Это я – Эдичка - Лимонов Эдуард Вениаминович (библиотека книг .txt) 📗
– Как ты думаешь, – обратился он ко мне неожиданно, прервав свой монолог, – Себастьян действительно любит меня, как говорит? Я говорю ему часто: «Ты молодой, я – старый, зачем ты любишь меня?» Он отвечает мне, что я – его любовь.
– Я не знаю, как быть, – продолжал Раймон задумчиво. Он мне нравится, но я тебе сказал – от тебя у меня сразу встал хуй, от него это происходит не так, но он говорит, что любит меня. Могу ли я ему верить? Как ты думаешь? – он выжидательно посмотрел на меня.
– Я не знаю, – сказал я. Что я мог сказать еще.
– Я боюсь влюбляться, – сказал Раймон. – У меня уже не тот возраст. Я боюсь влюбляться. А потом, если меня бросят, это будет трагедия. Я не хочу страданий. Я боюсь влюбляться.
Он выжидательно смотрел не меня и поглаживал мою руку своими пальцами в кольцах, из-под которых кое-где торчали рыжие волоски. Рука была тяжелая. Я тупо, как во сне, смотрел на эту руку. Я понимал, что он хочет знать, буду ли я его любить, если он оставит Луиса. Он просил гарантий. Какие гарантии мог я ему дать? Я ничего не знал. Он был хороший, но мне трудно было разобраться, есть ли у меня к нему сексуальная симпатия. Я мог понять это только после любви с ним.
– Посоветуй, как мне поступить, – сказал он.
– Наверное, он любит Вас, – сказал я полулживо, только затем, чтобы что-то сказать. Я хотел быть честным с ним, как и со всем миром, я не мог сказать ему: – Брось Луиса, я буду любить тебя преданно и нежно. Я не знал – буду ли. Мало того, меня вдруг поразила мысль – он ищет любви, заботы и ласки, но ведь я ищу того же самого – за этим я и сижу с ним, я пришел за любовью, заботой и лаской. Как же мы разойдемся? Я растерялся. Если я должен давать ему любовь – я не хочу, не хочу и все, я хочу чтоб меня любили – иначе не нужно ничего. За его любовь ко мне, если она будет, я полюблю его впоследствии, я себя знаю, так будет, но вначале пусть он.
Потом мы перешли от этого взрывоопасного момента. Не перешли – переползли с трудом. Он спросил меня о том, как я жил в Москве, и я терпеливо рассказал ему то, что мне пришлось уже, может быть, сотню раз рассказывать здесь в Америке вежливым, но, в основном, безразличным людям. Я повторил ему все, только он не был безразличный. Он меня выбирал.
– Мои произведения не печатали журналы и издательства. Я печатал их сам на пишущей машинке, примитивно вставлял в картонную обложку, скреплял металлическими скрепками-скобками и продавал по пять рублей штука. Сборники эти оптом по 5—10 штук продавал я своим ближайшим поклонникам-распространителям, каждый из которых являлся центром кружка интеллигентов. Распространители платили мне деньги сразу, а потом распродавали сборники поштучно в своих кружках. Обычно Самиздат идет бесплатно, я единственный, кто продавал таким образом свои книги. По моим подсчетам, мне распространили около восьми тысяч сборников…
Говорил я это Раймону заученно-монотонно, скороговоркой. Так читают скушные и надоевшие тексты вслух.
– Еще я умел шить и шил по заказу брюки. Брал я за одну пару 20 рублей, шил я и сумочки, и моя предыдущая жена Анна, помню, ходила продавать их в ГУМ – главный универсальный магазин на Красной площади по 3 рубля штука. Все это были неразрешенные, преследуемые в СССР способы добычи денег. Я сознательно рисковал каждый день…
Он не очень-то уже слушал меня. Моя русская арифметика мало его интересовала. 3 рубля, 20 рублей, восемь тысяч… У него были свои заботы. Я пришел за любовью и увидел, что от меня хотят любви. Он прикидывал, способен ли я. Это мне уже не нравилось. В этой роли – любящего – я уже потерпел поражение. Я тоже хотел гарантий. Я совсем не хотел возвращаться в старую шкуру.
Мы расплатились, заплатил, конечно, он – мне было нечем, потом я привыкал к роли девушки, и решили подняться в лифте наверх. Раймон хотел посмотреть посуду, он собирался купить новый обеденный сервиз, а в верхнем этаже была галерея.
