Люди и куклы (сборник) - Ливанов Василий Борисович (е книги .txt) 📗
Незнакомец протянул Кромову конверт. Алексей Алексеевич взял.
– Вам приходилось бывать во Фриско?
– Нет, – сказал Кромов, – но я знаю одну песенку:
Незнакомец приподнял котелок и быстрыми шагами стал удаляться.
– Передайте мой привет господину Ситроену, – бросил вслед ему Кромов.
– К сожалению, это невозможно. Французское правительство отказало ему в кредитах, и он умирает от кровоизлияния в мозг! До встречи во Фриско!
Выйдя из здания вокзала в Париже, Кромов взял такси.
Машина проехала через ночной, освещенный яркими рекламами город, выехала на набережную и свернула в узкую улочку.
За низкими оградами светились окна особняков.
Машина затормозила у тротуара. Алексей Алексеевич зашагал вдоль оград. Остановился у ворот одного особняка. Дом был залит огнями.
Кромов отступил в густую тень дерева. Из дома до него долетели пассажи рояля. Голос, знакомый голос Натальи Владимировны запел по-русски: «Нет, не тебя так пылко я люблю…»
Алексей Алексеевич слушал.
Потом раздались аплодисменты. В освещенном окне задвигались силуэты людей.
Кромов вышел из-под дерева и поспешил к своему такси.
В жокейской Парижского отделения «Жокей-клуба», где по стенам в строгом порядке были развешаны уздечки, шпоры, хлысты и седла, на табуретке сидел одетый по всей форме профессиональный жокей, платный сотрудник клуба – англичанин, – и натягивал сапог. Рядом стоял Кромов.
– А кто покупатель, Бен?
– Он не назвал себя. По обличью – французский офицер. – Жокей мучился с сапогом.
Сапог наконец сдался и налез на ногу. Жокей встал и притопнул.
Кромов достал часы, взглянул:
– Без двух минут десять. Пора, пошли.
Англичанин надел цилиндр.
Они вышли из жокейской – высокий, начавший полнеть Кромов и маленький сухощавый жокей, – миновали полутемный, идеально выметенный коридор конюшни, жокей толкнул калитку в сплошных деревянных воротах, и они шагнули через высокий порог на залитое слепящим солнечным светом скаковое поле.
Оба зажмурились от яркого света, и, едва глаза привыкли, Кромов увидел, что через скаковое поле к нему, стараясь не спешить, идет мужчина в форме французского офицера. Он показался Алексею Алексеевичу знакомым.
Да это же Петька Воронский! Петька, его однокашник по Пажескому корпусу, всего на год моложе. Почему он во французском мундире?
– Кромов! Алешка!
– Петька Воронский! Как прикажешь понимать сей маскарад?
Англичанин невозмутимо наблюдал встречу старых приятелей: объятия, похлопывание друг друга по спинам.
– Это, брат, не маскарад, – сказал Воронский, двигая полными красными губами. – Ты имеешь честь разговаривать с полковником французской армии.
– Вот как? – Выражение радости от встречи сбежало с лица Кромова. – Маньчжурскую кампанию ты начинал прапорщиком.
– А два года назад получил ротмистра. Ты знаешь, как туго у нас продвигаться по служебной лестнице. Французы сразу оценили меня – по достоинству.
И Петька Воронский подмигнул.
– Поздравляю. – Алексей Алексеевич перешел на французский язык.
– Благодарю. Ну, что же, покажешь своего бесценного жеребца? – Воронский продолжал говорить по-русски.
Кромов кивнул жокею. Англичанин поджал сухие губы и резко дважды свистнул.
Ворота конюшни распахнулись, и двое конюхов вывели на растяжках каракового англизированного жеребца, переливающегося на солнце, словно он был облит глазурью.
– О, хорош! – изумленно протянул Воронский, когда конюхи проводили жеребца перед ним.
Англичанин вскочил в седло, собрал повод. Конюхи разом отстегнули растяжки. Жеребец, сдерживаемый поводом, пошел по кругу упругой рысью.
– Какой шаг, какой шаг! – восхищался покупатель. – Красавец, что твой Нижинский!
