Повеситься в раю - Калмыков Юрий (читать полную версию книги .TXT) 📗
– Хорошо, сделаю.
– И перед тем как убьёшь, передай ему привет от меня.
– Как скажешь, передам. Только зачем?
– Человек, Женя, должен знать, за что его убивают. Это благородно. Это всё, что мы можем для него сделать. Мы – люди и всё должны делать по-человечески.
Отдавая потом Новый Завет Станиславу, Самурай с должным почтением произнёс:
– Сильная вещь Библия. Сколько она всего перекочевряжила!
ХЛАДНОКРОВНЫЙ УБИЙЦА
Самурай ушёл, а Альфред остался стоять на том же месте. И как бы застыл на этом месте. Перед его глазами стояла хрупкая девочка, остолбеневшая от ужаса, и непослушными руками развязывала синий бант. В это время Альфред понял, что он должен убить Максимыча Стукача, что он хочет убить Максимыча Стукача, что он убьёт Максимыча Стукача. Он это твёрдо знал, и ничье мнение по этому вопросу его не интересовало. Он лишь немного удивлялся тому, что он к этому почти равнодушен. У Альфреда наступила отрезвляющая ясность и равнодушие – и к своей судьбе, и к судьбе Максимыча Стукача. Это было новое чувство, которого Альфред никогда ещё в своей жизни не испытывал. Эта ясность была чем-то само собой разумеющимся.
Если бы у Альфреда был какой-либо близкий друг, который бы умел читать мысли и был бы сейчас рядом, то он, наверное, сказал бы Альфреду: «А у тебя появилась какая-то непоколебимая уверенность!» На что Альфред ответил бы: «Скорее всего, неуверенности теперь нет места, на самом деле так и должно быть».
Войдя в свою палату, он понял, что безвозвратно изменился. Слетела вся словесная чепуха. Осталось спокойное состояние без всяких мыслей. Если раньше ум стремился всё комментировать, то теперь Альфред видел всё без каких-либо комментариев своего ума.
Раньше Альфред бы начал рассуждать: «Можно ли лишать жизни человека, каким бы злодеем он ни был? Когда в стране появится подлинное карающее правосудие? Кто будет отвечать за миллионы репрессированных в стране? Сроки давности… Амнистии… Когда появятся законы? Политическая воля… Христианское милосердие… Историческая справедливость…» И эти рассуждения никогда бы не привели к действию. Теперь была ясность, при которой можно только действовать, не сомневаясь ни в чём. Теперь ум Альфреда из рассуждающего превратился в действующий и занял своё законное место.
Альфред начал изучать обстановку. Важно было изучить всё, что происходит в отделении. Занятый своими мыслями и переживаниями, Альфред за всё время нахождения в больнице, ни разу даже не достал свои часы, которые лежали в ящике его тумбочки. Теперь всё изменилось! Его заинтересовали и распорядок дня, и дежурства медперсонала, и обычное местонахождение больных в разное время суток, разговоры, слухи, передвижение больных, особенно Максимыча Стукача.
Альфред бродил по отделению с абсолютно равнодушным видом, используя любой повод для передвижения, и никто не мог заподозрить, что он старается замечать и запоминать всё. Устав от длительного безделья, разум жадно впитывал и анализировал даже самые ничтожные детали и события.
Когда появился Самурай, Альфред сразу же попросил его научить наносить смертельные удары. Самурай дал ему пощёчину вместо ответа.
– Что это значит?
– Ты воин! – убеждённо сказал Самурай. – Человек либо воин, либо нет. И научить этому невозможно, по крайней мере, взрослого человека. Всё остальное ерунда, всему можно научиться. Я буду тебя учить всему, чему ты захочешь научиться.
И Самурай без лишних слов сразу приступил к занятиям. В палате зазвучали произносимые шепотом слова: кунг-фу, карате, рукопашка. Они стали понимать друг друга с полуслова. Многие вещи Альфред просто знал, неизвестно откуда, так же как и Самурай, который доходил до всего сам.
«В КАЖДОЙ КНИГЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ»
Перед обедом Дмитрий стоял у решетчатого окна палаты и смотрел во двор. Ярко светило солнце. В палате Самурай и Альфред отрабатывали приёмы рукопашного боя. Это было новое увлечение Альфреда. И Дмитрий был рад за него, ему казалось, что Альфред благодаря этому рукопашному бою возрождается к жизни. Станислав углубился в чтение газет.
