Память (Книга вторая) - Чивилихин Владимир Алексеевич (книга бесплатный формат txt) 📗
В своей массовой публикации («С точки зрения Клио». — Журнал «Дружба народов», 1977, ь 2) Л. Н. Гумилев снова утверждает, будто монголы вообще «объясняли войну против Руси как месть за убийство их послов»! Но «каков же был первый камешек этой лавины?» — спрашивает автор и отвечает с прежней последовательностью, выставляя попутно совершенно другую причину, вызвавшую «войну против Руси», и «подкрепляя» свою концепцию очередной подменой понятий, возвращающей нас на Калку:
«Убийство послов русскими князьями, среди которых был Мстислав Козельский и Черниговский, монголы воспрнняли как предательство гостей, что, как известно, в Степи считалось худшим из преступлении. Нападение на свое отступавшее войско они сочли вызовом, на который ответили кровавым набегом в 1237-1241 годах…»
Да, довелось дожить до таких времен, когда недоказанное убийство «послов» орды русскими князьями выдается за непреложный факт, сам этот сомнительный факт — за главную причину неслыханного нашествия, когда организованные степные грабители именуются гостями, а беспорядочное преследование разрозненными отрядами русских арьергарда быстрой конницы, без риска и потерь заманивающей врага в смертельную ловушку, нападением на отступающее войско, даже вызовом; удивительно, что все это печатается огромным тиражом в современном периодическом журнале!..
Но если первый «камешек» завоевательной лавины — бегство меркитов под защиту половцев, за что монголы должны были непременно отомстить, «ради чего и появились в 1223 году в донских степях», то ради чего они появились в степях и горах, принадлежавших киданям, меркитам, найманам, в государствах чжурчжэней и тангутов, в Корее, Индии, на землях афганцев, персов, азербайджанцев, Багдадском халифате, Грузии, Сирии, Армении, Китае, Польше, Моравии, Далмации, в Поднестровье, Тибете, Бирме, Вьетнаме, у японских берегов и даже на острове Ява? Ради чего они на обширных просторах Евразии творили неслыханные жестокости?
Монголы, как сообщает Л. Н. Гумилев, своих убивали «охотно, но просто» — ломали спину или вырывали сердце; чужих еще более охотно и не так «просто» — снимали скальпы, расчленяли по суставам, живьем сжигали в кострах. В кафедральном соборе польского города Сандомира я видел тридцать три огромные картины, изображающие исторические подробности нашествия орды. На каждом из полотен — новые изощренные способы умерщвления, которым подверглись здешние священники и монахи в 1240 году. Однако самые, должно быть, чудовищные казни придумывал, как свидетельствует история, Хулагу, брат великого хана Монке, посланный завоевывать Переднюю Азию. Разгромив Багдадский халифат и казнив последнего аббасида, он направил угрожающее ультимативное письмо владетелю Сирии Насиру, правнуку знаменитого Саладина, главного врага крестоносцев. Насир с достоинством ответил: «Ваше высочество, мне пишете, что считаете себя орудием божьей кары, обращенным на тех, кто заслуживает его справедливый гнев, что вы нечувствительны к людской скорби, что вас не трогают человеческие слезы и что бог исторг из вашего сердца всякое чувство жалости. В этом вы правы: это величайшие из ваших пороков, и в то же время это черты характера, которые свойственны дьяволу, а не должны быть присущи государю. Это добровольное признание вас позорит». Защитника Мосула князя Салиха Хулагу приказал зашить в бараньи шкуры и обрек на медленную смерть от зноя и червей. Другому арабскому князю, одному из потомков Саладина, он вырывал клещами куски мяса из тела и забивал ими рот жертвы…
Нет, нашествия орды объяснялись вовсе не местью за укрытие беглецов, уничтожение «послов» или преследование «отступавших»! Причинами нашествия было: добывание в походе прокорма для воинов и лошадей, захват драгоценностей, дорогих мехов и тканей, скота, наложниц и рабов для паразитической степной олигархии, обращение народов и государств в бесправных данников; жестокости же орды стали проверенным способом деморализации жертв страхом.
