отполированный, его карие глаза молодо поблескивали. Тяжело отдуваясь, он торопливой скороговоркой извинился за опоздание; в семьдесят четыре года он все еще вел себя с порывистой и слегка наивной непосредственностью юноши.

Кристлу пришлось сесть рядом с Винслоу, но он сразу же обратился к Фрэнсису Гетлифу, который сидел напротив.

– Когда у нас состоится зимний праздник, Гетлиф? – спросил он.

– Вам следовало бы заносить такие даты в записную книжицу, уважаемый декан, – проговорил Винслоу. Кристл нахмурился. Он, разумеется, прекрасно знал дату праздника, но ему как-то надо было начать очень важный для него разговор.

– Двенадцатого февраля, – ответил Гетлиф. – Через месяц и один день. – Полгода назад Гетлиф стал экономом колледжа.

– Надеюсь, вы хорошо к нему подготовитесь, – сказал Кристл. – У меня, знаете ли, есть веские причины спрашивать вас об этом. Я пригласил на праздник очень почтенного гостя.

– Прекрасная идея, – машинально отозвался Гетлиф, думая о чем-то другом. – И кто же он такой?

– Сэр Хорас Тимберлейк, – объявил Кристл и оглядел сидящих за столом. – Вы наверняка о нем слышали.

– Я почти не знаю деловой мир, – сказал Винслоу, – но мне встречалось его имя в финансовых журналах.

– Его считают сейчас одним из самых преуспевающих дельцов, – уточнил Кристл. – Он председатель правления в фирме «Говард и Хейзлхерст».

Гетлиф поднял на меня глаза. С фирмой «Говард и Хейзлхерст» была связана судьба его жены, и я знал эту печальную историю. Услышав слова Кристла, Гетлиф грустно улыбнулся мне.

А губы Найтингейла искривила ехидная ухмылка.

– Сэр рыцарь бизнеса, – сказал он.

– Не вижу в этом ничего плохого, – огрызнулся Кристл.

– Я тоже, – послышался энергичный голос Пилброу с дальнего конца стола. – Бизнес меня не интересует, но мне совершенно непонятно, почему люди подсмеиваются над титулованными дельцами. А как иначе можно получить титул? Вспомните леди Мюриэл. Ведь ее предки Бевиллы были просто крупными дельцами елизаветинских времен. Вот бы ей это сказать! – Он весело расхохотался, а потом снова рассыпал торопливую скороговорку, обращенную на этот раз к Винслоу. – Беда наших предков, Годфри, не в том, что они были дельцами, а в том, что им не хватало размаха. Размахнись они пошире, нас неминуемо титуловали бы сейчас лордами. Мне порой до смерти обидно, что у меня нет титула. Особенно, когда я посылаю заказ в магазин или слушаю бредни титулованных снобов о политике. Да, я с удовольствием стал бы красным лордом!

– Разумеется, – продолжал он, разматывая ниточку своих случайных ассоциаций, – снобизм – главная беда англичан. Куда более серьезная, чем все другие пороки, в которых обвиняют нас иностранцы. – Он говорил так быстро, что многие его слова было совершенно невозможно разобрать. Но цитату из Хевлока Эллиса – насчет «le vice anglaise» [1] – я все же расслышал.

Он очень обрадовался, что вспомнил эту фразу, а успокоившись, объявил Гетлифу:

– Я, между прочим, тоже пригласил на праздник интересного гостя.

– Кого же, Юстас?

Пилброу назвал имя довольно известного французского писателя и гордо оглядел сидящих за столом наставников.

В нашем колледже плохо знали современную мировую литературу, и почти никто не понял, о ком идет речь. Однако, чтобы не огорчить Пилброу, все дружно выразили ему свое одобрение. Все, кроме Кристла и Найтингейла. Кристл разозлился из-за сэра Хораса: он всегда стремился к абсолютному успеху и ревниво оберегал своих кумиров, а тут мало того, что на достоинство его гостя сначала посягнул Найтингейл, но потом с ним еще сравнили какого-то не слишком знаменитого, да еще и неизвестного самому Кристлу француза. Его очень раздосадовало и мое горячее желание познакомиться с этим серьезнейшим, как я сказал Юстасу, писателем.

А Найтингейл просто ненавидел Пилброу – хотя ненавидеть этого милого старика было, по-моему, совершенно невозможно. Он завидовал его веселой непринужденности и широким знакомствам в среде европейской интеллигенции. Он решительно ничего не знал об его друзьях, но испытывал ненависть и к ним. Когда Пилброу назвал имя своего гостя, Найтингейл только усмехнулся.

Все остальные искренне симпатизировали Пилброу. Даже Винслоу сказал без обычного ехидства:

– Я весьма далек от всей этой новейшей гуманитарии, Юстас, но я не прочь пообщаться с вашим гением. На моем родном языке, разумеется.

– Посадить его рядом с вами, Годфри?

– Вы очень любезны, Юстас. Очень.

Пилброу просиял. Даже самые молодые из нас называли его просто по имени. Другого такого человека в колледже не было. Он и правда походил на красного лорда. Многие европейцы так о нем и думали, хотя на самом-то деле его отец, директор привилегированной средней школы, не оставил ему в наследство ни титулов, ни настоящего богатства. Чудак, тонкий ценитель искусства и дилетант с широчайшим кругом интересов, он подолгу жил за границей, но был истинным британцем из высших слоев среднего сословия, британцем до мозга костей – тепличным растением спокойного девятнадцатого века. Мировая война ничуть не поколебала его мягкой, но неистребимой уверенности в праве каждого человека жить там, где ему хочется, и так, как ему нравится.

Если его и мучила порой тоска, то он мастерски умел ее подавлять. В отличие от большинства стариков он почти не говорил о прошлом. Его академической специальностью была литература римлян, а лучшей работой – книга о Петронии, его любимом римском писателе, написанная, как, впрочем, и все другие, живым, ясным, вразумительным языком, удивительно не похожим на его восторженно бессвязную устную речь. Но он не любил говорить о римской литературе. Гораздо вдохновенней рассказывал он про какого-нибудь только что открытого им гениального европейца, который, по его уверениям, должен был стать через несколько лет величайшим писателем.

Он колесил по Европе, самозабвенно отыскивая новые таланты. Одно из его чудачеств было особенно хорошо известно: он никогда не надевал фрак, отправляясь на званый обед в странах с тоталитарным режимом, – а потом, за обедом, всем и каждому объяснял, почему он так поступает. Ему невозможно было растолковать, что он ведет себя по нынешним временам чересчур независимо, а его почтенный возраст и положение, его широкая известность в академических, художественных и великосветских кругах почти всех европейских стран только доставляли британским дипломатам массу хлопот. Не меньше хлопот приносила им и другая его привычка: он часто приглашал в Англию неугодных своим властям европейских писателей и тратил на них почти все свои деньги. Он был готов пригласить к себе любого человека, которого порекомендовал ему кто-нибудь из его друзей. «Дружеские связи – вот основа жизни», – радостно говаривал он. И тут же добавлял: «Дружеские связи ко многому обязывают, особенно связи с хорошенькими женщинами, но зато многим и одаривают – если перерастают в любовные».