Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз (книги бесплатно читать без .txt) 📗
— Мехико. — Это доктор, вздыхает, на ноге унитаз, вязаный шлем набекрень.
— Здрасьте, а вам так ходить не трудно? я бы сказал, нелегко… давайте сюда, сначала в дверцу, вот так, и, ага, хорошо, — затем снова закрывая дверцу на Стрелмановой лодыжке; унитаз теперь занимает сиденье Роджера, сам Роджер полупокоится на коленях у Джессики, — и тяните как можно сильнее.
Думая юный педанти издевается, скотина, доктор отшатывается на свободной ноге, хрюкает, унитаз мотыляется туда-сюда. Роджер держит дверцу и внимательно всматривается туда, где исчезает нога.
— Вазелинчику бы, и не помешало бы что-нибудь скользкое. Погодите! Стойте, Стрелман, не двигайтесь, мы сейчас все решим… — Под машину, импульсивный парнишка, к пробке картера, не успевает Стрелман произнести:
— Нет времени,Мехико, она сбежит, сбежит.
— И то верно. — Снова выпрямляется, нащупывает в кармане фонарик. — Я ее выгоню, а вы ждите с сетью. Вы же сможете нормально перемещаться? Скверно, если упадете, как раз когда она выскочит.
— Ради всего святого. — Стрелман топочет за ним в развалины. — Не спугните ее, Мехико, это вам не Кения, нам она нужна как можно, знаете, ближе к нормативу.
Норматив? Норматив?
— Роджер, — отзывается Роджер, мигая ему фонариком «короткий-длинный-короткий».
— Джессика, — бормочет Джессика, на цыпочках идя следом.
— Давай, дружище, — манит Роджер. — Тут у меня славная бутылочка эфира, — открывая фляжку, помахивая ею в проеме погреба, затем включив луч. Собака выглядывает из ржавой детской коляски, подпрыгивают черные тени, язык вывален, на морде — крайний скептицизм. — Да это ж миссис Нуссбомб! — восклицает Роджер: так же, он слышал, восклицал Фред Аллен по средам вечером на Би-би-си.
— А вы таки ожидали, навэрное, Лэсси? — отвечает собака.
Осторожно спускаясь, Роджер чувствует, что пары эфира сгущаются.
— Д авай,старина, не успеешь оглянуться — все закончится. Стрелман просто хочет посчитать, сколько ты пускаешь слюней, вот и все. Сделает махонький разрезик у тебя на щечке, стеклянную трубочку вставит, чего тут волноваться, правильно? Поблямкает в колокольчик. Волнительный лабораторный мир, тебе понравится. — Похоже, на него действует эфир. Роджер пытается закупорить фляжку: делает шаг, нога проваливается в дыру. Дернувшись вбок, ловит, за что бы удержаться. Затычка выпадает из фляжки и навсегда исчезает в мусоре на самом дне разметанного дома. Над головой Стрелман кричит:
— Губку, Мехико, вы забыли губку! — Вниз падает круглое бледное скопище дырок, впрыгивает в луч фонарика и выпрыгивает.
— Порывистый какой. — Роджер цапает губку обеими руками и промахивается, привольно расплескивая повсюду эфир. Засекает ее лучом, собака наблюдает из коляски в некотором смятении. — Ха! — льет эфир на губку, и холодные струйки стекают по рукам, пока фляжка не пустеет. Зажав мокрую губку двумя пальцами, он шатко направляется к собаке, высвечивая себе подбородок фонариком, чтобы лучше подчеркнуть вампирскую гримасу, которую, по его мнению, корчит. — Момент… истины! — Он делает бросок. Собака отскакивает куда-то наискось, мчится мимо Роджера к выходу, а Роджер с губкой летит головой вперед прямо в коляску, которая под его тяжестью рушится. Смутно он слышит, как доктор хнычет наверху:
— Она убегает, Мехико, скорее же.
— Скоро. — Сжимая губку, Роджер выпутывается из детской коляски, снимая ее с себя, словно рубашку, и являя при этом, на его взгляд, вполне атлетические навыки.
— Мехико-о-о, — жалобно.
— Ага. — Роджер ощупью пробирается по куче подвального мусора вверх, наружу, где зрит, как доктор отрезает собаке путь, сеть наготове и развернута. Эту живую картину упорно поливает дождь. Роджер делает круг, чтобы со Стрелманом взять в клещи животное, кое уже замерло, расставив лапы и ощерившись, у пока не падшего куска задней стены. Джессика ждет поодаль, руки в карманах, курит, смотрит.
