Прощание - Смирнов Олег Павлович (читать книги без txt) 📗

Бомбардировщики накатывали волнами, по шесть штук. Оборона с предпольем и все расположение были словно подняты на воздух. Временами Скворцову мерещилось, что и его тело поднято над верхушками еще не срубленных разрывами деревьев, а душа оставалась в траншее. Обычно наоборот: тело на земле, а душа отлетает. Вверх, в рай, естественно. Спасибо, что в этом кромешном аду не потерял способности иронизировать над опасностью и над самим собой. Иначе можно не то что сойти с ума, но лишиться самообладания. Воспоминание-вспышка: окруженец, приставший к отряду, воевал прилично, но, вызывая насмешки приятелей, не расставался с трофейной каской, берег голову; в одном бою, при артобстреле, запсиховал: руками закрывает голову в каске, а после вскочил и побежал, и немецкий осколок угодил ему меж лопаток, и немецкая каска не помогла. Бомбы выворачивали землю наизнанку, со всеми, ее потрохами – корневищами, глубинной глиной, донной болотной жижей. И тебя самого едва не выворачивало от грома, рева, ударов воздушных волн, от тошнотворной вони взрывчатки, дыма, выброшенной наверх трясинной грязи. Прислушиваясь к бомбежке, высовываясь, чтобы не прозевать начала немецкой атаки, Скворцов страшился: убьет. Нет! Он хочет и должен жить, как же без него отряд, как без него война и мир? Будущая жизнь как без него? Бомбежка длится минут двадцать, начавшись сразу вслед за артминобстрелом, он длился сорок минут, – итого час беспрерывных разрывов и грохота. Предполагалось, что после артиллерийско-минометной подготовки каратели поднимутся в атаку. Вместо этого налетели бомбардировщики. Но уж после них атака будет непременно, надо ее встретить как должно. Оборона буквально перепахана. Да какая там оборона! Недорытые окопы, недорытая, прерывистая траншея. Велики потери? Видимо, да. Кого из хлопцев не увижу в живых, кого не увижу целым и невредимым? Жаль их, тех, кто вытащил несчастливый билет. Прощайте, хлопцы, и это не преждевременное прощание, при таком-то обстреле и бомбежке. Справа и слева от Скворцова в траншее были Емельянов и Новожилов, обляпанные грязью, будто согбенные внезапной старостью, – даже выглядывая из-за бруствера, они не разгибали спин. Да и сам он не забывает втягивать голову, когда высовывается и когда, казалось бы, шею нужно вытягивать. Нет охоты получить осколок по-глупому. Сначала все трое пытались что-то кричать друг другу, взрывы глушили, ни слова не разобрать. Надо было б разойтись, чтобы руководить обороной на разных участках, но как передвигаться, ежели земля смешана с небом? Где-то подальше, справа и слева в окопах, в траншее находились роты.

Самолеты появлялись с юга и, отбомбившись, уходили в южном же направлении; их прерывистого гула моторов почти не было слышно среди грохочущих разрывов. При очередной волне бомбардировщиков хотелось вжаться в стенку траншеи, слиться со спасительной землей. И вжимались и сливались. И грубые толчки, вызванные взрывами, передавались от земли телам, совмещаясь с толчками сердца. Кружилась голова, тошнило. Как будто укачивало. Бомбовый удар расколол землю. Скворцова отшвырнуло к Емельянову, туда же швырнуло Новожилова. Никто не устоял на ногах, повалились и вставали со дна траншеи, оглушенные, ушибленные. Отряхиваясь, наскоро очищаясь, осмотрели друг друга: живы, никого не задело осколком? Не задело, но взрывной волной припечатало. Как кости не переломало! Траншея, пусть мелкая, спасла. Скворцов тряхнул рукавом – отвалился ошметок грязи, тряхнул сапогом, другим – тоже отвалились ошметки. Весь в зловонной грязи. Да это ладно, это он как нибудь переживет! А кто-то уже убит или ранен, а кто-то еще будет убит или ранен.

– Емельянов, надо проверить, что в санчасти? Как там раненые?

Но комиссар, не повернувшись к нему, высунулся из-за бруствера, вглядываясь в немецкие позиции. Бомбы разорвались одна за другой, и, когда грохот осел заодно со вздыбившейся землей, с небес будто упал вслед за воем бомб вой авиационных моторов, и вой этот удалялся за леса, и другого воя в небе не было. Значит, эти самолеты отбомбились последними; на смену им не прилетят новые, бомб больше не будет, бомбежка окончена – вот что это значит! Ну, а дальше?

Емельянов . Задали нам перцу немцы! Вот так задавали в начале войны, когда бомбили Любомль и комендатуры. Силы у Гитлера не убывают? Но и не прибывают, судя по Московскому сражению. Мы-то трое уцелели, хотя и шваркнуло взрывной волной. Каковы потери в отряде? Забота о раненых – первейший долг комиссара. И без напоминаний помню, напрасно командир кричал мне о санчасти. Поэтому-то я и сделал вид, что из-за бомбежки не расслышал его командного крика. Что будет дальше, после бомбежки? Что вообще замышляют немцы? В атаку перейдут, я так предполагаю. Но еще не перешли, и мне, по-видимому, есть смысл податься в окопы, побеседовать хотя б в двух-трех словах с парторгами и комсоргами – с теми, кто уцелел. Ну, а затем уж заверну в санчасть, прослежу там за порядком. Но ведь и на санчасть сыпались бомбы…

Новожилов . Лишь по контрасту с ревом, громом и воем бомбардировки постигаешь тишину. Атака могла начаться с минуты на минуту. И не будет никакой тишины… Выдержит ли отряд это испытание, вырвемся ли из окружения? Сколько уцелело при обстреле и бомбардировке? Начальнику штаба эти сведения нужны до крайности, как и сведения о количестве активных штыков. Вот активных-то, боюсь, не так уж много… Как бы ни сложилось, надо отбивать атаки и в дальнейшем прорываться! Народ молодой, смелый, должны и обязаны прорваться! Это на картиночках рисуют партизан стариками, а в натуре мы молодежь, старичков почти нет. Поехидничал я, признаюсь, когда в журнальчике, присланном с Большой земли, узрел цветную репродукцию с картины «Партизан – народный мститель». Нарисован был седобородый, в седой щетине дедуган а-ля Сусанин, с автоматом, крест-накрест оплетенный… пулеметными лентами… Но как будем выходить из окружения, – обложили нас, как медведя в берлоге! Командир думает, может быть, что-нибудь и придумает, а начальник штаба готов претворять его идеи.

Скворцов . Атака не начиналась, меня это заботило очень и очень: неопределенность, неизвестность – худшее, что переживаешь перед боем и в бою. По моим расчетам, за артиллерийской и авиационной подготовкой последует атака пехоты (танки по болоту не пройдут), так нас учили на тактических совместно с армейскими частями занятиях, и так оно бывало уже и на войне. А на сей раз пехота не атакует. Почему? Теряешься в догадках. Парадоксальное вроде бы положение: противник не атакует, а ты переживаешь из-за этого. А ведь атаку отбивать будет трудно.