Книга духов - Риз Джеймс (читать полную версию книги .txt) 📗
Да, пустила кровь. Что на меня нашло? Разумеется, я не думала об этом заранее, а всего лишь подчинилась инстинкту… Просто-напросто, когда мы плыли на плоту и мароны стояли на носу, а я за Пятиубивцем, мне бросился в глаза нож у него на поясе. Лезвие было обнажено до самого кончика. Отвернувшись от блестящей стали, я всмотрелась в Зеркальное озеро, и внезапно, словно бы эта сцена разыгралась у меня перед глазами на белом песчаном дне, поняла, как выказать свои неприязнь и неприятие ведьме, оставленной на острове.
Раскрыв правую ладонь, я быстро-быстро провела ею по лезвию ножа Пятиубивца. Образовался разрез длиной три-четыре дюйма. Вначале он не был виден, и я терялась в догадках, почему у меня не получилось. Но затем боль и кровь явились вместе, в отвратительном единстве.
Гребцы не знали, что я сделала. Пятиубивец, конечно, знал; но он обернулся ко мне медленно, так медленно, что я успела опуститься на колени и погрузить окровавленную руку в Зеркальное озеро.
За плотом потянулся красный след, стал опускаться в глубину. Я гадала, те ли это воды, что питают источник Сладкой Мари? Ответ я получила тут же – боль и мгновенно образовавшийся шрам. Это была не та боль, что в домике Сладкой Мари, нет. То есть по характеру она была похожа, но не так сильна. Итак: да, здесь бил тот же источник… У меня получилось. Но что именно? Об этом я узнала только через несколько месяцев.
На дальнем берегу у нас купили обреченный скот. Мароны не подозревали о происшедшем, потому что раненую руку я прятала, а высохшие следы крови на лезвии ножа не вызывали никаких подозрений.
Пятиубивец завязал мне глаза светлой миткалевой тряпочкой, которая воняла гнилыми плодами.
– Они следят, – шепнул он мне в качестве оправдания.
Мне предстояло покинуть поляну так же, как я пришла, – вслепую.
– Она следит, – добавил индеец. – Как-то умудряется.
Пятиубивец повел меня в лес пешком, лошадей нам не дали. Но, как только мароны остались позади, проводник снял с меня повязку и спросил:
– Что ты наделала? Теперь нам надо бежать. К морю. Пока солнце не село.
Могла ли Сладкая Мари уже узнать о моем поступке? Об этом я не имею понятия даже сейчас, но ни Пятиубивец, ни я не собирались ждать утвердительного ответа, каким послужило бы появление кошек.
Солнце садилось, наклоняясь над заливом, когда мы наконец прорвались через зелень. Колючую, цепкую, густую зелень. На открытый берег.
Наверное, я ожидала чего-то вроде каноэ или примитивного челнока, иначе я бы так не обрадовалась, когда Пятиубивец вытащил из зарослей рыбацкий смэк с парусом. Теперь ветер сделался пособником нашего бегства, ибо, как казалось, это действительно было бегство.
Сладкая Мари говорила, что я найду Селию в Окахумпки – городе Миканопи, в сотне с чем-то миль к северо-востоку от Форт-Брука; эти сведения она процедила нехотя, сквозь зубы. Мы с Пятиубивцем поплыли к Тампе; в Форт-Бруке – расположенном там, где река Хиллсборо впадает в одноименный залив, – нам предстояло снабдить себя всем необходимым и нанять лошадей, чтобы дальше по суше отправиться на собственно индейскую территорию. Так я, во всяком случае, полагала. И даже долгий путь меня не страшил, поскольку я знала, знала, что Сладкая Мари не солгала относительно Селии – жестокие натуры бывают странным образом настроены на правду и ловко с нею управляются – и в конце концов я ее найду. Трудностей не будет – казалось такой наивной дурочке, как я.
На севере дни становились короче, все новые приметы указывали на приближение осени или ранней зимы, но временами случались и жестокие летние бури, когда к вечеру на небе появляются признаки разложения (белые облака сереют, подобно трупам, а потом зеленеют) и оно словно бы умирает; громовые раскаты заменяют предсмертный хрип, росчерки молний в небе – завещание. Землю хлещет дождь, и она в ответ исходит паром. Потом вылезают растерянные лягушки и принимаются выпрашивать пропитание: «Дай бэк-он, дай бэк-он…» Так, по крайней мере, мне слышится.
Пятиубивец же как-то в сырые сумерки передразнил лягушек: «Ай, молчок». Мы нашли сухой участок для бивака и сидели, прислушиваясь к этим ариям. Лягушки не такие голосистые выдавали свист и трели; одна повторяла звучание частого гребня, когда проведешь по нему ногтем.
Дальше я стала задавать вопросы, так как заметила, что Пятиубивец – вольно или невольно – все время меня учит, опираясь в качестве пособия на зелено-сине-золотую книгу природы. При этом в глазах у него появлялось что-то вроде блеска, хотя утверждать это наверное я не могу, поскольку его черты оставались неподвижными при любом настроении.
Да, он произносил вслух названия предметов и тому подобное, но разговором это назвать нельзя. Пятиубивец владел испанским и английским языком, но на последнем обычно разговаривать отказывался, по крайней мере вначале, словно боялся испачкать себе рот. Я? Мне трудно было с индейским языком, таким не похожим на все изученные прежде, но все же некоторые слова, какие он мне преподал, я помню.
– Хей-а-ма, – сказал мой спутник.
Это было глубокой ночью, на вторые сутки нашего похода. Мы сидели плечо к плечу на песке и разглядывали море и небо.
– Кот-зезумпа епаркен. – Это слово я поняла, когда Пятиубивец распрямил шесть пальцев и ткнул указательным пальцем вверх.
Это были Плеяды – из семи звезд-сестер видно шесть. Были еще Альдебаран и искрящийся пояс Ориона, с ними индеец тоже меня познакомил.
Мы долго смотрели на звезды, и наконец:
– Ночебуши, – произнес Пятиубивец, поднялся на ноги, взошел на дюну и остановился среди высокой травы.
Он будет нести первый караул. И я могу заснуть на твердом песке чуть выше линии прибоя, потому что Пятиубивец сказал мне «ночебуши».
Звездное небо поблекло, песня моря обернулась колыбельной, пришел сон.
Меня пригрело и разбудило вставшее солнце. Конечно, я не несла караула. И теперь я задним числом гадала, как долго Пятиубивец стоял на линии прибоя, глядел на юг и ждал, готовый отплыть.
Пятиубивец не в первый раз совершал путешествие в Форт-Брук. Изгибы берега он знал лучше, чем любая карта, и искусно прокладывал маршрут. Он знал, где пристать к берегу, где соорудить из пальметто и мха тенистое убежище. Мне нужна была тень, солнце угнетало, оглушало меня. Лучи припекали с двух сторон – прямые и отраженные от зеркала залива.