— Эй, — вопит часовой, — вы. Идиоты! Не подходите к этой стене, на соплях держится.
— У вас есть сигареты? — спрашивает Джессика.
— Она сейчас кинется, — голосит Роджер.
— Бога ради, Мехико, теперь помедленней, — Каждый шаг на ощупь, они движутся вверх по хрупкому равновесию руин. Это система рычагов, которая в любой миг может низвергнуть их в смертельный обвал. Они подбираются ближе к добыче, которая, вертя головой, внимательно всматривается то в доктора, то в Роджера. На пробу рычит, хвост неустанно шлепает по двум сторонам угла, куда ее загнали.
Когда Роджер с фонариком чуть отступает, собака — какие-то ее контуры — припоминает другой свет, бивший сзади в последние дни, — свет, что последовал за грандиозным взрывом, после так кипевшим болью и холодом. Свет сзади сигнализирует смерть / мужчин с сетями, готовых прыгнуть, можно избежать…
— Губку, — вопит доктор. Роджер кидается на собаку, которая уже сорвалась к Стрелману и прочь на улицу, пока доктор, стеная, отчаянно размахивается своей обунитаженной ногой — мимо, инерция влечет его за собой в полном развороте, сеть вздета радарной антенной. Роджер с сопелкой, забитой эфиром, не может остановиться в боковом броске — и пока Стрелман совершает новый разворот, Роджер влетает в доктора, и унитаз больно лупит по ноге. Оба падают, путаясь в сети, накрывшей их совершенно. Сломанные балки скрипят, сыплются куски промокшей штукатурки. Наверху уже покачивается ничем не поддерживаемая стена.
— Убирайтесь оттуда, — орет часовой. Но все усилия парочки под сетью хоть как-то сдвинуться лишь яростнее шатают стену.
— Нам кранты, — вздрагивает доктор. Роджер заглядывает ему в глаза — не шутит ли? — но в окошке вязаного шлема теперь содержатся лишь белое ухо и бахрома волос.
— Катимся, — предлагает Роджер. Они умудряются прокатиться несколько ярдов по склону к улице; к этому времени часть стены рушится — в другую сторону. Им удается вернуться к Джессике, не причинив более никаких разрушений.
— Она побежала по улице, — сообщает Джессика, помогая им выпутаться из сети.
— Да ничего, — вздыхает доктор. — Какая разница.
— Ах, но вечер еще юн, — это от Роджера.
— Нет-нет. И не думайте.
— Чего, значит, не сделаешь ради собаки.
Они снова в пути, Роджер за рулем, Джессика между ними, унитаз торчит в полуоткрытую дверцу, и тут наконец ответ:
— Возможно, это знак. Возможно, мне следует расширить специализацию.
Роджер быстро взглядывает на него. Молчать, Мехико. Старайся не думать, что этозначит. Доктор ему, в конце концов, не начальство, оба подчиняются старому Бригадиру в «Белом явлении» на равных, насколько Роджер знает, основаниях. Но иногда — Роджер снова бросает взгляд поверх темного шерстяного бюста Джессики на вязаную голову, голый нос и глаза — ему кажется, что доктор хочет не только его доброй воли, его сотрудничества. А хочет его.Как хочет прекрасную собачью особь…
Так зачем он здесь, зачем помогает еще одной песьей краже? Какого чужака пригрел он в себе, столь безумного…
— Вы сегодня поедете обратно, доктор? Юную даму нужно подвезти.
— Нет, останусь там. А вы можете вернуться на машине. Мне надо поговорить с доктором Спектро.
Вот они приближаются к долгой кирпичной импровизации, викторианскому парафразу того, что некогда, давным-давно, завершилось готическими соборами, — но в свое время поднялось не из нужды вскарабкаться сквозь формование уместных путаниц к какому бы то ни было апикальному Богу, но скорее в целях расстройства цели, из сомнения в истинном местоположении Бога (либо, у некоторых, в самом его существовании), из жестокой сети чувственных мгновений, откуда нельзя высвободиться, и она поэтому склонила намерения строителей ни к какому не зениту, а вновь к страху, к простому бегству в любую сторону от всего, что говорили о вероятии милости в тот год промышленные дымы, уличные отходы, безоконные трущобы, пожимающие плечами кожаные дебри приводных ремней, текучие и терпеливые теневые государства крыс и мух. Закопченная кирпичная клякса известна под именем Госпиталя Святой Вероники Истинного Образа Для Лечения Толстокишечных и Респираторных Заболеваний, и один из прикомандированных к ней врачей — некий доктор Кевин Спектро, невролог и бессистемный павловец.
