К Альберте придет любовник - Вандербеке Биргит (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Прежде всего нужно было бы научиться не ждать телефонного звонка.
В какой-то момент я заметила, что собираюсь вылить третью лейку воды на свою комнатную липу.
Кошка проснулась, и я произнесла по-французски: «Это я звонил. Позвоню попозже».
По-французски эта фраза звучала не столь угрожающе, и после того как я произнесла ее еще раз, низким голосом и без «я» в самом начале, я почти перестала замечать, что в ней нет ни одного «ты», теперь она звучала почти нежно. Я погладила кошку по голове, и та начала мурлыкать, но ведь она мурлыкала бы и не будь этой фразы.
Потом зазвонил телефон. Меня охватил ужас, такой, какой бывает лишь тогда, когда раздается наконец телефонный звонок, ожидаемый уже несколько часов, ужас, от которого подгибаются колени. Я помедлила, чтобы глотнуть воздуха, потом пошла к телефону. Мой голос заметно дрожал. Мне ответила женщина, представительница какой-то фирмы поинтересовалась, есть ли у меня сигнализация. Я сказала: «Нет, у меня нет сигнализации». И женщина стала рассказывать мне все о сигнализациях. Поначалу в ее голосе звучало чуть ли не сострадание, потом она приступила к своему докладу, и голос стал монотонным, будто она читала. Потом она с укоризной сказала, что это именно то, что помогает снизить статистику квартирных краж, и я ответила: «Большое спасибо».
Едва я решила, что «попозже» уже не наступит сегодня, и направилась наконец к компьютеру и к своему техническому переводу, раздался звонок.
Мы не виделись несколько лет. Можно было, кажется, ожидать, что от этого станет легче. Оказалось, это ошибка. Хотя и не столь роковая, наверное, ошибка, думала я, как самое распространенное заблуждение, что вам полегчает лишь оттого, что вы теперь каждое утро вместе садитесь завтракать и за многие годы выучили наизусть, кто как полощет рот, почистив зубы.
Он сказал:
– Недавно мне показалось, я видел, как ты выходила из кино там-то и там-то. Я возвращался с тренировки.
Я хотела сказать: «По-моему, очень неплохое начало для разговора после стольких лет».
Я сказала:
– Возможно.
В последнее время я вообще не была в кино, но, может быть, я случайно проходила мимо кинотеатра, как раз когда закончился сеанс, а может быть, это вовсе не я вышла тогда из кинотеатра или проходила мимо него. Короче: тонкое это дело, когда речь идет о том, что ты видел или не видел. Некоторые сидят на поваленной сосне и видят бледную луну, в то время как другие, сидящие на той же сосне, не видят никакой луны. Бледная луна может одновременно присутствовать и отсутствовать. Во всяком случае, это было возможно. Я не стала расспрашивать его о тренировке, потому что подумала: не хочу с самого начала еще сильнее осложнять то, что и так слишком сложно. Под тренировкой, скорее всего, подразумевалось накачивание мышц, а я предпочитаю от качков держаться подальше. Этого мужчину я знала слишком близко.
– С тех самых пор мы не разговаривали друг с другом, – сказал он, и я ответила:
– Не разговаривали.
В этом вопросе между нами царило полнейшее единство, которое, правда, понемножку начало рассыпаться, ведь теперь-то мы снова друг друга слышали.
