Осада, или Шахматы со смертью - Перес-Реверте Артуро (книги без сокращений txt) 📗
— Почему же тогда все-таки хотите?
Лолита отвечает не сразу, потому что за миг до его вопроса нежданное открытие ошеломило ее. Обрушилось неслыханной мощью того, что впервые предстало ей так явно, так ясно. И сейчас сделало все таким простым. Таким непреложным и безусловным, что собственная наивность огорчает ее: в ту ночь — она была давно, а сегодня невозможна — Лолита безоглядно припала к груди этого человека, ощутила ноздрями запах его тела, а неловкими, будто изумленными руками — его спину, такую крепкую, такую мужскую. Она и не подозревала прежде, что бывает нечто столь прочное, столь сильное. И до самой последней, недавней минуты ей и в голову не приходило, какими грозными последствиями обернулась та минута для человека, который, опустив голову, смотрит сейчас в море.
— Потому что хочу.
Она произносит это твердо, бережливо и почти скупо расходуя и слова, и интонацию. Потому что сознает: одна неверная нота — и Пепе Лобо поднимет голову, вскинет глаза, взглянет на нее иначе, очнется от забытья, навеянного этой слабо светящейся внизу морской пеной, и все безвозвратно сгинет в лиловатой ночи, что уже начинает сгущаться в низких тенях крепостной стены.
— Меня могут убить, — говорит капитан с простодушием, которое не может не тронуть. — И меня, и всех моих людей.
— Знаю.
— А вот я не знаю, захотят ли они так рисковать. Приказать им никто не может. Даже я.
— И это я знаю.
— Вы…
И он поднимает голову, смотрит на Лолиту в меркнущем свете, но — уже поздно. Поздно. Еще не успел замереть отзвук этого последнего слова, а она после кратчайшего колебания уже успела почувствовать, что вновь обрела прежнее упорство. И потому молчит. Слышится только шум ветра и плеск прибоя о камни.
— Смертный приговор, — говорит Пепе Лобо шепотом.
Лолита молчит, пораженная сухой точностью этих слов…
Не всякая победа сладостна, мелькает у нее в голове. Если она подобна этой.
— Вы ничего не знаете обо мне, — продолжает он.
И здесь тоже не звучит жалобы. Разве что — печаль. Покорность судьбе в точной констатации факта.
— Ошибаетесь. Я знаю о вас все.
Она сама слышит, что это прозвучало нежнее, чем ей бы хотелось. И, осознав, замирает на миг в нерешительности. Опять накатывает эта сладостная слабость, так трогающая душу. Но сейчас он стоит слишком далеко, и Лолита не чувствует его запаха.
— Все, — повторяет она суше.
И перебирает все сказанные ею слова, чтобы удостовериться — да, все так, все верно. И добавляет вслед:
— Потому я и пришла — потому что знаю столько, сколько мне нужно.
И видит, что Пепе Лобо отводит глаза. Не хочет смотреть ей в лицо или, быть может, чтобы она видела его.
— Ну что же, я должен подумать… И поговорить с командой. Сейчас ничего сказать не могу.
— Да-да, я понимаю. Но времени у нас в обрез.
Звонкий хлопок. Это он с силой ударил ладонями по каменному парапету. И голый камень отозвался на двойной удар.
— Послушайте. Я не могу обещать, что сделаю то, о чем вы просите. И вы не можете требовать этого.
Он смотрит на Лолиту пристально и как будто с удивлением. Как глупы мужчины, думает она. Даже этот вот.
— Я ведь вам уже сказала: могу. Могу.
И отступает, увидев, что он порывисто делает шаг вперед.
— Однажды вы меня поцеловали, капитан.
Можно подумать, это напоминание поможет удержать его в рамках приличий. Моряк снова смеется — но не так, как прежде. Теперь — громко и с горечью. И Лолите не нравится этот смех.
— И что же — это дает вам право распоряжаться моей жизнью?
— Нет. Право смотреть на вас вот так, как я смотрю сейчас.
— Будь проклят этот ваш взгляд, сеньора. Будь проклят этот ваш город.
Он делает к ней еще шаг, и на шаг, дразня, отступает она. И оба замирают напротив друг друга. Глядят друг на друга в уже почти полной темноте.
