Вторжение - Гритт Марго (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt, .fb2) 📗
– Видишь мужичка с пакетом из сувенирного? Он придушил жену после того, как она застала его за примеркой ее лифчика.
– Та пожилая дама в круглых очках украла из магазина восемнадцать рыжих париков.
– А тот парень в футболке с логотипом «Гринписа»? У него в багажнике – бивни последнего слона на земле.
Входные билеты в музей так и остались преть у меня в кармане. Скульптуры проиграли живым людям. Мы проделывали такое не первый раз – нам почти всегда не о чем было говорить, так что мы мерились воображением. Мы учились вместе в старших классах. Твой отец был «биг боссом» – не знаю, чем он занимался, но ты называла его так. Ты могла учиться где угодно, но училась в общеобразовательной школе, как простые смертные. Белый верх, черный низ, только не забыть срезать под воротничком блузки атласную бирку, которая клеймила: «не такая, как все». Я не разбирался в брендах, может быть, поэтому до меня не сразу дошло? Ты звала меня в торговый центр, кинотеатр, кафе-мороженое, на выставку импрессионистов, а я врал, что меня не пускает мама, я уже смотрел этот фильм, у меня болит горло, я не разбираюсь в искусстве. Я мог бы сказать: у меня нет денег, у меня нет денег, у меня нет денег, у меня нет денег, а ты бы соврала: не проблема, я читала плохие отзывы, я не люблю сладкое, я не разбираюсь в искусстве. Мы слонялись после уроков по улицам и лишали первых встречных их банальных жизней – продает японцам использованные прокладки, мастерит поделки из втулок от туалетной бумаги, разыскивается за нападение на циркового пуделя – ты всегда пыталась обыграть меня, а я поддавался. Мы катались на метро, сидели на ступеньках Ленинки, толкались в книжном на Новом Арбате – ты в отделе «Искусство», я в отделе «Зарубежная фантастика», – пока отец не присылал за тобой такси категории комфорт плюс. Я проводил лето на даче, поливая из шланга очередные мамины причуды – как-то раз она решила вырастить в подмосковной климатической зоне японскую мушмулу, – а ты улетала с родителями в Грецию и постила в инстаграме [11] ноги-сосиски на фоне безлюдного бассейна. На выпускном мы неловко боднулись лбами, когда попытались впервые поцеловаться. Ты сказала: «Я думала, ты гей», и мы больше не пытались.
В Литинститут меня не взяли, я пошел учиться на психолога, потому что решил, что разбираюсь в людях, завалил первую сессию и забрал документы. Выгуливал чужих лабрадоров, расклеивал объявления на остановках и раздавал бесплатные газеты в метро – все как у людей. Ты поступила на искусствоведа, и мы переписывались – никаких мессенджеров, только олдскульные имейлы с автоматической подписью «С уважением, А. А.» – можно подумать, ты и вправду имела в виду уважение, когда думала о наших отношениях. Если ты думала о них вообще. На последних курсах Биг Босс отправил тебя учиться в Лондон. Два года ты не писала, а я придумывал тебе жизнь.
Профессия: замерщик скульптурных фаллосов.
Хобби: консервирует мягкие игрушки в банках с формалином.
Преступление: кража замороженных эмбрионов из клиники женского здоровья.
– Знаешь, хани, я устала. Искусство, галереи, мрамор, бронза, псевдоинтеллектуальные разговоры до утра. Ты хочешь потрахаться, а тебе втирают что-то про Микеланджело. Я устала. Мне хочется простой жизни. Я хочу жить как простые люди, понимаешь? Хочу делать то, что делают простые люди. Спать с простыми людьми. Ну, такими, как ты.
Ты сидела в буфете Пушкинского, рисовала на тарелке паутинку клубничным соусом и говорила, что хочешь спать со мной. Ладно, не со мной – с такими простыми людьми, как я. Мог ли я поступить иначе?
– Не смейся, хани. Почему ты смеешься?
– Ты это серьезно? Про простую жизнь?
Ты не улыбалась. Ты говорила серьезно. Абсолютли, хани. И тогда я повел тебя в супермаркет. Надо было с чего-то начинать.
