Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Теперь трудно объяснить, каким образом удалось Юлии сделать зрячей мою слепую ярость. Но у нее это получилось. А когда я увидел, что ничего криминального — с точки зрения моей ревности — между ней и Валентином нет и быть не может, и поверил, что она лишь нянчится с другом детства, то с суетливой готовностью начал длинную бессвязную речь, выкладывая ей все известные мне и отчасти дорисованные моим задетым воображением подробности Валиного быта. С именами и координатами. Как джойсовский Блум в роли ответчика на суде из пятнадцатого эпизода «Улисса». Но Юлия терпеливо дождалась, пока я излил всю свою злобу, и не сказала: «Закройте у него крантик».
Выяснять, почему саднит душу, ни охоты, ни времени не было: я опаздывал на очную ставку — тьфу! заговорился, — снимать показания с Дамы без камелий. Нужный подъезд серого дома в притверском переулке был густо облицован мраморными досками с выпуклыми ликами живших и умиравших там тузов.
Женщина без возраста, незаметная, как всякая хорошая прислуга, усадила меня за круглый стол, покрытый темно-синей скатертью с тяжелыми кистями. Несколько поколений артистического истеблишмента, к которому принадлежала хозяйка дома со своими предками, оставили в этой комнате следы богатой, охраняемой даже и сталинской властью, жизни.
Я вспомнил, что пару раз крепко приложил Даму без камелий за вульгарную игру в рецензиях на не-Эрастовы спектакли. Она ведь может ощетиниться — надо было Аву к ней подослать.
— Людмила Андреевна, мне, пожалуйста, кофе, — с этими словами в комнату вошла актриса. Она была в темно-синей бархатной пижаме, без макияжа, свежая и отдохнувшая после дневного сна. Густая низкая челка могла скрывать только один из признаков старения — морщины. — Вам тоже? — добавила она, забыв поздороваться. — Представляете, утром включаю радио и слышу: «Престарелый травести справлял вчера свой день рождения. Он только что вернулся из Италии, загоревший и похудевший, что стоило, говорят, немало денег». И ведь никакой управы на журналюг этих! Хамство, пошлость и вранье. Больше я им спускать не буду!
Слова грозные, а голос спокойный, уравновешенный, и правильные черты лица не сдвинулись ни на йоту, чтобы выразить возмущение. Я поежился, хотя вряд ли Дама без камелий угрожала именно мне, но, честно говоря, слово «хамство» употребляют только те, кто к нему сам склонен.
Тем временем помощница принесла две чашки настоящего пахучего кофе и блюдце с единственным яблоком. Актриса срезала спиралью зеленую шкурку и стала отправлять тонкие белые дольки себе в рот. Я сглотнул слюну и включил диктофон, чтобы к психологическому портрету Дамы без камелий, который у меня уже почти сложился — правда, пока только в кубистической, а не в реалистической манере, — добавить словесные характеристики режиссера, ради чего я и ерзаю тут на стуле.
Запись началась с поучения:
— Чтобы написать книгу об Эрасте, нужно выслушать много людей, нужно сшить ее как цветное одеяло из самых разных лоскутков.
В голове промелькнуло: если и дальше вместо фактуры она будет подсовывать мне свои дурацкие концепции и финтифлюшки лежалых метафор — текста не получится. И вообще, забавно — объясняет мне, как книги пишутся. Похоже, она не очень в курсе, кто я такой.
Пытаясь не вникать в смысл ее монотонной, назидательной речи, я старательно изображал внимание и даже восхищение, поддакивал в нужных местах, но когда усилилась бомбардировка банальностями типа «искусство — это цепь открытий», «артист и зритель — сиамские близнецы, театр без зрителя существовать не может», «на алтарь театра мы приносим свое женское естество, над которым вы, мужчины, осуществляете ежедневное насилие», и растущие досада и раздражение могли уже вырваться наружу, — я дал отдохнуть взгляду, переведя его на мраморную фигурку Психеи, что стояла на консоли за спиной хозяйки. Бесцветный голос со стальными нотками, несмотря на почти полное отсутствие моего внимания, продолжал внятно и расстановисто отчеканивать сентенции, каковых у нее благодаря цепкой актерской памяти и общению с незаурядными людьми накопилась целая коллекция. Под конец мне все же удалось вклинить пару вопросов и выцедить из актрисы несколько вещдоков. На том и разошлись.
