Во власти женщины - Лу Эрленд (бесплатные полные книги .TXT) 📗

Мы не чувствуем здесь человеческого к себе отношения. В самой идее большого города есть что-то нездоровое. Большой город противоречит человеческим инстинктам и побуждает нас выплескивать наружу все самое плохое, говорим мы. И вдруг мы чувствуем себя одинокими (вовсе не вдруг, говорит Марианна, это чувство охватило ее, как только поезд подошел к перрону). Разве кто-нибудь вспомнит о нас, если мы уедем отсюда? — спрашивает она. Я говорю, что даже не могу себе такое представить. Нас обоих гнетет мысль, что здесь мы никому не нужны. Но кое-что мы можем сделать вместе, предлагаю я. Выйти в город, пообедать где-нибудь, сходить в музей и так далее (Марианна еще ни разу не покидала гостиницу). Да, можем, соглашается она, но все это доставило бы ей гораздо больше радости, если бы она знала, что мы вскоре поедем дальше. Я говорю, что можно отправиться дальше хоть завтра, она обнимает меня и говорит, что я не должен воспринимать это как давление с ее стороны, но если я искренне этого хочу, то она безмерно счастлива. Я хочу искренне.

Я наливаю нам еще вина, мы пьем и рассуждаем о нездоровой атмосфере большого города (странно, что здесь вообще могут жить люди, говорим мы в конце концов). И вдруг оказывается, что мы согласны почти во всем.

135)

Мы долго сидим и разговариваем. Нам хорошо. Марианна считает, что время от времени поговорить очень полезно. Мы сидим в огромной кровати в нашем номере, и почему-то нам вдруг становится легко откровенно обсуждать наши отношения. Я говорю, что мне странно, что мы вместе. Все произошло так неожиданно. Я даже не думал об этом, и моя воля не играла тут никакой роли. Марианна говорит, что именно такие отношения бывают, как правило, самыми крепкими. Я говорю, что, по-моему, она знает очень много. Комплимент попадает в самое яблочко. Марианна вспыхивает и хорошеет. И говорит, что я для нее очень важен, хотя она понимает, что иной раз в это трудно поверить. Она прекрасно знает, что иногда я испытываю фрустрацию, говорит она. Меня радует, что она это знает.

И мы беседуем о нашем путешествии. Я говорю, что почти раскаивался, что мы поехали путешествовать, но теперь все стало гораздо лучше. Она согласна со мной. Она говорит, что сперва жалела, что подала мне мысль сделать остановку в Париже. Ведь это, бесспорно, ее заслуга, что мы здесь остановились (честно говоря, я сам никогда бы этого не подумал, если бы она не заявила об этом как о само собой разумеющемся факте). Но теперь мы договорились, что едем дальше, и я только спрашиваю куда. Она считает, что это не так важно. Давай сойдем с поезда, когда почувствуем, что так надо, предлагает она. Отлично, мы так и сделаем. И вдруг как-то сами собой (за разговором) все настроения и чувства, которым уже давно следовало сойтись, сходятся, и мы там же в постели начинаем заниматься любовью. Марианна гладит меня по волосам, по всему телу и спрашивает, не могу ли я попробовать сзади. Разумеется могу, что мне стоит. Мы принимаем душ и оба чувствуем себя значительно лучше. И Марианна встречает аплодисментами мое предложение где-нибудь пообедать (и, может быть, потом пойти в джаз-клуб?). Ей кажется, что я мастер выдумывать что-нибудь интересное.

136)

Ты никогда не рассказываешь о себе, говорит Марианна и пристально смотрит мне в глаза. Я теряюсь. Неужели никогда? (Я определенно знаю, что она ошибается.) И я спрашиваю, что в таком случае она хотела бы узнать? Ну, это уж не ей решать, говорит Марианна. Это я должен решить сам. Тут мне никто не может помочь. Вообще, мужчинам свойственно блокировать некоторые интимные стороны своей жизни (не я один такой). Кроме того, всем известно, что мужчины более замкнуты, чем женщины, говорит она (вам не так легко открыться даже самим себе), и она легонько гладит меня по волосам, ей меня жалко, но в то же время она пытается подчеркнуть, что на карту поставлена любовь. Понятно, говорю я. И еще она считает, что я должен больше работать над собой. Человек должен развиваться, совершенствоваться, говорит она. Нельзя останавливаться, иначе наступает застой.

