Оборванные нити. Том 1 - Маринина Александра Борисовна (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
И тут он отчего-то смутился, хотя застенчивостью никогда не страдал. Ему хотелось продолжать разговор с Ольгой, но в то же время страшно не хотелось признавать правоту Юлии Анисимовны, радостно взирающей на результат собственных усилий: ее сын с удовольствием общается с девушкой – «ровней» и по воспитанию, и по образованию, и по происхождению, и по интеллекту, и по кругу интересов. Все происходит именно так, как она и предрекала. Сергей попытался выкрутиться из ситуации без ущерба для собственного самолюбия.
– Неужели все горячее уже съели? А я так мечтал о хорошем куске бараньей ноги! – с деланым весельем заговорил он. – Что ж вы нас раньше не позвали?
– Ну, – Юлия Анисимовна двусмысленно улыбнулась, – мы не хотели вам мешать, вы тут стояли как два голубка, головы друг к другу склонили и что-то очень живо обсуждали.
– Мы обсуждали специализацию, – спокойно и ни на секунду не смутившись, ответила Ольга. – Но от горячего я бы тоже не отказалась. Там еще что-то осталось на столе или уже все унесли?
– Ваши тарелки стоят, – объявила мать Сергея, – вообще-то официанты убирают и накрывают «сладкий стол», но можно попросить их принести вам баранину, она и в самом деле удалась на славу.
За огромным столом в почти безлюдном зале они сидели вдвоем, с аппетитом поедая баранину с изысканным гарниром и не переставая болтать, делясь впечатлениями о своих институтах: Ольга училась как раз там, где заведовала кафедрой Юлия Анисимовна Саблина, а Сергей принципиально поступал в другой медицинский вуз, благо в Москве их было достаточно: Первый, Второй и Третий мединституты и еще медицинский факультет Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Ольга Бондарь собиралась стать патологоанатомом и с полуслова поняла Сергея, который стал объяснять ей, почему не хочет заниматься лечебной работой. Ей, в отличие от Лены, не нужно было приводить подробные обоснования такого решения: о моральной ответственности врача, о страхе совершить ошибку, о боли при потере больного она рассуждала даже, наверное, более глубоко, чем сам Сергей.
– А как получилось, что ты вообще выбрал медицину? – спросила Ольга. – Когда ты принял решение стать медиком?
И Сергей с упоением принялся рассказывать о тете Нюте, о том, как она прививала ему, совсем еще сопливому пацану, интерес к естествознанию, к человеческому телу, к биологии, химии, анатомии, физиологии. И к смерти.
– Неужели к смерти? – не поверила Ольга. – Ох, как тебе повезло, что рядом с тобой оказалась такая тетя Нюта! Она, наверное, необыкновенная женщина, да?
Сергей вскочил, ножки стула громко проскрежетали по паркету.
– Пошли, – он сам не заметил, как схватил Ольгу за руку и потянул за собой, – я тебя сейчас с ней познакомлю, она здесь. Может, ты видела – она в начале банкета рядом со мной сидела.
Ольга послушно встала, но руку почему-то выдернула и негромко произнесла, с улыбкой глядя прямо ему в глаза:
– Да нет, Сережа, не она с тобой рядом сидела. Это ты рядом с ней сидел.
– Что? – переспросил он, не поняв.
– Ничего, – она усмехнулась. – Пойдем знакомиться с Анной Анисимовной.
Тетя Нюта, страдавшая в последние годы от ожирения и болезни ног, сидела на мягком диванчике в прохладном холле перед входом в зал, где играли музыканты и танцевали гости.
– Душно там, – пожаловалась она, когда Сергей подвел к ней Ольгу Бондарь. – Дышать нечем. А мне-то с моим весом вообще всегда жарко.
Они принялись болтать втроем, и Сергей не переставал удивляться тому, что у них находится столько общих тем для разговора. Ольгу позвали родители, она отошла, а Нюта выразительно похлопала ладонью рядом с собой, приглашая племянника присесть. Тот послушно опустился на диванчик.
– Серенький, – этим ласковым словом Серегу называла только она, – я тебя никогда в жизни таким не видела. Подумай об этом.