Как только мужчина и женщина вступают в разговор, всплывают вопросы, а что было на самом деле, была луна или нет, и их единство с первой же минуты подвергается опасности, которая со временем становится все больше, поскольку, что бы ни делали вместе мужчина и женщина, пусть даже что-нибудь совсем незначительное, при этом они видят, слышат и чувствуют совершенно по-разному и впоследствии никак не могут договориться, что же они все-таки видели, слышали и чувствовали, но по каким-то неведомым причинам они все снова и снова пытаются прийти к единому мнению именно по этому поводу, и все время, пока пытаются, они видят, слышат и чувствуют опять-таки в корне разные вещи, о которых им тоже нужно наконец прийти к единому мнению; и однажды между ними происходит серьезная ссора, оба в отчаянье, дело доходит до настоящих военных действий, потому что каждый из них убежден, что именно он пережил то, что было на самом деле, а другой, конечно же, ошибается. Если бы он только захотел признать, что ошибается. И разумеется, против этого хуже всего защищены как раз те люди, которые являются специалистами по какой-то особой реальности, отличающейся от обычной, и в силу своей профессии, кажется, должны бы разбираться в этом лучше других, но чем сложнее их лунно —, звездно —, мыслительно —, языковая реальность и связанная с ними специализация, тем труднее всем этим астрофизикам, философам, филологам смириться с тем, что даже самые простые вещи могут быть увидены, услышаны, восприняты совершенно по-разному, и чем пустячнее какая-нибудь конкретная деталь, тем серьезнее можно из-за нее поссориться.
Я помню такую вот ссору из-за платья. Это было платье в желтую полоску. Оно было в желтую полоску, а не в лиловую. Поссорились мы по телефону. Разговор был междугородний, и как всегда в подобных случаях, потом никто не мог вспомнить, с чего же все началось, я ведь вполне спокойно отнеслась бы к тому, если бы мне просто было сказано, что платье ужасное, потому что это дело вкуса, а вкус не имеет отношения к объективной реальности, даже если речь идет о моем любимом платье. Но оно было в желтую полоску, это я знала точно, в его же воспоминаниях платье изменило цвет, а когда речь идет о том, что было на самом деле, уступать нельзя, просто нельзя, и в какой-то момент мне показалось, что я схожу с ума. Когда потом пришел счет за междугородние разговоры, эта мысль снова пришла мне в голову.
Это было платье в желтую полоску. Вот так.
Я заметила, что начинаю нервничать, и спросила:
– Как живешь? – я подумала, что это совершенно безвредный вопрос. Он мог теперь рассказывать о себе, и ему не пришлось бы упоминать меня, или мое платье, или еще какую-нибудь деталь, из-за которой мы могли бы поссориться, это была бы только его история, которую он мог рассказывать как ему заблагорассудится, привирая или не привирая, и он мог просто не рассказывать о том, о чем он не хотел рассказывать.
Но он сказал:
– Что это за вопрос?
Отвечать не было никакого смысла, но и не отвечать было нельзя.
Я хотела спросить:
– Ну и зачем, скажи пожалуйста, ты мне звонишь?
Но это был тоже тот еще вопрос. Многие люди, когда им скучно или по телевизору показывают что-то ужасное, берут в руки свою телефонную книжку и начинают обзванивать всех подряд, с начала и до конца, и, надо признать, по сути это не так уж глупо и даже весьма практично, потому что достаточно всего лишь уменьшить громкость телевизора; ты сидишь в кресле, тебе удобно, и если фильм вдруг становится лучше или начинается новый, более интересный, можно закончить разговор и снова уставиться в телевизор, причем совершенно необязательно мыть голову, а самое главное – раздумывать, есть ли здесь тараканы, и не нужны никакие ходы конем, не нужно стоять в пробке, не нужно даже нюхать бензин на подземной парковке перед тем, как сядешь в машину. В тренировочном костюме или в купальном халате. И не нужно раздумывать, что надеть. И спрашивать себя, как потом расхлебывать кашу.
В нашем разговоре повисла долгая пауза. Я подумала: возможно, как раз сейчас фильм становится интереснее и еще, что бы мне такое сказать?
– Я помешал? – спросил он через некоторое время.
Я сказала:
– Нет, ты не помешал, но скажи все-таки, в чем дело.
Но то ли дела, собственно, не было, то ли он не хотел говорить о нем по телефону – всяком случае, он сказал:
– Думаю, нам нужно встретиться.
Это прозвучало, пожалуй, не как угроза, а даже с некоторой ноткой неуверенности.
На улице начался снегопад, и, стоя у телефона, я могла видеть через окно падающие снежинки, что действовало успокаивающе.
После искусного начала это, конечно, была отнюдь не самая смелая фраза, которую мужчина может сказать женщине, когда хочет ее увидеть, но я не стала возражать.
Я сказала:
– Н-н-да-а-н…
