Ящик водки. Том 1 - Кох Альфред Рейнгольдович (онлайн книга без txt) 📗
— Но до греха таки дошло — брат брату выбил глаз!
— Нет, не дошло: не убил же. Есть разница — в глаз дать или пристрелить.
Вот здесь у меня мозг отказывается что-либо понимать. Я когда смотрю на нашу историю с 1917 года по 1956-й, меня просто оторопь берет. Тут уж действительно поверишь в Гумилева-младшего с его фазами и стадиями развития этноса.
Логически я понимаю (но не приемлю) Гитлера. Действительно, чтобы сплотить народ вокруг фюрера, нужно придумать внешнего врага — в данном случае евреев, и повязать всю нацию кровью.
Мне понятен (хоть и неприемлем) пафос революции и гражданской войны: всех капиталистов и помещиков — к ногтю, в расход. Эксплуататоры поганые. Непонятно, правда, зачем еще в расход священников, профессуру, деятелей культуры. Но да бог с ними, это переборщили малость, от революционного куражу.
Но потом-то, потом! Ну закончилась гражданская война. Ну победили всех, кого хотели. Кого убили, кто сидит, а кто и уехать успел. Короче, никто не мешает строить Утопию. Но что тут началось! Доносы, анонимки, лжесвидетельства. Причем, зачастую, обоюдные. Да еще — брат на брата, сын на отца, жена на мужа, а муж на жену и т.д. и т.п. А уж сосед на соседа и товарищ на товарища — это как пописать. Достаточно любого повода — жена красивая, комнату в коммуналке нужно освободить, продвижение по службе, если его место будет вакантным. А можно и проще: он мне морду по пьянке разбил, а я на него анонимочку. Считаю своим долгом сообщить… Скрытый меньшевик… В порядке бдительности…
Распевал в туалете «Отче наш»… Доброжелатель. И нет касатика… Куда-то подевался. Ба-а… Да вот же он! Киркой размахался… Не остановишь. Сосульки на лоб свисли. Дистрофия… А вот он уже и прижмурился. Да вот же он, вторым слоем лежит, пересыпанный известкой. И зачем она, известка-то, в вечной мерзлоте?
А потом интереснее. Товарищи, это какое-то недоразумение! Я честный человек! Какой ты честный, сволочь! По зубам. В печень. Под Справка о реабилитации Альфреда Коха (расстрелян в 1938-м) дых. А вот зэк Пупкин, когда читал твой донос на него (в порядке ознакомления с материалами дела, перед приговором и, уж конечно, перед приведением его в исполнение), припомнил, что однажды вел с тобой контрреволюционные разговоры, так ты, падла, разделял его взгляды… Вот-вот. Чистосердечное признание — царица доказательств. Облегчает душу и удлиняет срок. И пошел столыпинский вагон… По шпалам… По железной дороге… Где мчится курьерский… Короче, в Воркуту.
Сколько убил и посадил Сталин и его подручные после гражданской войны? Ну, сто тысяч. Ну, двести. Больше не могли. Во-первых, больше у них не было врагов. Ни настоящих, ни мнимых. Во-вторых, больше человеческая память не может запомнить фамилий и образов людей, просто физически. А ведь убитых и посаженных были миллионы, десятки миллионов. Вот эти миллионы — это уже не злой диктатор. Это — творчество масс. Это энтузиазм и бдительность. Это доносы и анонимки.
И не Сталин с Молотовым и Берией по ночам в Кремле стреляли в затылок меньшевистскому отребью. Нет, это тысячи крестьянских парней, одетые в гимнастерки, стреляли в своих братьев.
Миллионы русских людей словом и делом уничтожали другие миллионы русских людей.
Вот часто говорят: евреи сделали революцию. Пусть так (хоть это и не так). Но ведь потом-то, потом, не евреи заставляли писать анонимки. Не евреи приводили приговор в исполнение. Это-то все добровольно, не из-под палки. Находясь в здравом уме и твердой памяти. Это-то все — народ-богоносец. Кстати, евреям досталось почти как чеченам с калмыками.
Иногда кажется, что включился какой-то механизм самоуничтожения этноса и как эпидемия заразил весь народ. Часто по телевизору показывают, как стая китов ни с того ни с сего вдруг начинает выбрасываться на берег. Добрые люди вручную, на лодках и катерах, утаскивают их обратно в море. А они снова выбрасываются. И снова и снова. Как горбуша после нереста отказывается жить. Как огромные стада антилоп несутся во весь опор к пропасти.
