Мосты округа Мэдисон - Уоллер Роберт Джеймс (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Мосты вторника
За час до рассвета Роберт Кинкейд проезжал мимо почтового ящика Ричарда Джонсона, откусывая поочередно то от плитки шоколада «Милки Уэй», то от яблока. Стаканчик с кофе он поставил на край сиденья и зажал его коленями для дополнительной устойчивости. Белый фермерский дом виднелся в тусклом предрассветном сиянии луны. Он покачал головой. До чего же глупы бывают мужчины, некоторые из них, да нет, пожалуй, большинство. Уж самое меньшее, от могли бы выпить бренди и не хлопать дверью, уходя из дома.
Франческа слышала дребезжание старого грузовика. Этой ночью впервые в жизни, насколько ей вспоминалось, она спала без ночной рубашки. Лежа в кровати. Франческа представляла себе Кинкейда, как он сидит сейчас в грузовике, в открытое окно влетает ветер и играет его волосами. Одна рука лежит на руле, в другой он держит сигарету.
Она прислушивалась к шуму мотора, пока он не затих в направлении Розового моста, и ей пришли в голову строчки из поэмы Йетса: «Я ушел из орешника, потому что в голове моей полыхало пламя». Она прочитала их вслух, и получилось нечто среднее между чтением стихов в школе и молитвой в церкви.
Роберт Кинкейд остановился подальше от моста — так, чтобы грузовик не испортил композиции. Он вытащил из-за сиденья высокие до колена резиновые сапоги и переоделся, сидя на подножке кабины. Один рюкзак уже был у него за спиной, с левого плеча свисал на кожаном ремне штатив. Другой рюкзак он держал в правой руке. Экипировавшись подобным образом, он принялся спускаться по крутому обрыву к реке.
Хитрость заключалась в том, чтобы взять мост под острым углом и придать композиции большую напряженность. При этом нужно захватить еще кусочек реки, а надписи у входа под крышу моста оставить за кадром. Провода на заднем плане тоже были лишними, но с ними можно управиться при помощи правильного подбора рамки.
Он вытащил свой «Никон», заряженный пленкой «Кодакхром», и закрепил его на массивном штативе. В фотоаппарат был ввинчен двадцатичетырехмиллиметровый объектив, и Кинкейд заменил его на свой любимый стопятимиллиметровый. Небо на востоке понемногу светлело, и он принялся выбирать композицию.
Так, штатив можно сдвинуть на два фута влево и затем закрепить получше в глинистой почве берега, а ремень «Никона» обмотать вокруг левого запястья — деталь, про которую он никогда не забывал, работая рядом с водой. Штативы часто опрокидывались, и аппаратура тонула. Такие вещи он наблюдал много раз.
Алый свет на горизонте становился все ярче. Надо сдвинуть штатив еще на шесть дюймов вниз и снова закрепить ножки. И опять не все попадает в кадр. Еще фут влево, и снова закрепить штатив. Теперь наводка. Прикинуть глубину изображения. Придется максимально увеличить ее при помощи приема гиперфокации. Осталось привинтить тросик спускового механизма к кнопке затвора. Солнце процентов на сорок вышло из-за горизонта, и старая красная краска на мосту зажглась теплым светом — как раз то, чего он ждал.
Экспонометр в левом нагрудном кармане. Так, еще раз проверка выдержки. Одну секунду «Кодакхром» выдержит. Последний взгляд в видоискатель. Еще чуть-чуть подстроить… Готово.
Он нажал на шток и выдержал секунду.
И в тот момент, когда Кинкейд щелкнул затвором, что-то на мосту привлекло его внимание. Он еще раз взглянул в видоискатель.
— Что за черт? Бумажка у входа, — пробормотал он. — Вчера ее не было.
Надо укрепить получше штатив и бегом наверх. Солнце ждать не будет. Действительно, листок бумаги аккуратно прикреплен кнопкой к деревянной планке моста. Побыстрее снять, кнопку и бумажку в карман и бегом обратно. Солнце уже на шестьдесят процентов вылезло из-за горизонта.
Перевести дыхание и снимать. Повторить дважды — копии всегда иметь неплохо. Ветра нет, травинка не шелохнется. Теперь снять с выдержкой две секунды — три раза подряд и еще три с другой выдержкой — для страховки.
