Зимний сон - Китаката Кензо (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Однако в воображении художника нет места четким формам. Форма сходит с кончиков пальцев, и не важно, держал ли в уме некую форму или нет.
Картина выходила неплохая, подумал я и медленно разрезал полотно ножом.
Нацуэ была в восторге от полотна.
– Это моя картина, забираю, – сказала она. Когда я ее закончил, мне было все равно, кто ее заберет – Нацуэ или кто другой. Это касалось и неоконченных полотен, от которых мне хотелось избавиться.
Когда она сказала, что картина теперь ее, мне это полотно тут же стало казаться предельно скучным – полотно, которое некогда казалось вполне удавшимся. И не из-за того, что Нацуэ решила его присвоить. Просто я вдруг понял: каждому художнику нравится то, что у него получилось. И я таким становился. Нельзя вдаваться в самолюбование.
Когда я порезал полотно, то почувствовал облегчение, будто я от чего-то освободился.
Видела бы Нацуэ, что я творю, с ней бы припадок случился. Она-то уж наверняка собиралась заломить за «шедевр» хорошую цену. Эти мысли повергли меня в легкое уныние. Мы с ней несколько раз были близки, и я знал, что женщина она неплохая. И думает не только о деньгах. Ей нравились мои картины, просто она не умела иначе это выразить.
Я продолжал двигаться – до тех пор, пока я способен двигаться, со мной все в порядке. В свободное время я выстругивал стеки. Когда на улице темнело, я пил.
Алкоголь не был для меня попыткой сбежать. Напиваться вошло в привычку, стало в порядке вещей. Во хмелю на меня находило что-то вроде пробуждения.
Акико приехала десятого декабря.
– Я живу на вилле минутах в пятнадцати езды отсюда. Там нет такого камина, но зато есть отопительная система.
– Невероятно. Вы решили остаться здесь на всю зиму?
– Родители моей подруги уехали в Канаду, а она уезжает туда на зимние каникулы. Так что они даже рады, что дом зимой пустовать не будет.
– А ваши родители тоже за границей?
– Сколько себя помню, они всегда уезжали. Мы даже на Рождество не виделись и на Новый год.
Акико засмеялась. Когда она смеялась, у нее становилось взрослое лицо.
Я пожал плечами и вернулся к камину.
– Вы все еще хотите, чтобы я вас нарисовал?
– А вам не хочется?
– Я первым задал вопрос.
– Сделайте одолжение. Если можно, маслом.
– Вы видели мои наброски. Что думаете?
– Не знаю. Я могла бы наговорить банальностей, но когда я на них смотрю – ну, не знаю. Исполнение изумительное, но о полотнах в таких словах не говорят.
– Ходите вокруг да около.
– А кроме техники, я чувствую, что здесь… не только в ней дело. Может быть, о таком вообще не стоит говорить вслух.
Я закурил. Акику сунула в губы тонкую ментоловую сигарету.
– Вам же восемнадцать?
– Девятнадцать исполнилось.
– В любом случае двадцати еще нет.
– Это единственное, в чем я переплюнула отца. Курю с пятнадцати.
Я взглянул на огонь. В очаге дружно потрескивали сухие поленья.
– Ну так как, в масле?
– Вы переключились на абстракции, вам не странно рисовать людей?
– Не знаю. Живопись это живопись. Из всего, что видят мои глаза, я не знаю, что бы мне хотелось нарисовать, поэтому предпочитаю абстракции. Если взгляд на что-нибудь ляжет, буду рисовать людей и натюрморты.
– Значит, в этом дело? А я думала, просто не хочется заслонять себя вещами.
– Что вы подразумеваете под вещами?
– Людьми, к примеру. Вас, наверно, люди раздражают. Поэтому и не хотите их рисовать. Или пейзажи: осенние цвета вам кажутся фальшивыми. А ведь они все равно существуют – люди и осень.
Я затушил сигарету и подкинул в камин пару поленец.
Кажется, я понимал, к чему клонит Акико: что я слишком зациклен на своем внутреннем мире и не желаю замечать его внешних проявлений. В глубине души я понимал, что такой подход неверен: в конце концов, у человека пять чувств.
– Простите. Я говорю бестактности.