Как Господь уничтожил Содом и Гоморру, так и здесь будто бы дана команда: «Зарежьте друг друга и уничтожьте свой народ».
Если взять популяцию любого вида млекопитающего и десять процентов самых сильных и половозрелых самцов убить, а еще двадцать процентов самых сильных и половозрелых самцов и самок изолировать от популяции и друг от друга на весь репродуктивный период, то после такого эксперимента (антиевгеника какая-то) вопрос, что будет с популяцией, становится риторическим. Популяция в худшем случае вымрет, а в лучшем выродится и обмельчает.
Русский народ это сделал с собой. Сам. Добровольно. Оккупантов победил, а зависть к соседу — нет. А ведь сказано в Писании: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего; ни поля его; ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего» (Исход. 20:16-17).
Вот за эту зависть к ближнему и донос на ближнего наказан народ самоистреблением.
В школе мы изучали такие слова, которые называются омонимы. То есть слова, имеющие одинаковое звучание, но разный смысл. Например, слова: замок, коса, нос, пол и т.д. Иногда мне кажется, что слово «русский» тоже стало омонимом. Оно имеет два смысла. Один (первый) — это название народа, населявшего нашу страну до 1917 года. Второй — это название русскоязычных европеоидов, населяющих ее сейчас. Это два разных народа. С разным отношением к друг другу, к своей истории и к своим задачам.
Свинаренко: А мой дед мне рассказывал: однажды ночью он просыпается от стрельбы в здании. Схватил ствол, побежал на выстрелы — это могло значить все что угодно. Забегает он с товарищами в комнату, а там комиссар школы, учебки, которая была при губчека. Сидит на кровати с дымящимся пистолетом и смотрит белыми глазами в стенку. Он в стенку палил. А, говорят товарищи, ничего страшного, на него иногда находит. Он раньше служил в линейной части и лично расстрелял семьсот с чем-то человек, после чего стал немного не в себе, так что его перевели на преподавательскую работу.
— А чего он стрелял-то?
— Это очень просто. Когда ты кого-нибудь убьешь, то этот человек к тебе потом приходит, как наяву… Вот эти семьсот человек и приходили к комиссару. И он по ним палил, как по живым, пока патроны не кончались. А забрать у него пистолет тоже нельзя — оперативная обстановка была сложная. Никак без пистолета, кругом же классовый враг.
— И к деду твоему приходили?
— Само собой. Дед рассказывал, даже когда на фронте — это уже на Второй мировой, в пехоте (он из ЧК после гражданской ушел и после всю жизнь работал на шахте), — так даже если немца, пардон, фашиста завалишь из пулемета, все равно является. Я эти рассказы в нежном возрасте воспринимал нормально, думал — все правильно, вот враг, не нравимся мы ему, не понятно, что замышляет, — ну так и пулю ему в затылок. Но тут подкрался Солженицын… Хотя дед и без Солженицына про все догадался. Он в 92-м году перед смертью мне сказал, показывая свои сухие старческие ладони: «Сколько я людей убил вот этими руками! Я всю свою жизнь, весь свой мозг отдал партии, мне сказали, что надо убивать для лучшей жизни — я и убивал. А теперь поздно, ничего не исправишь. И живем мы, как оказалось, хуже всех».
— А сейчас забывается все это! Помню, в начале 90-х, когда публикации пошли, народ зацепило. А сейчас забылось. И этот тезис: зато индустриализация!
— Да… Короче, в 83-м мне это все было уже неприятно. Глубоко неприятно. И я потому никак не мог с чекистами дружить. Отмазывался как мог — я и пью, и весь такой легкомысленный… У меня пороки написаны на лице…
— Ну да, лучше пусть возьмут парня с честным комсомольским лицом…
— Ну и я ж еще начитался книжек типа «Как вести себя на допросе». Там были всякие приемчики. К примеру, при всяком неприятном повороте беседы с чекистом надо задавать в ответ свои вопросы. Они сразу кипятятся: вопросы здесь задаем мы! А, так это, стало быть, не беседа, а допрос, в таком случае давайте протокол вести. И тогда придется письменно объяснять, по какому делу допрашивают, в качестве кого и кто вообще в чем обвиняется, и не противоречит ли это Конституции и Хельсинкскому акту, подписанному СССР, — ну и пошло-поехало. Они этого не любят, когда по существу.
