Лента Mru - Смирнов Алексей Константинович (прочитать книгу .txt) 📗
— Оттуда, небось, — процедил Наждак и с надеждой посмотрел на Голлюбику. Он преклонялся перед Ярославом, в котором видел воплощенную славянскую силу; преклонение усиливалось генетическим чувством вины, так как в жилах Наждака текла татарская кровь. Он всячески старался перенять от Голлюбики умение обернуться горным соколом, серым волком, древесной мысью; бежать, подметая брюхом пожухлые листья; верблюдом протиснуться в игольное ушко; плеснуть плавником — короче все, чем славен и силен Голлюбика, когда наступает пора сразиться с Неправдой. И этот кот, записной сопроводила разнообразной нечисти, наверняка обозначился не просто так, но тоже рыщет каким-нибудь оборотнем, прислужником тьмы. Возможно, это робот для ночного и утреннего слежения. А может быть, он…
— Оставь ты кота в покое, — поморщился Голлюбика.
— Командиру виднее, — смирился Наждак. — Хромай отсюда, — предложил он коту.
Кот, оскорбившись таким клеветническим подчеркиванием своего общего несовершенства, гордо пошел прочь и нырнул в какую-то нору.
Вера прислушалась.
— Кто-то едет, — заметила она.
— Я уж давно услышал, — буркнул Ярослав. — Сели, приготовились, делаем вид.
Наждак поставил сумку, выхватил из бокового отделения колоду карт и бросил сверху. Голлюбика подсел поближе, подвернув под себя ногу цвета отварного цыпленка. Вера опустилась на колени, грациозно изогнувшись, и завела руки за шею, как будто копаясь в замке на паутине-цепочке.
Шум мотора приблизился. Краем глаза Голлюбика увидел старый «москвич», который на секунду притормозил, высадил пассажира и сразу, не задерживаясь, попятился и стал разворачиваться.
— Задержать? — шепнул Наждак. — Не поймешь, кто за рулем…
— Обожди, — возразил Голлюбика, поглядывая на клоуна. Тот растерянно топтался на тропинке; вид у клоуна был очумелый, но не похмельный. Однако помятый: парик съехал набекрень, бант сбился, подтяжки перекрутились. Клоунские ботинки казались тесными, клоун то и дело подбирал ногу, словно ушибленная птица. Ярослав машинально покосился на свою, здоровую и сильную.
Клоун направился к ним.
Наждак встал и скрестил на груди руки. Вера Светова отложила карточный веер и приготовилась вмешаться, боясь, что ее вспыльчивый товарищ напугает билетера и тем обнаружит отличие их маленькой группы от обычных экскурсантов, которым всего-то и нужно, что наорать и напакостить в горах.
Но строгий Наждак проявил благоразумие. Он только спросил:
— Опаздываем?…
Клоун робко захлопал глазами:
— Я пришел на работу, — сообщил он неуверенно и не вполне в резонанс с вопросом. — Туда, — он указал пальцем вверх, на площадку.
Наждак повел носом и свирепо оскалился, почувствовав знакомый по фотолаборатории запах.
Остальные, сделав то же, разделили чувства Наждака, но не стали их обнаруживать. Ярослав, желая предупредить бесполезный допрос, любезно и ласково осведомился:
— Почем билеты?
— Почем? Почем? — клоун порылся в новенькой памяти, где не все еще уложилось и утряслось. Взгляд его упал на свежий рулон: — Пятьдесят рублей!
— Недорого — правда? — Вера Светова обняла Голлюбику за талию. — Пойдемте же скорее наверх, здесь ужасно дует!
— Пойдемте, — обратился Голлюбика к клоуну. — Хочется поскорее зайти, пока не собралась толпа.
Клоун послушно направился в гору.
— А вы… м-м-м… разве не станете… — он попробовал слово на вкус, — эк-скур-сию ждать?
— Да ну ее, — весело рассмеялся Голлюбика. — Хотя постойте…
Клоун с неизменной покорностью остановился.
Ярослав не сумел отказать себе в удовольствии, завладел рулоном клоуна, оттянул и отпустил. Последовал удовлетворяющий шлепок.
— Иди, — разрешил Голлюбика. Клоун пошел; Голлюбика пристально всматривался в клетчатую спину, подозревая неладное.
— Это склепок, — шепнул ему Наждак. — Нюх не обманешь.
— Обоняю, — чуть слышно ответил ему Ярослав. — Весь вопрос — почему и зачем?
— Это наши, — предположила Вера Светова, и по ее виду легко было догадаться, что сама она поступила бы именно так. — Чтобы прежний не болтал. Этого, когда мы пройдем, тоже поменяют.
Голлюбика негромко выругался, проклиная дороговизну склепков. Минно-взрывное мясо, проводящее на манеже не более одного вечера. Сознательная душа Ярослава искренне переживала за ведомственную казну.