– А у меня как раз проснулось желание порисовать.
– Правда?
– Да, и, пожалуй, даже в масле.
Акико засмеялась. Было в этом смехе что-то, не связанное с ее дальнейшими словами, некое приглашение.
– А хотите, порисуйте у меня на вилле. Полезно для перемены настроения. Там совсем другое настроение – тут даже атмосфера какая-то абстрактная.
– Вы со мной говорите, как со студентом. Откуда этот менторский тон?
– Простите.
– Раз уж мы об этом заговорили, я понимаю только то, что творится у меня в голове.
– Можно посмотреть, что у вас наверху?
Акико встала. У девушки был свой подход к этим вещам: не сказал «нет», значит, понимай «да».
Она поднялась наверх и какое-то время там пробыла. В ожидании я успел выкурить две сигареты.
– Зачем вы это сделали?
Она вернулась, и у нее дрожал голос.
Я оставил на подрамнике изрезанное полотно. Новое натягивать не хотелось – я все равно еще не придумал, что писать.
– Мне так нравилась эта картина. Она была замечательная.
– Бывает, кажется, картина вот-вот сорвется с полотна и оживет – правда, такого еще не случалось. Вот и эта такая же.
Акико затаила дыхание.
Мне хотелось сказать, что тому, кто ее нарисовал, это нравилось, но облечь мысль в слова не мог.
– Сначала был просто чистый холст.
– Понятно.
– Я очень надеялся, что вы поймете.
– Вам не понравилось то, что там было, или вы начали себя ненавидеть? Ведь не начали?
Акико снова села.
– Лучше порисуйте на моей вилле.
– Не вижу препятствий.
Гостья внимательно на меня смотрела, не отводя взгляда. От неловкости я принялся шарить по карманам в поисках сигарет.
– Вы не против, если я приберусь в мастерской?
– Не надо, оставьте до поры. Может, захочу написать следующее полотно – тогда посмотрим.
– Хорошо.
– Смотреть разрешаю все, но при одном условии: ничего не трогать.
Акико кивнула.
Было еще не поздно. Небо затянуло тучами, но дождь не собирался. Такая погода стояла уже несколько дней.
– Хотите прогуляться?
– Прямо сейчас?
– Давайте покатаемся на вашем «ситроене». Интересно посмотреть, что там у вас за вилла.
– Только не сейчас. Я еще покупки не разобрала. Там не прибрано.
– Я не собираюсь грязь выискивать, мне просто интересно, какое там освещение.
Я встал. Рядом с Акико я терялся. Делать наброски в ее присутствии – еще куда ни шло, но общаться с ней лицом к лицу…
Выпив чашечку кофе, я надел пальто и взял шарф. Тогда я не задумывался о зимней одежде.
Глава 4
ОСТРЫЕ ЛИНИИ
1
В разгар зимы отыскать в природе насекомых трудно, но возможно. Всякая хитиновая мелочь в изобилии пряталась под трухлявыми стволами. В ясные дни она замирала на камнях и грелась в лучах солнца.
Дома насекомых было больше, чем на улице: в ванной, на кухне, возле очага. Пауков искать вообще не приходилось, они висели на виду, а когда я подкидывал в огонь очередное поленце, взбирались по нитке и словно парили по воздуху.
Поиск этой мелюзги был для меня способом убить время. Если в какой-то день ноги отказывались нести в мастерскую, в моем распоряжении было море времени.
Поймав зазевавшуюся козявку, я пускал ее поползать по ладони, а потом давил. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня ужалил, но ядовитых, судя по всему, не попадалось. Убитых насекомых я швырял в огонь.
После обеда ходил на виллу, которую снимала Акико. Домик был небольшой: гостиная, кухня да две спальни на втором этаже.
Мне не требовалось естественного освещения, чтобы рисовать девушку. Я не пытался изобразить ничего такого, что требовало бы хорошего света – от самой Акико будто исходило сияние. Именно его я и пытался уловить.
Наступил мертвый сезон, и в окрестных виллах не было следов человеческого пребывания. Ночью стояла тишь, словно на дне океана, и безмолвие нарушал лишь шорох угля по бумаге, когда я делал наброски.