— Где-нибудь в другом конце света я…
Пепе Лобо осекается. Так, словно это гаснущий свет резко оборвал его на полуслове, выбив из рук любые доводы — теперь и в будущем. Да, он, конечно, прав, думает тронутая этим Лолита.
— И я… — отвечает она кротко.
В этой кротости нет расчета и умысла. Голос прозвучал нежно, мягко скользнул между ними, как непритворный стон. Она уже не видит его глаз, но догадывается — он качает головой в отчаянии.
— Кадис, — произносит он очень тихо.
— Да. Кадис.
Только тогда, вдруг осмелев, она дотрагивается до него робким движением ребенка, который оказался рядом с разъяренным зверем, но не сознает опасности. Легко, почти невесомо опускает на плечо Пепе Лобо свою руку. И через сукно его куртки ощущает, как под пальцами подрагивают каменные мышцы.
«План порта Кадиса, снятый бригадиром Королевской Армады доном Висенте Тофиньо де Сан-Мигель».Склонившись над гравированным изображением бухты, Пепе Лобо вымеряет дистанции циркулем, предварительно раздвинув его ножки на сколько-то дюймов, которые по масштабной линейке в нижнем правом углу соответствуют расстоянию в одну милю. Привинченная к переборке тесной каюты лампа на шарнире освещает разостланную на столе морскую карту. Тонкий, но плотный налет соли покрывает стекла иллюминатора, и оттого мутно видится в нем звездное, безоблачное небо, очень медленно вращающееся на оси Полярной звезды, над верхушкой единственной мачты со спущенной реей и убранными парусами. При каждом порыве норд-веста, свистящего в снастях, туго натягивающего канат якоря, который на глубине в три морские сажени держит парусник меж оконечностью мола Сан-Фелипе и скалами Корралеса, переборки и бимсы негромко покряхтывают, и сама «Кулебра», когда переваливается с левого борта на правый, вздрагивает, как живое существо.
— Команда на шканцах, — говорит Рикардо Маранья, только что спустившийся в каюту с палубы.
— Скольких не хватает?
— Сию минуту вернулся боцман и с ним еще восьмеро… На берегу осталось шесть человек.
— Могло быть хуже.
— Могло.
Приблизившись к столу, Маранья взглянул на карту. Ножки циркуля, вертясь в пальцах капитана, отложили на толстой бумаге точное расстояние — три мили, отделяющие тендер от французской батареи форта Санта-Каталина на самой восточной оконечности мыса Рота. Оттуда на запад тянутся пять миль двойной излучины, которые и образуют эту небольшую бухту: от форта до маленького мыса Пунтилья и от него — до мыса Рота. Капитан «Кулебры» обвел карандашом каждую из шести батарей, обороняющих берег, помимо дальнобойных орудий Санта-Каталины на карте отмечены пушки Сьюдад-Вьехи, Аренильи, Пунтильи, Гальины и еще те 16-фунтовые, которые французы разместили на пристани Роты, перед городком.
— В эти часы темнота и прилив сыграют нам на руку, — объясняет Лобо. — Оставим батареи по левому борту, обогнем отмели Галеры… А оттуда галсами пойдем до Пунтильи и спустимся вплотную к берегу, постоянно замеряя глубину… Преимущество в том, что никто не станет ждать неприятеля с этой стороны. Если кто и заметит, едва ли поймет, что мы — не французы.
Помощник храня прежнее бесстрастие, склоняется над картой. Пепе Лобо замечает, как внимательно тот изучает три карандашных кружка, начерченные в крайнем левом углу бухты. И хотя не произносит ни слова, понятно, о чем он думает: слишком много пушек и слишком близко они окажутся. К цели придется проскальзывать в темноте, оставляя позади множество огнедышащих стволов. И достаточно не в меру бдительному часовому заподозрить неладное, или взлететь осветительной ракете, или вынырнуть откуда ни возьмись патрульному катеру — чтобы одна из батарей в упор дала залп по «Кулебре». А борта у нее, стремительной и легкой, как юная барышня, хоть и дубовые, однако же совсем не такие, как у линейного корабля. Много ли ей надо, чтоб пойти ко дну?
— Ну, что скажешь, помощник?
Маранья пожимает плечами. Пепе Лобо знает: тот вел бы себя точно так же, если бы ему предложили отправиться прямо к Санта-Каталине и вступить в перестрелку с крупнокалиберными крепостными орудиями.
