Дорога в рай (Рассказы) - Даль Роальд (список книг .txt) 📗
Я говорил вам о старых девах в моем приходе. Мерзко звучит "старая дева", правда? Будто речь идет либо о волокнистой старой курице со сморщенным клювом, либо об огромном вульгарном чудовище, которое без конца кричит и расхаживает по дому в рейтузах для верховой езды. Но не таковы мои старые девы. Они были опрятными, здоровыми, стройными дамами, зачастую высокообразованными и состоятельными, и я уверен, что средний неженатый мужчина был бы рад иметь их подле себя.
Сперва, приняв должность приходского священника, я чувствовал себя весьма неплохо. Мое призвание и облачение, в известной степени, разумеется, защищали меня. В придачу я напустил на себя вид невозмутимого достоинства, что, по моим расчетам, должно было отбивать охоту к проявлениям фамильярности. В результате в течение нескольких месяцев я смог свободно передвигаться среди прихожан, и никто не позволял себе взять меня под руку на благотворительном базаре или же коснуться своими пальцами моих пальцев, передавая мне во время вечерней трапезы потирную чашу. Я был очень счастлив. Я чувствовал себя лучше, чем чувствовал многие годы до этого. Даже эта моя нервная привычка при разговоре почесывать мочку уха указательным пальцем стала исчезать.
Это было то, что я называю моим первым периодом, и он продолжался приблизительно полгода. Потом возникли проблемы.
Наверное, мне следовало бы знать, что здоровый мужчина вроде меня не может бесконечно избегать вовлечения в неприятности, полагаясь лишь на соблюдение приличной дистанции между собой и дамами. Так не бывает. Результат получается прямо противоположный.
Я видел, как они тайком посматривают в мою сторону во время партии в вист, как перешептываются друг с дружкой, кивают головами, облизывают губы, посасывают свои сигареты, строят планы, как лучше подступиться, притом всегда шепотом... Иногда до меня доносились обрывки их разговора: "Какой застенчивый... немножко нервный, правда?.. слишком уж напряжен... ему недостает дружеского общения... да он и сам не прочь раскрепоститься... мы должны научить его расслабляться". Минуло несколько недель, и постепенно они принялись преследовать меня. Я чувствовал, что происходит, хотя поначалу они ничем определенным себя не обнаруживали.
То был мой второй период. Он длился почти год и оказался весьма утомительным. Но это был рай по сравнению с третьим периодом и заключительной фазой.
Ибо теперь, вместо того чтобы вести по мне спорадический огонь из укрытия, атакующие, презрев опасности, стали нападать со штыками наперевес. Это было ужасно и вызывало страх. Ничто так не лишает мужчину присутствия духа, как неожиданное нападение. Впрочем, я не трус. Я постою за себя против любого человека моей комплекции при любых обстоятельствах. Однако такой натиск - теперь я в этом убежден - осуществлялся большими силами, действующими как одно умело координируемое соединение.
Первым нарушителем явилась мисс Элфинстоун, высокая женщина с бородавками. Я зашел к ней как-то днем с просьбой о пожертвовании на новые мехи для органа, и в результате довольно милой беседы в библиотеке она благосклонно протянула мне чек на две гинеи. Я сказал ей, чтобы она не утруждала себя и не провожала меня до дверей, после чего вышел в холл, чтобы надеть шляпу, и уже потянулся было за ней, как вдруг - она, должно быть, шла за мной на цыпочках, - вдруг совершенно неожиданно я почувствовал, что она взяла меня под руку своей голой рукой. Секунду спустя она сплела свои пальцы с моими и принялась с силой пожимать мою ладонь, будто то был пульверизатор.
– Вы и вправду такой преподобный, каким всегда стараетесь казаться? прошептала мисс Элфинстоун.
Ну и дела!
Могу лишь вам сказать, что, когда она взяла меня под руку, у меня возникло такое чувство, будто кобра обвила мое запястье. Я отпрыгнул в сторону, распахнул парадную дверь и, не оглядываясь, побежал по дорожке.