Англичанин перевел коня в галоп. Жеребец пошел тротом, четко выбивая ритм сухими, сильными ногами. Мускулатура рельефно выступала под блестящей шерстью.
– Это верно, что ты собирался записать его на приз? – спросил Воронский.
– Верно, – отвечал Кромов. – Это не единственная глупость, которую я мог бы сделать во Франции.
Воронский весело расхохотался.
Теперь жокей пришпорил жеребца.
– Однако, – сказал покупатель и покрутил головой. – Однако!
Жокей остановил коня. Тот грыз трензель, нетерпеливо перебирал ногами. Казалось, двух кругов и не было пройдено.
– А каков он в конкуре? – спросил Воронский, ласково похлопывая жеребца по шее.
– Останешься доволен, – ответил Кромов.
– Сердце старого кавалериста не выдерживает! – воскликнул Воронский. – Я хочу сам попробовать. Где здесь можно переодеться?
…Жокей держал жеребца под уздцы. Воронский, переодетый в бриджи и сапоги, сидел в седле. Жокей и Кромов стояли в центре скакового круга, там, где на зеленом газоне были расставлены препятствия.
– Согласись, Алеша, – сказал Воронский, – в Пажеском корпусе я уступал тебе в полевой езде, но в конкуре мы были почти на равных.
Кромов подтвердил кивком головы. Воронский собрал повод, жокей отступил в сторону. Воронский картинно смотрелся в седле. Он сделал полукруг и послал коня на препятствие. Четкий глухой перестук копыт, и вдруг перед самым препятствием жеребец присел на круп и вильнул в сторону.
– Анкор! – крикнул жокей. – Повторить!
Воронский снова сделал полукруг и выслал жеребца. Тот же результат. Всадник с трудом удержался в седле.
– Черт знает что, – сказал он, подъезжая. – Не надо было хвастаться.
Он соскочил с седла и передал коня жокею. Лицо Воронского взмокло, покраснело, он снял синюю французскую фуражку, ладонью вытер щеки и лоб.
– Я покупаю жеребца. Англичанин сказал мне цену. Деньги немалые, но конь того стоит.
– В ваших руках, мосье мой полковник, он приобретет еще большую цену.
– Ай-ай-ай, – сказал Воронский. – Это мне наука. Не надо было хвастаться. Скажи, Алексей, разве французское правительство не предлагало тебе перейти к ним на службу? Я слышал, что…
– Нет, и не предлагало, – прервал его Кромов.
– Хороши союзнички! Тебе – и не предлагало. Французы – легкомысленный народ!
– Мосье мой полковник очень строг к соотечественникам.
– К соотечественникам? Ах, да.
Кромов протянул руку:
– Жеребца оформишь через клуб. Прощай. – И зашагал через скаковое поле.
– Граф Кромов! – окликнул его Воронский.
Кромов остановился, обернулся. Воронский стоял, держась рукой за барьер, который он не сумел преодолеть.
– Алеша! – крикнул Воронский. – Ты все время говорил со мной по-французски. Отчего так?
– Из вежливости! – прокричал в ответ по-русски Алексей Алексеевич. – Просто я старался говорить с тобой на твоем родном языке. Прощай.
Петр Воронский долго смотрел вслед уходящему старому товарищу. Кромов так ни разу и не оглянулся.
Париж просыпается рано. Алексей Алексеевич медленно двигался в утренней деловой толпе. Август, но уже во всем чувствуется осень: в фасонах женских платьев, в ярких плакатах нового сезона на афишных столбах и особенно в названиях осенних цветов. Их продают на улицах из корзин, с тележек, просто предлагают, держа охапку букетов в руках.
– Мосье, купите букетик для своей возлюбленной.
Кромов купил астры. Подошел к уличному зеркалу оглядел себя. Потрогал кончиками пальцев усы, поправил поля новой шляпы.
Из-за плеча в зеркале выплыло лицо Вадима Горчакова.
– «Стетсон» – модная шляпа, – сказал он. – Но я предпочитаю старую «барсолину». С годами приятно быть немного ретроградом.