Недели две после я мусолил листочки с расшифрованным текстом, но все-таки привел его в божеский вид и предъявил Даме без камелий. Как и в прошлый раз, она пересказала мне сплетни об Эрасте — теперь без ссылки на источник, но снова рьяно осуждая разносчиков, снова поучила меня жить и только потом, напялив очки, положившие конец сомнениям о ее возрасте, с видимой неохотой уткнулась в машинопись. Уже на второй странице по лицу ее прошла тень, глаза нахмурились.
— Комнатенка! Я это слово не могла сказать, — обиженно проворчала актриса.
Я потом перепроверил — не было в тексте никакой «комнатенки». Что за черт, прости господи!
Окончив чтение, дама впервые взглянула мне в глаза. Не знаю, что увидела она, я же разглядел не маску молодящейся актрисы, а растерянное лицо сильно уязвленного человека. Словно в зеркале… И беснуется, и не хочет…
— Я надеялась, что вы разовьете мои мысли… — вырвалось у нее. — Как-то самонадеянно все получилось… Оставьте, это надо переписать. — Она быстро взяла себя в руки. — Приходите послезавтра на спектакль. Билеты все проданы, но я вас куда-нибудь приткну.
С трудом и не без последствий отменив важные встречи, в назначенное время я стоял у служебной раздевалки. Оказалось, из-за болезни второстепенного актера спектакль отменили. Но приехал я не зря — гардеробщица передала мне большой желтый пакет на металлической застежке.
Прочитав текст, я схватился за голову: вместо «показаний», ради которых я дважды как простой журналист посещал эту мегеру, она подсунула мне якобы эссе из сентенций типа: «Его хрустальные дворцы и аметистовые пирамиды, затейливые фонарики и колоннады, сотканные из света и тени, а в основном из игры его воображения, поражают зыбкостью и эфемерностью, они подобны льдинке на ладони ребенка, которая тает у него на глазах». Лирика на все случаи жизни. Тот, кто писал за нее это, видел хоть один спектакль Эраста?
РЕС
По возвращении из Любека пришлось заскочить к Ренате за почтой: я продолжал сообщать всем знакомым родительские координаты, хотя давно жил отдельно. Почему? Ну… Перемена адреса — информационная смерть… Не по нутру мне было долго гнездиться в одном и том же месте, ремесло требовало частых поездок, и вообще, что-то тянуло к родным пенатам. Я думал — мать, долг, но оказалось — и предчувствие.
От матери я вышел рановато, минут десять до электрички было, поэтому к платформе я шел медленно. Смеркалось. В пустующем замке рядом с родительским домом неожиданно засветилось окно. Вспомнил, как в детстве мы населяли эту неуютную, но всегда ухоженную махину привидениями или шпионами из Советского Союза — юридические хозяева там обитали редко. Мимо витой чугунной решетки, охраняющей дворцовые тайны, мне навстречу неторопливым легким шагом двигалась незнакомая женская фигурка. Чем ближе она подходила ко мне, тем больше я досадовал, что нет под рукой видеокамеры и я не могу оставить себе на память ее цветной образ на фоне черно-белой графики сумерек.
Когда мы поравнялись, я безотчетно приостановился, и отрешенный взгляд ее голубых глаз, подсвеченных васильковым беретом и шелковым шарфом в синих разводах, споткнулся о меня. Но, видимо, трудно ей было вынырнуть из каких-то своих невеселых глубин, и мне досталась только автоматическая приветливость.
На следующий день в телефонном разговоре Рената сказала мне своим ровным, безэмоциональным голосом:
— Должно быть, ты вчера пересекся с Авой — она вернулась сразу после твоего ухода.
Потом я уехал в Чили на натурные съемки — там самый крупный в мире телескоп, и как всегда, когда мы расставались надолго, стал получать от Ренаты письма-отчеты о том, как лечат разрушающиеся зубы Петера, о наводнении в подвале сестринского бутика, о конференции по радиосвязи в Южной Франции, где половина участников (двести пятьдесят человек!) заболела странным гриппом — все время кружится голова — и старший братец к концу тоже, о женитьбах племянников и так далее. Кропотливая, незаметная нам работа по преодолению центробежной силы, разрушительной для семейных уз. Но я искал и находил все больше и больше вестей о моей незнакомке.
