Прокляты и убиты. Шедевр мировой литературы в одном томе - Астафьев Виктор Петрович (читать книги txt) 📗
Немец, услышав имя фюрера, согласно запел: «Хитлег ка-апут!…»
Шорохов сгреб его за шкирку, намереваясь выбросить из блиндажа вон, но навстречу артиллерист и Булдаков втаскивали в блиндаж сержанта Финифатьева.
– Ах, дед, дед, – бормотал Булдаков и утешал одновременно. – Ничего-ничего! Живой, дед, главное, живой, и вдруг рявкнул на Шорохова: – Да уймись ты! Глотничать кончай! Нашел время шакалить! Не добивай фрица. Дуй к пулемету!
– К какому пулемету? – с сожалением выпустил Шорохов туго затянутый ворот мундира на мальчишеской, позвонками хрустящей, шее.
– К немецкому. Под деревом установлен. Первого номера сняли, второй в песок уткнулся – «Гитлер капут!»
– Во, вояки у Гитлера остались, так вояки!
– Всякие есть. Надо за майором.
– Да вон он, твой любимый майор, уже трюхает. Опираясь на сучковатую, обмытую водой палку, майор ковылял к блиндажу, поддерживаемый лейтенантом Боровиковым. За этой парой гуськом тащился во главе с топографом остальной служивый народ.
– Ну, что? Как? Хотя вижу…
– Подполковник и Мансуров убиты, товарищ майор, Финифатьев ранен. Мы не успели, – доложил Шестаков.
– Ах ты! – поморщился майор. – Только что, вот же живые были!… Я как чувствовал… Подполковник сам… Сам хотел. Сам шел. Мансуров, Мансуро-ов!… Опытных бойцов совсем мало остается… – постояв минуту возле разбросанно лежавших друг подле друга подполковника Славутича и Мансурова, перевел взгляд на убитого немца, из которого вымывало водою Черевинки остатную кровь, встряхнулся. – Пленные есть?
– Есть, есть, товарищ майор. Нечаянно один сохранился.
Шорохов к пулемету не спешил, он шарился уже на площадке наблюдателей – весь исхлопотался. Нашел жратву, не иначе как паек офицера, хрустя тонкой колбасой, будто морковкой, махнул кому-то из пехотинцев рукою, зовя к себе.
– Где пленный? Немедленно его ко мне! Лешка кивком головы показал майору на блиндаж и, слегка его придерживая, помог войти в низкое помещение. Окинув быстрым взглядом блиндаж, майор шагнул к сделанному из лодочной беседки столику, на котором стоял телефон и требовательно зуммерил. Морщась, осторожно и неловко майор усаживался на приступок нар, севши, отвалился затылком к земляной стене – не было сил у человека.
– Зинд зи нахрихтенман? (Вы – связист?) – не открывая глаз, властно спросил майор пленного. Немец, услышав родную речь, начал озираться по сторонам. – Антвортен зи шнэль: зинд зи нахрихтенман? (Отвечайте быстрее: вы связист?).
– Я! – коротко пискнул немчик и услужливо добавил: – Ихь! Ихь хабэ нихт гешосэн, херр официр. (Да! Я! Я не стрелял, господин офицер.)
– Вольф! Херэн зи майн бэфель: немэн зи ден телефонхерэр унд антвортэн зи шнэль. Махэн зи дас биттэ руик, загэн зи, дас ир ойх нах дэм митагэсэн унтерхалтэт, унд ди руссэн нэктет. Хабен зи ферштандэн? (Вольф! Слушайте мой приказ: сейчас же возьмите трубку телефона и ответьте. Постарайтесь сделать это спокойно. Скажите, что у вас тут дразнили пальбой русских, развлекались после обеда. Вы меня поняли?)
– Я! Их бемюэ михь, херр официр, ихь бемюэ михь. (Да! – пролепетал Зигфрид Вольф, – я постараюсь, господин офицер, я постараюсь…)
– Ихь гарантирэ фюр зи лебэн унд ди абзэндунг ин лагер фюр кригсгефангэнэ. (Гарантирую вам жизнь и отправку в лагерь для военнопленных), – майор понюхал воздух, отодвинулся подальше от Зигфрида Вольфа на край земляных нар и, вытащив из кармана пистолет, положил его на колени.
Лешка с удивлением смотрел на этот старый, чуть подоржавевший пистолет – он не видел его у майора Зарубина с момента переправы и вообще привык воспринимать майора как руководителя предприятия, что ли, начисто забыв, что тот – профессиональный военный. «Неужели майор выстрелит в человека? Да ведь поди и стрелял, при необходимости, и не раз, – воюет-то с самой границы…»
Зигфрид Вольф взял трубку, продул. Майор настороженно следил за ним. Лешка поймал пальцем крючок шороховского автомата. Хозяин все время забывал про свое личное оружие, все возился, искал чего-то в блиндаже и его окрестностях.
– Ах ты, дед, дед! Нельзя тебя оставлять ни на минуту… Ах ты, дед, дед! – укоризненно твердил Булдаков, перевязывая Финифатьева.