Во дворе двое больных, фантастически неряшливо одетых, катили тележку с видавшими виды флягами и кастрюлями, на которых белой масляной краской были сделаны надписи: «суп», «кисель», «каша», «второе блюдо» и что-то ещё. Третий шёл, сгибаясь под тяжестью алюминиевого бидона с надписью «молоко». Чирикали воробьи и прыгали с ветки на ветку, клевали на асфальте брошенную кем-то корочку хлеба.
«В природе, среди животного мира, нет таких нерях, какие есть среди людей, – думал Дмитрий. – Среди людей это допускается».
Дмитрий заметил человека, лежащего на газоне: тот лежал на солнцепёке без всяких признаков жизни. Дмитрию стало интересно, жив ли он. Мимо проходили люди, которых этот вопрос не интересовал. Наконец нашлась одна пожилая женщина, которая из-за своей полноты шла очень медленной, тяжелой походкой. Она подошла к человеку, что-то ему сказала, потрогала за плечо. Человек пришёл в движение, попытался приподняться. Стало ясно, что это всего лишь мертвецки пьяный мужчина. Видимо, женщина предлагала ему перелечь в тень деревьев. Но он, наверно, так и не понял, о чём идёт речь, и снова грохнулся на траву, отмахнувшись от сердобольной женщины. Она ушла, что-то говоря вслух неизвестно кому, разводя при этом руками.
Ещё минут через десять к нему подошли два охранника в чёрной форме, и уже не сердобольных. Они грубо растолкали пьяного, надавав ему пощёчин и подзатыльников, что-то при этом грозно говоря, заставили его встать на ноги и, поддерживая с двух сторон, куда-то повели, видимо, выдворять за территорию больницы.
До пьяного дошло, что его выдворяют, он бормотал что-то своё, с большим трудом вспоминая, как нужно ходить на двух ногах, сохраняя при этом равновесие.
– Удивительное дело, – сказал Дмитрий, – вы тут занимаетесь отработкой точных движений, а вон во дворе охранники повели пьяного – совершенно лыком не вяжет, он, наоборот, напивается, чтобы вообще не двигаться никак. И наплевать ему на весь мир и на все движения. Парадокс, да?
– А вся наша жизнь, Дима, это один сплошной парадокс, – ответил Самурай, – здравомыслящий человек жизни понять никогда не сможет.
МУДРОСТЬ И БОГАТСТВО
За обедом Дмитрий заметил, что все невольно наблюдают, как ест Иисус. По контрасту было видно: у всех остальных движения какие-то дерганые, как у кукол-марионеток. Дмитрий не мог бы сказать, в чем красота движений Иисуса. Он просто ел и всё, но это было прекрасно. «Наверное, английские аристократы, – подумал Дмитрий, – после первого же обеда, тут же признали бы Иисуса Сыном Божьим только по тому, как он ест».
Дмитрий не знал, что для «элитки», телохранителей и медперсонала отделения готовят повара, специально нанятые Станиславом, готовят из свежих продуктов, ежедневно покупаемых на рынке и в супермаркете, и воспринимал как должное качество пищи и ассортимент.
Дмитрий воспринимал каждую трапезу в присутствии Иисуса как таинство, наполненное божественным ароматом.
«Понимают ли все остальные, как им повезло в этом плане?» – подумал Дмитрий и в этот момент заметил, что он сам и все остальные стремятся подражать Иисусу, и ему стало смешно.
– Ты чего смеёшься? – спросил Самурай. – Анекдот, что ли, вспомнил? Расскажи!
– Перед обедом прочитал в газете: «Рыбак поймал золотую рыбку. Она ему говорит: „Отпусти меня, старче! Я исполню на выбор одно из трёх желаний: ты можешь стать или богатым, или мудрым, или известным“. Старик выбрал мудрость, отпустил золотую рыбку и в один миг стал мудрым. А рыбка его спрашивает: „Скажи, старик, после того, как ты стал мудрым, ты не жалеешь о своем выборе?“ Старик почесал затылок и ответил: „Надо было брать деньгами!“
Все рассмеялись.
– Хорошо! – сказал Станислав.
Иисус продолжал смеяться, и смех его был заразителен. Дмитрий, глядя на Иисуса, понял, что он смеётся над чем-то другим – не над анекдотом.