Тему о мифических посольско-дипломатических деликатностях, якобы морально возвышавших степных завоевателей XII века над прочими народами, хорошо иллюстрирует один пример. Открывая кровавую эпоху внешне-военной экспансии, Чингиз-хан в 1210 году грязно оскорбляет посла соседнего государства чжурчжэней, как бы завещая своим потомкам, если они сильны, презирать любые правила международных отношений. Г. Е. Грумм-Гржимайло: «История показывает, что монголы не придавали большого значения договорам и вообще не стеснялись нарушать свое слово, данное врагу даже при самой торжественной обстановке».
А Л. Н. Гумилев настойчиво продолжает поиск оправдательных причин военной степной агрессии XIII века. Пишет: «Влекомые по степи необходимостью закрепиться на каком-то рубеже, — а это было непросто, — монголы дошли до самой Палестины, где только и были отбиты». Не повальный разбойничий грабеж, не обращение в рабов и данников всех встречных народов ради обогащения олигархической степной верхушки, удовлетворения ее непомерного властолюбия, а, оказывается, необходимость «закрепиться на каком-то рубеже» влекла по Евразии орду, трудностям закрепления которой «на каком-то рубеже» современный историк даже вроде бы сочувствует!
Итак, «объективные» природные факторы и несколько донельзя субъективных и частных причин якобы вызвали невиданные в истории человечества захватнические войны!
Конкретно обвиняются солнце, циклоны и дожди, а также недалекие и недогадливые жертвы агрессии с их, получается, незаконными правами на самозащиту, претензиями на человеческое достоинство и свободу, стремлениями помочь в беде соседям; такого, кажется, еще никогда не бывало в исторической науке… Самое, пожалуй, удивительное в концепции Л. Н. Гумилева то, что он категорически отрицает основную исходную причину, из-за которой «монголы оказались в Восточной Европе». Он пишет: «Распространенное мнение заключается в том, что они стремились „завоевать мир“. В 30-е годы эта идея была настолько распространена, что даже известный романист В. Ян озаглавил финальную часть своей трилогии о монголах „К последнему морю“, имея в виду Адриатику. Для наших современников, к счастью, этот вопрос не столь ясен, и они значительно менее категоричны». Подумать только — «к счастью»!
Но ведь это «распространенное мнение» считалось аксиомой не только в 30,е годы XX века, но даже в 30-е годы XIII века! Решение о нашествии на Европу было принято в 1229 и 1235 гг. общемонгольскими курултаями, исполнявшими наказы умершего Чингиза. Снова раскрываю «Юань-чао би-ши» («Сокровенное сказание», или «Тайную историю монголов»), в которой есть некоторые подробности, важные для нашей темы. "Огэдай (Угедей), вступивши на престол, так совещался с братом своим Чаадаем (Чагатаем): «Отец наш, царь Чингиз, оставил народы еще не завоеванные…» (Здесь первый переводчик памятника П. И. Кафаров считает не лишним сделать примечание, уточняющее значение китайских иероглифов: «вэй вань ди»-собственно «недоконченные»)… В перечислении этих «недоконченных» народов некоторые их названия вполне понятны современному читателю: Кэшмир (северо-индийская провинция), Кича (Кипчаки), Булгар (государство волжских болгар), Асу (ясы, осетины), Олусу (урусы, русские), а в китайской «Юань-ши» («Истории монголов») упоминаются еще и не-ми-сы (немцы)…
С эпохи средневековья об этой химерической идее знала и Европа. Венгерский монах Юлиан, побывавший осенью 1237 года в южнорусских степях, первым донес до западных стран весть, что татары собираются, как он писал; тподчинить себе весь мир". Несколько позже Плано Карпини подтвердил: «Замысел татар состоит в том, чтобы покорить себе, если можно, весь мир».
Л. Н. Гумилев, оказывается, все же осведомлен неплохо,, если через несколько страниц, забыв, очевидно, о том, что утверждал ранее, пишет: «… в пролитой крови утонула идея всемирной (курсив мой.-В. Ч.) монгольской монархии». Значит, она, идея эта, все же существовала?
Для наших современников это совершенно ясно еще и потому, что найден подлинный манускрипт середины XIII века, редчайший и ценнейший политический документ, из первых рук свидетельствующий об идее всемирной монгольской империи. Это письмо самого Гуюк-хана, привезенное Плано Карпини осенью 1247 года папе римскому Иннокентию IV в ответ на его буллу.