Буквально на следующий день мы проводили в деревне распродажу дешевых вещей на благотворительном базаре (опять же, чтобы собрать деньги на новые мехи). Процедура заканчивалась, я стоял в углу, мирно попивая чай и посматривая на деревенских жителей, толпившихся вокруг прилавков... И тут я услышал рядом голос: "О господи, какой же у вас голодный взгляд!" В следующее мгновение длинное гибкое тело прильнуло к моему телу, а рука с красными ногтями пыталась запихать в мой рот толстый кусок кокосового торта.
– Мисс Прэттли! - вскричал я. - Умоляю вас!
Однако она уже прижала меня к стене, а с чашкой в одной руке и с блюдцем в другой я был бессилен сопротивляться. Я почувствовал, как меня всего бросило в пот, и если бы рот у меня не был забит тортом, который она в него запихивала, то, честное слово, я бы закричал.
Пренеприятное происшествие, но впереди меня ждали худшие испытания.
Следующей была мисс Анвин. Мисс Анвин оказалась близкой приятельницей мисс Элфинстоун и мисс Прэттли, и уже этого, разумеется, было достаточно, чтобы я проявлял крайнюю осмотрительность. И кто бы мог подумать, что именно она, мисс Анвин, тихая, кроткая мышка, которая всего лишь за несколько недель перед тем преподнесла мне новую подушечку для коленопреклонения, изящно расшитую своими собственными руками, кто бы мог подумать, что она может позволить себе вольности по отношению к другому человеку? И когда она попросила меня сопроводить ее в склеп, чтобы я показал ей древнесаксонские росписи, мне и в голову не могло прийти, что тут таится какое-то коварство. Но именно так и случилось.
Я не намерен описывать тот инцидент - для меня это слишком мучительно. Да и те, что последовали вслед за ним, были не менее чудовищны. Едва ли не каждый день с тех пор имело место какое-нибудь новое проявление бесчеловечного обращения со мной. Нервы у меня сдали. Иногда я попросту не понимал, что со мной. На свадьбе юной Глэдит Питчер я стал читать заупокойную службу. Во время крещения очередного ребенка миссис Харрис я уронил его в купель и неудачно окунул. На шее у меня снова появилась сыпь, которой не было больше двух лет и за которую мне неловко, и возобновилось это раздражающее почесывание мочки уха. Даже волосы стали вылезать у меня вместе с зубьями расчески. Чем резвее я отступал, тем резвее они преследовали меня. Таковы женщины. Ничто их так не возбуждает, как проявление в мужчине скромности и застенчивости. И они вдвойне настойчивы, ежели им удается разглядеть - и здесь я должен сделать самое трудное признание, - ежели им удается разглядеть, как они разглядели во мне, тайный проблеск желания, светящийся в глубине глаз.
В действительности я был без ума от женщин.
Да-да, знаю. Вам трудно в это поверить после всего, что я рассказал, но это истинная правда. И поймите, я тревожился только тогда, когда они касались меня своими пальцами или прижимались ко мне своими телами. На безопасном расстоянии я бы часами любовался ими с тем необыкновенным восторгом, который и вы, наверное, испытываете, когда любуетесь каким-нибудь существом, не смея до него дотронуться, - спрутом, например, или длинной ядовитой змеей. Я любил смотреть на гладкую белую руку, выскальзывающую из рукава, обнаженную, точно очищенный банан. Я мог прийти в необыкновенное волнение, глядя на девушку, идущую по комнате в облегающем платье; и особенно мне нравился вид сзади пары ног на высоких каблуках - какая пружинистость за коленями, притом и сами ноги упруги, будто сделаны из прочного эластика, натянутого едва ли не до предела, но не совсем. Иногда, сидя летним днем возле окна в гостиной леди Бердвелл, я поглядывал поверх чайной чашки в сторону плавательного бассейна, и непомерный трепет охватывал меня при виде участка кожи на загорелом животе, между верхней и нижней частями купальника.
В том, что возникают такие мысли, ничего дурного нет. Все мужчины время от времени дают им приют. У меня же они вызывали ужасное чувство вины. Не я ли, спрашивал я себя, несу невольную ответственность за бесстыдное поведение этих дам? Не проблеск ли в моих глазах (который я не могу контролировать) постоянно возбуждает страсти и подстрекает их? Не посылаю ли я им бессознательно то, что известно как зазывающий сигнал, всякий раз, когда гляжу в их сторону?