Теперь подкрутить объектив и все сначала. Наступило время переносить штатив с «Никоном» на середину ручья. Ножки плотно сидят в песке, взбаламученный ил уносит течением. Повторяется прежняя последовательность действий, затем перезарядка «Никона» и смена объективов. Двадцатичетырехмиллиметровый ввинтить, стопятимиллиметровый пусть отдохнет в кармане. Ну-ка, поближе к мосту. А течение здесь заметное. Установка, наводка, проверка выдержки — и еще три кадра. Три — с другой выдержкой, для страховки.
Теперь придется «Никону» кувырнуться на бок — надо поснимать с вертикальным кадром. Все те же действия, спокойные и методичные. Ни одного лишнего движения, все отработано до мелочей, ничего не делать без оснований, все случайности предусмотрены благодаря высокому профессионализму.
Бегом вдоль берега, через мост с аппаратурой в руках. Надо успеть за солнцем, которое уже становится жестким. Скорее второй аппарат с быстропроявляемой пленкой, «Никона» на шею — и бегом к дереву за мостом. Надо на него забраться. Черт, ободрал руку об кору. Так, еще выше. Готово. В кадре вид моста сверху, ручей сверкает на солнце.
Теперь отдельно взять крышу моста, затем теневую сторону. Что показывает экспонометр для воды? Ладно, пусть будет так. Девять кадров, подстраховка. Поехали дальше. Бедняга «Никон» перегрелся. Пора дать ему отдохнуть — пусть полежит на куртке в развилке дерева, а второй пока поработает. Пленка здесь более чувствительная. Готово. Еще десяток кадров нужно отснять.
Быстро слезть с дерева и бежать к ручью — устанавливать штатив. Зарядить «Кодакхром» и найти такую же точку, как в первой серии кадров, но только с другого берега. Время поработать третьему аппарату. Пошла черно-белая пленка. Освещение меняется каждую секунду.
После двадцати минут невероятно напряженного ритма работы, понятного разве что солдатам, хирургам и фотографам, Роберт Кинкейд забросил рюкзаки с аппаратурой в грузовик и поехал назад той же дорогой, которой приехал к Розовому мосту. До Горбатого моста всего пятнадцать минут к северо-западу от города, и если поторопиться, то можно успеть отснять несколько кадров.
Пыль столбом, Гарри подпрыгивает на каждом ухабе, «Кэмэл» дымится во рту. Что теперь? Белый фермерский дом смотрит на север, впереди почтовый ящик Ричарда Джонсона. Нет, никого не видно. А что он хотел? Она замужем, у нее все в порядке. Впрочем, у него тоже все в порядке. Зачем осложнять себе жизнь? Приятный вечер, приятный ужин, приятная женщина. Оставить все как есть, да и дело с концом. Но Бог ты мой, до чего же она прелестная, и, безусловно, что-то в ней есть. Приходилось заставлять себя не смотреть на нее.
Франческа Джонсон чистила коровник, когда Роберт Кинкейд пронесся мимо на своем грузовике. Животные вели себя очень шумно, и никакие звуки извне невозможно было услышать. А Роберт Кинкейд в погоне за солнечным светом мчался сломя голову.
Со вторым мостом дела пошли отлично. Кинкейд обнаружил его на дне долины, подернутой легкой утренней дымкой. С помощью трехсотмиллиметрового объектива он получил огромное солнце в верхнем левом углу кадра, а оставшееся место занимала извилистая дорога, окруженная белыми скалами, и сам мост.
В видоискатель попался фермер с фургоном, запряженным парой гнедых бельгиек. Воистину последний из могикан — на белой дороге будет отлично смотреться. Замечательные выйдут снимки, нужно только взять их вертикально, и тогда по небу можно пустить заголовок.
К восьми тридцати он отснял все, что хотел, сложил штатив и убрал его в кабину грузовика. Все-таки в утренней работе есть своя прелесть. Сплошные пасторали, конечно, традиционный стиль, но симпатично и основательно. А тот кадр с фермером и лошадьми, пожалуй, пойдет на обложку. Поэтому он и оставил место наверху, где можно напечатать что-нибудь символическое. Редакторы обожают такую продуманность в работе. Благодаря ей он, Роберт Кинкейд, и получает свои заказы.
Он уже отснял семь пленок. Некоторые, правда, были уже начаты, но это неважно. Вытащив три катушки из «Никонов», он сунул руку в левый карман куртки, где лежали четыре других.