Клоун успел уйти далеко вперед. Он старательно карабкался; мелкие камешки сыпались из-под его гигантских подошв. Бедняга начал помогать себе руками, смешно ими размахивая. «Неуклюжий, как новорожденный жеребенок», — заметила Вера.
…Мы бледнели, прощаясь; нашему любопытству не под силу проникнуть под землю. Мы растворялись в синеве, подобно веснушкам, с которыми все происходит наоборот: на солнце им жизнь, без солнца — небытие. Последнее усилие, заключительные шаги: перед пришельцами разверзлось изломанное жерло пещеры. Повсюду валялись окурки и сплющенные жестянки; щелкая, перекатывались пластиковые бутылки; будка съежилась и притихла, подозрительно глядя на нового хозяина, который скользнул по ней равнодушным взглядом, остановился перед входом в пещеру, повернулся лицом к агентам и бездумно распахнул огромный рот, намереваясь выпустить на волю лекцию, заученную своим прототипом.
Не знаем, как в жизни земной, но в жизни звездной сочувствие идет рука об руку со злорадством. Посочувствовав первой команде, понадеявшись на благополучный исход ее миссии, которая, какими бы не сопровождалась она явлениями, была все-таки продиктована возвышенными желаниями, мы, утомившись от благостных чувств, простительным образом переключились на север, дабы предаться гневному злопыхательству. Мы не умеем свистеть, не то бы вмиг освистали агентов «Надира» — те, к нашему спортивному неудовольствию, не хуже первых справились с тяготами пути, каких было не так-то и много — сам перелет, да отвратительный авиационный сервис, от которого у Зевка расстроился желудок.
Ощущая прилив справедливого вдохновения, мы не замедлили провести аналогии с параллелями. Например, мы с удовольствием отметили, что даже климат, в котором разворачиваются события, промыслительно совпадает с внутренней сущностью действующих лиц. Если «Зениту» судьба назначила стартовать в теплой и мягкой, без малого — когда бы не суровые горы — оранжерейной атмосфере, то «Надир» получил по заслугам, очутившись среди простуженных и неприветливых северных сопок. Задувал ледяной ветер, неуместная обмороженная зелень гнулась к земле и давно уже потемнела, едва родившись. Море, которое лишь по дурацкому капризу судьбы не получило название «Мертвого», качалось и волновалось холодным, тяжелым обедом, съеденным от отчаяния. Шаги, выбивавшие дробь из длинных деревянных лестниц — тех, что лентами перекинулись с сопки на сопку — стучали гробовым стуком. Если уж сравнивать, то, по нашему рассуждению, даже в ночной окровавленной Трансильвании бывало веселее, чем в этом унылом могильнике.
Военно-морской городок требовал военно-морского маскарада.
Обмылок, назначенный старшим, повысился в чине от безродного склепка до капитана третьего ранга. Бороду, как ни настаивал Обмылок на традициях русского флота, откуда-то взявшихся в его голове, пришлось обрить. Нор, чтобы отбить любовь к традициям, сделал Обмылку длинное внушение, в котором последовательно, не упуская ни одного, осквернил святые понятия. Среди этих понятий, с дьявольской догадливостью уловленные, были Вера, Надежда, Любовь, Мечта, Родина, Честь и Хлебушко. Он добился успеха: Обмылок сделался совершенно равнодушен к офицерской форме и даже не дрогнул лицом, когда Нор собственноручно, авансом прицепил к его кителю значок «За дальний поход». «Все носят, — объяснил Нор. — Носи и ты».
Зевку достался костюм капитана-лейтенанта. В памяти Наждака Зевок накопал обычай обмывать звездочки. Он даже немного подразнил Обмылка, указывая, что звезда у того хотя и была побольше, но одна, зато у Зевка — целых четыре («Ну и подавишься», — огрызнулся капитан третьего ранга). Мы, считая звезды, негодовали; нам казалось кощунственным само сгущение отвлеченной и прекрасной звездной идеи в шершавые украшения для незаслуженных погон. Наш взор отдохнул на Лайке, которая предстала разбитной и растрепанной бабой, без обмундирования. Ей отвели роль морячки, вечно ждущей на берегу и озабоченной отсутствием мужа. Озабоченность, развивал легенду Нор, понуждает соломенную вдову к многочисленным встречам с однополчанами и побратимами мужа в надежде получить сизокрылую весточку. Вот и теперь, слегка разочарованная молчанием далекого героя, Пенелопа, как умеет, скрашивает отпуск двум скромным воинам. Ведет их, в том числе, на экскурсию в местную пещеру, которой одною город и знаменит, а так в нем нет больше ничего достопримечательного, если не считать страшного памятника на главной площади, в расклешенных штанах, бескозырке и с чугунным автоматом наперевес.