– Каким – таким? – переспросил он. – Я такой же, как всегда. Даже почти и не выпил, только пару рюмок под хорошую закуску. Или ты намекаешь, что я изрядно нетрезв?
Он действительно выпил совсем мало, но не потому, что был трезвенником – в компании приятелей и сокурсников мог позволить себе весьма прилично набраться. Но сегодня праздник у его отца, и недопустимо, чтобы гости получили повод говорить или хотя бы подумать: «Н-да, ну и сынок у нашего уважаемого Михаила Евгеньевича!»
– Я сказала, что никогда не видела тебя таким, – с непонятной значительностью в голосе повторила Анна Анисимовна. – А я ведь знаю тебя с рождения. Всяким повидала. А вот таким – не доводилось. И я еще раз предлагаю тебе подумать об этом. Как следует подумать.
Но до конца банкета и ухода последнего гостя думать о таких глупостях Сереге Саблину было некогда. Он потанцевал с мамой, с несколькими ее подругами, два танца – с Ольгой, после чего они вновь оказались на террасе, радуясь одному из теплых вечеров, которые в последние годы нередко баловали москвичей в конце апреля. Расстались они, когда семейство Бондарей собралось уезжать, и на прощание Сергей попросил у Ольги номер телефона. Если бы она спросила «зачем?», он не смог бы ответить.
Но она не спросила. Просто продиктовала семь цифр, и он записал их на взятой со стола кувертной карте с именем человека, которого Сергей Саблин никогда не знал.
Ночью разразился ливень, но Сергей не стал закрывать окно, несмотря на то что дождем заливало подоконник и вода попадала даже на паркет, который Юлия Анисимовна очень берегла. Он точно знал, что если мать обнаружит мокрый пол, упреков и обвинений в безалаберности и в неумении бережно относиться к вещам и собственному жилищу не избежать. Но ему было все равно. Он ворочался с боку на бок на своем диване, то натягивая одеяло до самого подбородка, то покрываясь испариной и отбрасывая его, и все не мог найти положения, которое принесло бы успокоение и вернуло ясность мысли.
В голове вертелись невесть откуда выплывшие слова:
Это стихотворение французского поэта Эжена Гильвика Сережа с раннего детства неоднократно слышал от тети Нюты. Даже ребенком он понимал, что речь идет об одиночестве. Стихи казались ему волшебными, какими-то неземными, а поскольку само стихотворение было довольно коротким, он быстро, со второго раза запомнил его наизусть.
Нюта читала его нечасто, только когда речь заходила о ее несостоявшемся женихе-поляке, от которого она и узнала о творчестве Гильвика. Сама-то Анечка Бирюкова натурой поэтической отнюдь не была и литературой в молодости не интересовалась, все больше личной жизнью увлекалась да сынишку, рожденного в семнадцать лет, пыталась растить без мужа, не до книжек ей было, профессию бы дельную получить да работу, дающую возможность приработка, а еще лучше – мужа бы найти, который примет ее с ребеночком и хоть как-нибудь обеспечит. А вот поляк Януш, ее самая большая любовь, литературу и особенно поэзию знал очень хорошо и вообще был человеком в высшей степени образованным и одаренным. И все, что осталось в памяти Анны Анисимовны о днях, проведенных с ним, хранилось бережно и любовно. Вот и это стихотворение, прочтенное ей Янеком много лет назад, она декламировала маленькому племяннику с выражением необыкновенной нежности и грусти. Глаза ее в эти минуты становились глубокими и темными, а в голосе появлялись незнакомые Сереже интонации, волнующие и почему-то вызывающие у мальчика слезы.
Примерно лет до семнадцати Сереге казалось, что это стихотворение – вершина поэтического творчества всей мировой литературы. Однако стоило ему закончить школу, провалиться на физике при поступлении в мединститут и пойти работать санитаром в реанимацию больницы «Скорой помощи», как ореол вокруг Гильвика померк, постоянные грязь, боль, запахи, стоны, слезы, смерти и практически непреходящая усталость быстро вытеснили из юной головы всякий романтизм, и любимые с детства строки стали казаться наивными, смешными и в общем-то пустыми.