Нас встретила в галерее некрасивая девушка, а позже вышла и старая дама. Мне было приятно, что они видят нас – импозантного Раймона и меня, и все понимают. Раймон мял блюда, рассматривал тарелки и бокалы, предлагал мне полюбоваться старинным фарфором – мы интеллектуально, с пользой проводили время. Я люблю красивое, я разделял его восхищение творениями мастеров старого уютного мира, где были семьи, не было кокаина и ебущихся, потных от наркотиков Елен, не существовало похабного мира фотографии и его грязных кулис. Семейные обеды, чинная жизнь, вот что олицетворял для меня этот фарфор. К сожалению, мне на роду написано иное, – подумал я.
Но осмотр и приценивание кончились, мы поехали вниз на лифте, он на виду у мальчишки лифтера поцеловал меня, и мы вышли на улицу, полную автомобилей. Была весна 1976 года, двадцатый век, и Великий Город Нью-Йорк в ланчевое время.
– Я хотел бы с тобой делать любовь, но Луис сейчас почти всегда остается ночевать. К тому же, он сейчас будет опасаться тебя, ты видел, каким взглядом он вчера смотрел на тебя? Я помнил только усталый взгляд Луиса-Себастьяна и нашу с ним неклеющуюся беседу.
– Ты, может быть, придешь ко мне сегодня в пять – мы проведем вместе немного времени, выпьем чего-нибудь, – сказал Раймон.
– Хорошо, я буду рад, – сказал я, и в самом деле обрадовавшись, ибо во мне опять обнаружилась непреклонная решимость во что бы то ни стало выспаться с ним, не побоюсь употребить канцелярское выражение – хотелось официально стать педерастом, внутри себя я им уже стал, и впредь быть таковым и считать себя таковым. Я хотел подытожить. Может быть, так девочки хотят потерять девственность. Было в этом желании моем даже что-то ненормальное, я ощущал это.
Мы попрощались на Мэдисон, и я не пошел сразу в отель, а долго еще ходил по улицам, обдумывая его слова. – Ив этом мире педерастов – любовь и нелюбовь, слезы и трагедии, и нет убежища от рока, слепого случая – думал я. И так же редка любовь истинная.
Приняв душ, в пять я был у него. Там был и Кирилл. Раймон сидел в спальне в кресле, распустив узел галстука и что-то пил, пригубливая из большого бокала. – Сделай ему что-нибудь выпить! – приказал он Кириллу. Молодой сводник. заговорщически подмигнув мне, сказал: – Идемте, Эдичка, я Вам сделаю что-нибудь выпить.
– Ты что, без компании не можешь? – сказал притворно-сердито Раймон.
– Да я просто не знаю, чего он хочет, я ему покажу, что есть, пусть выберет.
Я вышел с Кириллом на кухню. Благо зазвонил телефон и Раймон нас не удерживал, занятый телефонным разговором.
– До твоего прихода, – зашептал Кирилл, делая мне водку с оранджусом, – до твоего прихода Раймон попросил меня, чтоб я тебе сказал – он будет водить тебя в рестораны, очень часто, купит тебе костюм, только ты чтобы не жил пока ни с кем. Раймон должен решить, что ему делать – остаться с Луисом, или быть с тобой, он говорит: – Себастьян меня очень любит, но у меня на него не встает. Эди же меня не любит, но, может быть, полюбит еще, ведь мы только что познакомились.
– Вообще, – продолжал Кирилл свистящим шопотом, – он не верит, что ты ни разу не пробовал мужчин, говорит: «мне кажется, он спал с мужчинами».
– Это я так хорошо замаскировался, – сказал я тупо, думая о своем. Я мог притвориться и днем в ресторане сказать, что люблю его и просить его бросить Луиса, жить со мной, наговорить ему Бог знает чего, на что я был способен, сыграть, прислониться к его плечу, погладить его красную шею, поцеловать ему ухо, разыграть из себя мелкобуржуазную кокотку, декадентку и нагромоздить перед ним кучу ужимок, мелких капризов, странностей и милых привычек, из которых он бы не выпутался, конечно. Это я умел. Загадкой для меня было бы, как вести себя в постели, но это я тоже надеялся постичь очень скоро. Я же поступил неразумно, но честно, не стал лгать ему, и не сказал, что люблю его.
Мы вышли в гостиную. В спальне Раймон объяснялся с телефонной трубкой по-французски. Мы остались поэтому в гостиной.
– Сегодня я встретил на 5-й авеню вашу бывшую жену, Эдичка, – сказал Кирилл и внимательно посмотрел на меня, ожидая эффекта. Я пил свою водку и только чуть погодя сказал: – И что?