Мы выбрали мужичка лет пятидесяти, из тех, кто носит старомодные вельветовые брюки и плоскую расческу в нагрудном кармане, незаметно ходили за ним по залу и клали в корзину то же самое, что брал он: упаковку пельменей с желтым ценником, сосиски, молоко в полиэтиленовом пакете, которое нужно кипятить, – не знал, что оно еще продается, – самый дешевый консервированный горошек, мятные пряники, хлеб. В отделе с алкоголем он положил в тележку маленькую бутылочку водки. Ты взяла с полки красное сухое, я сказал, что простые люди не покупают вино за полторы тысячи, вернул бутылку на место и потянулся за пакетом «Изабеллы» за сто девяносто девять. Ты поменяла пакет на первую бутылку, я снова выложил ее из корзины. Мы поссорились, как простые люди ссорятся в супермаркетах.
– Притворимся, что у нас нет денег? – шепнул я на кассе.
– Ты такой забавный, – сказала ты.
Мне пришлось заплатить полторы тысячи за твое вино – ты обещала, что в последний раз, а завтра мы начнем жить как простые люди.
– Ты уверена? – спрашивал я, когда мы поднимались по лестнице в мою квартиру, когда искали штопор на кухне, когда ждали, пока вскипит вода для пельменей по акции, когда запивали пельмени по акции дорогим вином. – Ты уверена, что хочешь знать, как живут простые люди? Видеть то, что видят простые люди? Спать с простыми людьми? С такими простыми людьми, как я?
– Абсолютли, хани.
– Скажи нормально.
Вместо ответа ты решила полить бабушкин фикус, потому что так делают простые люди – поливают комнатные растения, пусть и в два часа ночи. Я не стал говорить, что поливал его утром.
Игра началась.
Не помню, чтобы ты когда-нибудь прикасалась ко мне. Между нашими телами вечно встревал кусочек материального мира: ты тыкала мне в ребра карандашом на уроках, я хватал тебя за капюшон дутой куртки, как котенка за шкирку, когда ты не смотрела по сторонам и шла на красный свет, в столовке ты могла легонько поцарапать мою ладонь вилкой, чтобы беззвучно привлечь мое внимание, но никогда не дотрагивалась рукой. Теперь твою кожу и мою разделяло три-четыре сантиметра гусиного перышка. Когда я стелил тебе на диване, а сам ложился рядом на полу, я не сомневался, что утром тебя здесь не будет. Плечо зачесалось, я дернулся, разлепил глаза. Ты хотела стрижку, как у Мирей Матье в шестидесятых, но после сна волосы стояли торчком, и получалась Цветаева. В уголке твоего правого глаза скопился противный желтоватый сгусток, который мама называла сплюшкой, когда я был маленьким. Ты свесила руку с дивана и лениво щекотала мое голое плечо перышком, вытянутым из подушки. Пустой пододеяльник, которым я укрывался, потому что единственное одеяло досталось тебе, сполз, и ты не могла не заметить мой утренний стояк. Я схватил тебя за запястье, чтобы ты прекратила, и впервые узнал, какова твоя кожа на ощупь.
Инстаграмные [12] снимки твоих ног-сосисок на фоне безлюдного бассейна заменяли мне порнхаб целое лето перед выпускным классом. Нечаянно открывшаяся полосочка незагорелого бедра над резинкой купальника заставляла поджиматься мои пальцы на ногах (странная предоргазмическая привычка). Неловко, что на некоторых фотках ты позировала вместе с отцом, и мне приходилось закрывать его фигуру большим пальцем, чтобы случайно не вздрочнуть на Биг Босса в панамке цвета желтка. Наверное, если смотреть на него с верхнего ракурса, он был похож на запекшуюся на солнце яичницу – желтая голова по центру, а вокруг расплываются широченные белые плечи и такой же белый, сбереженный от загара, выдающийся живот. Когда мы с тобой встретились в сентябре, меня все так же раздражали твой слишком громкий голос, россыпь мелких красных прыщиков на предплечьях, которые ты раздирала от волнения, привычка пилить ногти в общественных местах, а значит, мы по-прежнему оставались лучшими друзьями.
Как свечной воск. Твоя кожа на ощупь была как прохладный свечной воск. Я стащил тебя из френдзоны к себе на пол и почувствовал, как поджимаются пальцы на ногах.
Мы завтракали сосисками и консервированным горошком, как простые люди, и ты заорала.