Я спрашиваю, говорит ли она это ради моего блага или преследует собственные цели. Она возмущается. Одно то, что я способен задать такой вопрос, обнаруживает с моей стороны полное непонимание предмета разговора. Я отвечаю, что со мной все в порядке и мне хорошо без всякого самокопания. Но Марианна только качает головой: так думать легче всего, говорит она, но время все расставит по своим местам. Она считает, что меня ждет жестокое разочарование, когда я пойму, что она была права (и еще она говорит, что многие заблуждаются, думая, что им хорошо, когда на самом деле это не так).

Я говорю, что, по-моему, она совершенно запуталась, и это обижает ее. Время покажет, кто из нас больше запутался, говорит она, и я понимаю, что она голову готова отдать на отсечение, что запуталась не она.

137)

Я говорю, что не прочь провести вечер один. Может быть, прогуляться. Побыть наедине с собой. Марианне тоже хочется побыть одной. Она сама давно собиралась мне это предложить и теперь сердится, что я ее опередил. Я не должен думать, что мне больше хочется побыть одному, чем ей.

Мы отправляемся на прогулку поодиночке. Но часа через два случайно встречаемся в книжном магазине. Мы не знаем, как нам теперь себя вести. Я спрашиваю, не хочет ли она выпить пива, но она говорит, что это вопрос с подвохом. Однако это вопрос без подвоха, и вскоре мы уже сидим и пьем пиво. Мы оба хмуримся, но вот один из нас улыбается, и другой улыбается в ответ. Мы снова друзья. Остаток вечера мы бродим взявшись за руки. Марианна несколько раз прыскает над тем, что я говорю. Хотя я не говорю ничего смешного.

138)

На другой день мы, однако же, не уехали. Раз мы решили, что покинем Париж, спешки больше нет, говорит Марианна (сегодня или завтра — какая, собственно говоря, разница?).

139)

Я обещаю Марианне купить сыра. В большом супермаркете сыра столько, насколько хватает глаз. Выбрать, конечно, трудно. Я поглядываю на пожилую чету справа от меня. Они открывают одну коробочку камамбера за другой, нажимают на сыр пальцем и что-то говорят друг другу. Вид у них скептический. Чем я хуже? Я тоже открываю коробочку и нажимаю пальцем на сыр. Ощущение приятное. Я беру сыр и ухожу. Супружеская чета долго смотрит мне вслед. Они немного завидуют, что я так быстро нашел подходящий сыр.

140)

Мы бродим по улицам и ничего не делаем. И ничего не говорим. Галерея. Марианна хочет зайти в нее. На стенах висят странные картины, и Марианна объясняет мне, что это современное искусство. Большинство картин отличаются приятным цветом. Одна из них совершенно красная. На ней крохотная синеватая фигурка человечка, который пытается маленьким копытцем поймать большое синее пятно. Естественно, что это невозможно. Кроме того, по углам картины расположены три или четыре желтых квадрата. Картина мне очень нравится. Марианна в сомнении. Говорит, что большого восторга у нее эта картина не вызывает. Интересуется, почему она нравится мне. Я говорю, что узнал в человечке себя. Он пробует поймать что-то большое чем-то очень маленьким. Это трогательно и немного жалко. Марианна говорит, что иногда я высказываю очаровательные банальности. По ее мнению, мои слова многое говорят обо мне самом. Я спрашиваю, что же они говорят обо мне, но Марианна не хочет этого сказать. Ты такой странный, говорит она. Говоришь столько странных вещей. Я спрашиваю, не кажется ли ей, что во мне есть тайна, но на это она не отвечает.

141)

Мне хочется купить эту картину. Марианна считает, что это экстравагантный поступок. Разница между хотеть и обладать огромна, говорит она. Разумеется, соглашаюсь я. Она огромна в конкретном смысле. В абстрактном — тоже. Была картиной одной из многих и вдруг стала моей. Это же настоящая революция. И тем не менее я хочу ее купить. Она будет мне напоминать о Париже, говорю я. Это была бы трогательная история. Но я не стремлюсь создавать истории. Отнюдь нет. Если я куплю картину, она станет частицей меня. Она будет висеть у меня на стене всю жизнь. Будет свидетельствовать о том, что я когда-то совершил путешествие. И еще я сказал, что для меня важнее пустить деньги на вечные ценности, чем на красивую жизнь и изысканную жратву.