Сын цирка - Ирвинг Джон (мир книг .TXT) 📗

Когда Миллс вышел из мужского туалета, мистер Сетна как можно дальше отошел от писсуара, который использовал этот человек. Сетна выбрал самый дальний от него писсуар. Официант подумал, что Дхар наверняка заразился болезнью, передающейся половым путем, ибо никогда прежде не наблюдал он такого гротескного мочеиспускания. Зачем здоровому человеку промокать пенис после того, как он справил малую нужду? Старший официант не мог знать совершенно точно, использовали ли другие члены клуба полотенце так же, как это сделал Мартин Миллс — все эти долгие годы Сетна полагал, что одноразовыми полотенцами вытирали пальцы.

После того, как мистер Сетна привычно вытер свои пальцы и аккуратно положил полотенце в серебряный бачок, он с горечью стал размышлять о судьбе Инспектора Дхара. Когда-то тот был полубогом, а теперь превратился в пациента для врачей. Впервые со времени, когда он вылил горячий чай на голову того пижона, носившего парик, мистеру Сетне показалось, что каждому в этом мире воздается честно и по справедливости.

Пока Миллс осуществлял эксперименты около писсуара, доктор Дарувалла в комнате для игры в карты обнаружил, почему дети с таким трудом понимали правила игры. Никто и никогда не учил их цифрам. Они не только не могли читать, но не могли и считать. Доктор показывал три пальца, вынимая тройку червей, когда Мартин возвратился из туалета. Из его передних зубов все еще торчал лист мяты.

Рейс на Раджкот вылетел в 17. 10, задержавшись примерно на восемь часов от запланированного времени. Они летели на изношенном «Боинге-737». Надпись на его фюзеляже уже поблекла, но ее все еще можно было прочитать: СОРОК ЛЕТ СВОБОДЫ

Доктор Дарувалла быстро вычислил, что этот самолет впервые использовали на индийских трассах в 1987 году. Никто не смог бы угадать, сколько времени он летал до этого. Отлет еще больше задержался из-за того, что какой-то мелкий чиновник конфисковал у Мартина Миллса швейцарский раскладной военный нож, поскольку он мог явиться оружием потенциального террориста. Миссионеру сказали, что пилот повезет это «оружие» в кармане и вручит его Мартину в Раджкоте.

— Ну, предполагаю, что никогда больше его не увижу, — прокомментировал сообщение миссионер со стоическим выражением идущего на смерть гладиатора.

— Для вас это не должно иметь значения. Вы же приняли обет жить в нищете. — Доктор не упустил возможности поддразнить иезуита.

— Я знаю, что вы думаете о моих обетах. Вы думаете, что, если я принял жизнь в нищете, то не должен испытывать удовольствия от всего материального. Например, от этой рубашки, от ножа, от книги. Вы полагаете, если я принял обет целомудрия, то должен быть свободен от половых желаний. Я вам скажу, что боролся с призванием стать священником не только потому, что мне действительно нравились мои веши, но также и потому, что мне казалось, будто я влюблен. Десять лет я был поражен этой болезнью. И не только страдал от половых желаний — у меня были навязчивые идеи о сексе. Я не мог забыть одного человека. Это вас удивляет?

— Да, удивляет, — смело признался Дарувалла.

Доктор испугался, в чем этот сумасшедший начнет признаваться перед детьми, однако Ганеша и Мадчу, захваченные подготовкой самолета к вылету, ничего другого не видели и не слышали.

— Я продолжал преподавать в школе для бывших уголовников. Все учащиеся там являлись преступниками, а не учениками. Объект моих желаний тоже находился там. Если бы я сбежал, то никогда бы не понял, смогу ли противостоять подобному искушению. Поэтому я оставался и заставлял себя находиться как можно ближе к этому человеку только для того, чтобы увидеть, смогу ли противостоять этому очарованию. Мне известно, что вы думаете относительно самоуничижения священника. Вам кажется, что священники — это люди, которые просто не имеют таких обычных желаний. Вам кажется, что они чувствуют намного слабее, чем обычные люди, — произнес миссионер.

— Я вас не осуждаю! — поспешил сказать Дарувалла.

— Нет, осуждаете. Вам кажется, будто вы знаете обо мне все, — ответил Миллс.