– Он эть, Олешенька, живой, супротивник-то, оборонятца, – плаксиво отзывался разжалобленный другом Финифатьев.
– Я те говорил, не лезь без меня никуда, говорил?! – Булдаков поднял с полу консервную банку и сердито вышагнул из блиндажа.
– Да прекратите же вы! – едва слышно прошипел майор.
– А приказ? Я эть тожа военнай, тожа подневольнай, – не столько другу вдогон, а чтобы майору и всем остальным слышно было, слезился сержант.
Немецкий связист боязливо дул и дул в трубку, из которой железно дребезжало.
– Вольф, хало! Вольф! Вас фюр айн шэрц? Вас махст ду мит дэм телефонхерэр? Ихь херэ шон… (Вольф, алло! Вольф! Что за шутки? Чего ты делаешь с трубкой? Я же слышу…)
– Хало, Вальтер! Хало, Вальтер! Вас зумэришст ду? Эс вар митагсцайт. Унд нах дэм зэтигэндэн митагэсэн, ду фэрштэйст… (Алло, Вальтер! – зашевелил резиновыми губами Зигфрид Вольф и прокашлялся. – Алло, Вальтер! – уже бодрее продолжал он. – Что ты зуммеришь? Был обед… Хороший обед, – Зигфрид Вольф попытался улыбнуться, майор поощряюще кивнул ему. – А после сытного обеда, сам понимаешь…)
Лешка снял палец с курка автомата.
– Альзо, ихь хабэ дихь фом хойфэ фершойхт? Вас вар бай ойх фюр лэрм? (Так я спугнул тебя с кучи?! – засмеялся на другом конце провода связист. Слышимость у немецкой связи на зависть. – А что у вас там за шум был?)
– А-а, дас… Унзэрэ буршэн хабэн ди русэн айнгэшюхтэрт. (А-а, это наши ребята пугали русских).
– Оберлейтнант, натюрлих, рут культурэль аус, эр шаут ди фотос миг дэн нактэн вайбэн?… (Обер-лейтенант, конечно, культурно отдыхает, глядит на фотки с голыми бабами…)
Поперек узкого, желто снаружи высвеченного, кольями по бокам укрепленного входа в блиндаж сломанно, задрав ноги, лежал обер-лейтенант Болов с уже вывернутыми карманами, под ним все темнее делался песок от загустевшей крови. В светлых волосах уже рылись, хмелели от крови, увязая в ней, муравьи. Зигфрид не мог оторвать взгляда от убитого обер-лейтенанта, но он хотел жить, очень хотел и, облизав высохшие губы, продолжил треп со штабным телефонистом.
– Нун унд вас махт эр нох? Ди шлахт, ди вайбэн, шнапс – дас ист дас лебэн дэс эхтэс кригэрс. (Ну, а что же ему еще делать? Битва, бабы, шнапс – это и есть жизнь настоящего воина.)
– Нун гут. Гей, мах дайнэ захэн, фертих, дайнэ штимэ цитэрт абэр фон дэр юберанштрэнгунк. (Ну, ладно, иди доделай свои дела! – бодро посоветовал Зигфриду штабной сязист, – а то у тебя от натуги даже голос дрожит.)
Майор поднял руку, будто притормозил ею чего-то.
Зигфрид Вольф послушно положил трубку на дужки аппарата.
– Та-ак, – облегченно выдохнул майор. – Одно дело сделано. Теперь, братцы, уберите трупы и связь, нашу аховую связь, сюда, ко мне. И бегом, бегом!
Под ногами, под срезом почти уже осыпавшихся, растолченных нар, заваленных мелкими кустами и застеленных байковыми одеялами, валялось всяческое житейское добро. В мусор втоптаны рассыпавшиеся открытки обер-лейтенанта Болова. Вернувшись из села Великие Криницы крепко выпившим, командир батареи всех распушил, но, добавив перед обедом и с аппетитом пообедав, впал в благодушие и, как настоящий фронтовой товарищ, выбросил в отверстие к наблюдателям сумочку с остатками добавочного офицерского пайка, полученного на батарее, – на этот раз паек был богатый: прессованные с сахаром грецкие орехи, упаковка охотничьих колбасок, печенье, шоколад, вяленые финики, галеты – слуги фюрера задабривали бойцов оборонительного вала, чтобы знали они и помнили, что отец их и товарищ по партии неусыпно, постоянно заботится о них. Валяясь на нарах, покуривая, обер-лейтенант рассматривал выразительные снимки, потешаясь над Зигфридом Вольфом, объяснял юноше, где, чего и как у баб находится и как к этим богатствам надо подступать. Когда произошел налет, Болов швырнул снимки на землю и метнулся к столику, над которым висел на палке, вбитой в земляную стену, его пояс с пистолетом. Дальше Зигфрид Вольф ничего не помнил. Дальше была входящая в блиндаж смерть, глядящая на него будто в жидкую известку обмакнутым, обожженным кончиком ствола автомата. Никогда-никогда не забудет Зигфрид Вольф черным жаром смерти дышащего зрака.
