Лавина - Токарева Виктория Самойловна (чтение книг txt) 📗
Алик протянул довольно тяжелый пакет. Месяцев взял и поднялся.
— Ты мне что-нибудь принес? — спросил Алик.
Это был вопрос его детства. Он всегда спрашивал, как только научился говорить: «Ты мне что-нибудь принес?»
И Месяцев всегда что-то протягивал: мячик, шоколадку.
— А разве тебе мама не носит? — смутился Месяцев.
— Мама — это мама, — резонно заметил Алик. — А ты — это ты.
— Если хочешь, возьми мою ручку. — Месяцев достал из кармана паркер с золотым пером.
— Ух ты…. — задохнулся Алик.
— Надо сказать: спасибо, папа.
— Спасибо, папа…
Они обнялись, и Месяцев с ужасом почувствовал, что он плачет.
Ирина купила ящик вина и утром выпивала стакан. И ходила как под наркозом. На улице было скользко. Ноги разъезжались, как у коровы.
Аня ушла жить к Юре. Не могла оставаться в доме, оскверненном предательством.
Лидия Георгиевна переехала жить к дочери, чтобы не оставлять ее одну. В доме присутствовало предательство, и они обе дышали его тяжелым испарением. Никому ничего не говорили. Все держалось в глубокой тайне. Единственный человек, которого поставили в известность, — ближайший друг семьи Муза Савельева. Муза — профессор консерватории, арфистка и сплетница. В ней вполне совмещалось высокое и низменное. Так же, как органы любви территориально совпадают с органами выделения.
Муза — ровесница Ирины. Она жила на свете почти пятьдесят лет и на собственном опыте убедилась, что семья не там, где страсть. А там, где дети и где удобно работать. Потому что страсть проходит. А дело и дети — нет.
— Он вернется, — пообещала Муза.
— Когда? — спросила Ирина и выпила стакан вина. Это имело значение — когда. Потому что каждый день, каждый час превратился в нескончаемый ад.
— В зависимости от объекта, — профессионально заметила Муза. — Кто такая?
— Понятия не имею, — созналась Ирина.
— Вот и плохо, — не одобрила Муза. — Чтобы решить проблему, ее надо знать.
Муза оперативно раскинула свои сплетнические сети и быстро выяснила: Месяцев ушел к Люле. Люля — известный человек, глубоководная акула: шуровала себе мужа на больших глубинах. Предпочитала знаменитостей и иностранцев. Знаменитости в условиях перестройки оказались бедные и жадные. А иностранцы — богатые и щедрые.
Поэтому она брала деньги у одних и тратила на других.
— Она красивая? — спросила Ирина.
— Четырнадцать килограммов краски.
— А это красиво? — удивилась Ирина.
— По-моему, нет.
— А почему она пользовалась успехом?
— Смотря каким успехом. Таким ты тоже могла бы пользоваться, если бы захотела.
— Но зачем Игорю такая женщина? — не поняла Ирина.
— Ты неправильно ставишь проблему. Зачем Люле такой, как Игорь?
— Игорь нужен всем, — убежденно сказала Ирина.
— Вот ты и ответила.
— Но почему изо всех — он? Есть ведь и богаче, и моложе.
— Никто не захотел. Переспать — пожалуйста. А жениться — это другое. Кто женится на бляди?
— Игорь.
— Потому что у него нет опыта измен. Нет иммунитета. Его не обманывали, и он принял фальшивый рубль за подлинный.
— А он знает, что она такая? — спросила Ирина.
— Узнает… — зловеще пообещала Муза. — Не в колбе живем.
— Что же мне делать?.. — потерянно спросила Ирина.
— Сиди и жди. Он вернется.
Ирина стала ждать. И Лидия Георгиевна стала ждать. Ирина при этом ходила на работу, ездила в больницу, уставала. Усталость и алкоголь притупляли горе.
А Лидия Георгиевна ждала в буквальном смысле слова: сидела, как на вокзале, и смотрела в одну точку. И ее лицо было суровым и напряженным. Что она видела в этой точке? Может быть, своего мужа Павла, который ушел от нее на зов любви. Через год его затоптали. Она так не хотела. Судьба так распорядилась. «Возмездие, и аз воздам». А скорее всего, никакое не возмездие. Тогда многие погибли. Сталин не мог остановиться и даже мертвым собирал свой адский урожай.
Лидия Георгиевна находила свое счастье в счастье дочери. Игорь был всегда занят, у него не оставалось времени для игрищ и забав. Казалось, Ирину никогда не коснется мужское предательство. С кем-то это случается, но не с ней. Как война в Боснии или эпидемия в Руанде. Где-то, у кого-то, не у них…
Не только через Ирину, но и сама по себе она чтила зятя. Все, что он достиг в своей жизни, он достиг своими руками в прямом смысле этого слова. Из провинции, из низов рванул вверх. И укрепился наверху. Но в нем навсегда остались тяжелые комплексы из детства: ударят, прогонят, унизят. Так часто поступали с его пьяным отцом на его глазах. Игорь был настороженно-самолюбив, подозрителен. Он любил свою жену за то, что он ей верил.
Лидия Георгиевна собирала статьи о нем в отдельную папочку, а фотографии — в альбом. Работала его биографом. Ходила в консерваторию на все его концерты. У нее был выходной черный костюм с белой кофточкой и брошью. Это был ее единственный выход на люди. В консерваторию ходит примерно одна и та же публика. Одни и те же лица. С ней здоровались, кланялись уважительно. И она здоровалась. Старушка-подросток. Потом садилась на свое место в пятом ряду. Лучший ряд, лучшее место. Ждала, когда появится Игорь. Он появлялся. Легко кланялся и сразу садился за рояль. И забывал о зале. И лицо у него становилось необычное.
С возрастом Игорь пополнел, но ему это шло. Ему вообще шел возраст. Осмысленная зрелость. В юности в его лице чего-то не хватало.
После концерта Лидия Георгиевна шла за кулисы. У Игоря была своя комнатка-боковушка, у входа всегда выстраивалась очередь почитателей. Лидия Георгиевна никогда не лезла без очереди. Стояла и ждала на общих основаниях. А потом заходила и поздравляла. И часто дарила цветы. Не всегда, но часто.
А сейчас она не может пойти на концерт. В пятом ряду на ее месте сидит другая женщина. Она вытеснила Лидию Георгиевну и Ирину. Всех вытеснила и села… Разорила гнездо.
Аня ушла без загса, незаконно. Свободная любовь. Говорят, на Западе так принято. Но мы же не на Западе… Алика без отцовской руки не удержать. Ирина живет враскоряку, ничего не видит, не соображает. Сколько это будет длиться? И когда это кончится?