— Эта женщина, в которую вы были влюблены… — начал доктор.

— Объект моих желаний преподавал в школе. Я просто болел от влечения, тем не менее находился от него на самом близко м расстоянии. — Фанатик протянул вперед руку. — Постепенно это очарование уменьшилось, — закончил он.

— Уменьшилось? — повторил Фарук.

— Или оно ушло, или я его преодолел. В конце концов я победил.

— А что вы выиграли? — спросил Дарувалла.

— Я получил свободу не от желаний, а свободу от страха желать. Теперь я могу ему сопротивляться, — объявил будущий священник.

— Ну, а что же случилось с ней? — спросил доктор.

— С ней? — переспросил Миллс.

— Я имею в виду, что она чувствовала по отношению к вам? Она узнала когда-нибудь о ваших чувствах по отношению к ней? — уточнил Фарук.

— Не к ней, а к нему. Это была не она, а он. Вы удивлены? — ответил миссионер.

— Да, — соврал доктор. На самом деле его удивило то, что он не удивился признанию иезуита. Доктор чувствовал разочарование, какое-то бессознательное внутреннее беспокойство, не понимая его причины.

Самолет катился по полю. Даже это движение по взлетной полосе вызвало панику у Мадху. Вначале она сидела напротив доктора и миссионера, однако сейчас захотела пересесть к доктору. Ганеша был счастлив, примостившись на кресле возле окна. Неуклюже поменявшись местами с Мадху, иезуит сел рядом с обуреваемым восторгом мальчиком, тогда как девочка-проститутка проскользнула в кресло рядом с Фаруком.

— Не бойся, — сказал ей доктор.

— Я не хочу ехать в цирк, — призналась девочка. Она уставилась в пространство вдоль ряда кресел, отказываясь смотреть в окно. Девочка оказалась не единственной, кто впервые летел на самолете. Для половины пассажиров в салоне это был их первый авиационный рейс. Когда чья-то рука поднялась, чтобы направить в свою сторону сопло вентилятора, вслед за этим поднялись еще тридцать пять рук. Несмотря на неоднократные просьбы поместить багаж под креслами, пассажиры продолжали запихивать свои тяжелые сумки на верхнюю полку, которую стюард называл полкой для шляп. На борту самолета едва бы нашлось несколько шляп. Вероятно, из-за того, что рейс задержался, в салоне летало множество мух. Возбужденные пассажиры не обращали на них внимания. Самолет еще не взлетел, а кого-то уже вырвало. Наконец самолет поднялся в воздух.

Маленький попрошайка верил, что именно он может летать. Казалось, это его воображение подняло самолет в воздух. Если прикажут, он будет ездить верхом на льве или бороться с тигром. Во всяком случае, так думал о нем доктор Дарувалла, и ему вдруг стало страшно за калеку. Ганеша сможет взобраться до самого верха шатра, это примерно 27 метров. У мальчишки очень сильные кисти рук, быть может, они компенсируют его безжизненную ногу. Пока доктор размышлял, какие инстинкты смогут защитить мальчишку, Мадху в это время сотрясала мелкая дрожь страха. Она даже стонала под прикрытием его рук. Удары сердца в ее маленькой груди отзывались в груди доктора.

— Если самолет потерпит аварию, то мы сгорим или разлетимся на маленькие кусочки? — спросила девочка, дыша доктору в горло.

— Успокойся, самолет не потерпит аварию. Мадху, — ответил девочке Дарувалла.

— Вы не знаете. А в цирке меня могут съесть дикие животные или я могу упасть. Если они не смогут меня натренировать, то будут бить?

Дарувалла снова почувствовал себя отцом и вспомнил своих дочерей, все их кошмары, ссадины и порезы, их неудачи в школе. Он вспомнил первых их ужасных мальчиков, не дававших никакой надежды исправиться в лучшую сторону. Однако для девочки, плакавшей в его объятиях, неблагоприятные последствия могут быть намного серьезнее.

— Попытайся взглянуть на все с другой точки зрения. Ты убегаешь… — произнес доктор. Однако дальше он ничего не мог сказать. Фарук знал, что девочка убегала, но не представлял, чем все это кончится. От одной смертельной опасности в другую, из огня да в полымя… Доктор хотел думать, что ничего ужасного не должно произойти.