Нет царя у тараканов - Вайсс Дэниэл Ивен (книги без регистрации TXT) 📗
– Она дура, это точно. Как все блондинки, – сказал Рейд. – Две предыдущие были брюнетки. Как и Айрина мать, пока в рыжий не выкрасилась.
– Эта красивее, – заметила Либресса. – И она шикса.
Рейд потряс головой:
– Думаешь, Эдип предпочел бы спать с шиксой?
– Как бы там ни было, – сказал Бисмарк, – ты только что сказал, что даже Цыганка не в состоянии устранить Руфь. А преданная Оливеру бесстрастная Элизабет как справится? На кой ей это вообще?
Либресса молчала. Ответа не было.
– Сексуальные вкусы животных с феромонами определяются всего несколькими атомами, – заявил я. – Айра, в отсутствие твердой руки химии, неразборчив. Его вкус можно изменить.
– И все-таки, – настаивал Барбаросса, – с чего ты взял, что Элизабет в состоянии сделать то, что даже Цыганке не под силу?
– Элизабет – высокая блондинка, стройная и красивая. Недоступна, поскольку замужем, табуирована религией. Она даже соблазнительнее – и в отличие от Цыганки не завоевана и живет по соседству.
– Пусть так, но каким образом ты их сведешь? Общественные условности против них, а они цивилизованные люди, – сказал Бисмарк.
– Если не можешь воздействовать прямо на них, заставь помочь их партнеров, – вмешался Гете.
Гениально. Но когда я спросил, есть ли добровольцы для этой кампании, никто не отозвался.
– Это касается только тебя и Айры, – сказал Гете.
– Ты мне подал отличную идею. Я же для всех стараюсь, – сказал я.
– Тот, кто сочтет, что в его интересах поступать, как ты, полагаю, к тебе присоединится, – ответил Бисмарк, отсалютовав усиками.
Тараканья логика.
Я ушел. Дело касалось меня и Айры – и никакие советы на данный тревожный факт не повлияют. Смогу ли я его убедить? Достаточно оглядеться во тьме плинтуса, чтобы понять: я имею дело с животным, лишенным не только нормальных страстей, но также здравого смысла и гордости. Преданный искоренению дискриминации и нищеты в крошащемся центре города, Айра загнал нас в самое тесное гетто на свете, изводил голодом, запугиванием и бессистемными убийствами. Быть может, он пренебрежет мягкими тараканьими методами, и мне придется стать жестоким, как человек, дабы он проявил сочувствие.
В глубине плинтуса наши малыши – нимфы – играли в «летучую мышь». Эту игру они придумали после переезда сюда. Штук тридцать личинок цеплялись задними ногами к деревянному краю отверстия в плинтусе, болтая остальными ногами и крошечными усиками. Суть игры – продержаться дольше остальных, пока наверху не останется только один – «млекопитающий». Прикосновения формально запрещены, но вскоре усики начинают со свистом вращаться, словно бола, и личинки сбивают друг друга. Спавшие внизу взрослые матерились, когда детеныши приземлялись им на спины.
Очертания кучи все больше размывались по мере падения последних игроков. Пока я смотрел, ее контуры становились все абстрактнее, и вдруг меня посетило видение – мне показалось, я увидел острие ключа!
– Вы меня достали, – сказала Джулия Чайдд, когда на нее рухнул третий участник соревнования. Она выстрелила в сторону первой попавшейся личинки пугающей струей, и все попадали, точно батарея доминошных костяшек. В этой тесноте стало слишком шумно. Я ушел спать наружу.
Блаттеллы растут неравномерно. Мы линяем восемь раз и с каждой линькой вырастаем скачком. Личинки, которых мы зовем нимфами, или молодняком, пережили определенную линьку.
Утром я вернулся на арену игрищ юных особей, где обнаружил полный набор возрастов, по одному каждого размера. Некоторое время понаблюдав их в деле, я уже знал, кто из них поможет мне освободить кухню.
Я отобрал группу, в общих чертах с ними побеседовал. Что они знают о жизни вне плинтуса? У них даже имен нет.
Но они мгновенно поняли, чего я от них хочу. Седьмая нимфа сказала:
– А типа этот план – он нам зачем?
– Ага, и ты кто такой, вообще говоря? – спросила пятая.
Спокойно, сказал я себе. Скептицизм – нормальное явление. Жалобный щенячий скулеж – тоже.
– Еда заканчивается, – ответил я. – Надо что-то делать.
Они колебались.
– Ты по графику линяешь? – спросил я пятую нимфу.
– Ну, может, на пару недель отстаю. Ниче так. Я постучал усиками ей по спине.
– Что-то не верится. А вы, – обратился я к новорожденным, – в ее возрасте отстанете на несколько месяцев. У вас мировоззрение карликов.
– Кончай гнать, – сказала пятая тоненьким сопрано. – Выкладывай, что у тебя.
– Ну то есть не получится, – сказала седьмая. – Люди же не настолько идиоты.
Тут впервые заговорила четвертая:
– Добыть еду – это еще не все. Это план империалиста. Мы должны оказывать людям такое же уважение, какого от них ожидаем.
Айрино коварство передалось этому поколению. Возможно, его резкий голос проникал под плинтус.
– Голод – вот чего я от них ожидаю, – заявила новорожденная сестре.
– Вот поэтому мы все время воюем, – возразила четвертая. – Мы эгоистичны и недальновидны.
И тут я понял: пытаясь воздействовать на личинок словами, я тоже играю в человека. Чтобы получить, следует отдавать.
– Пошли, – сказал я. Они повиновались. Из-за основания батареи я вытащил излюбленное лакомство Блаттеллы – конфетку «М&М». – Это мое. Я ее принес со старой кухни. Предлагаю сделку: если вы согласны мне помочь, мы это сейчас съедим. Но нужны мне или все, или никто. Решайте.
Все решил запах «М&М». Мы окружили ее и принялись бурить, громко чавкая. Челюсти у меня больше всех, так что я первым добрался до ядра. Остальные появлялись вокруг меня в порядке убывания возраста. На одну чудовищную секунду я представил нас чучелами, головами трофеев на стене гостиной цвета «М&М». Я встрепенулся, когда последний кусочек оболочки сломался и личинки ввалились внутрь с криками «Вперед!».
Мы вылезали осторожно, чтобы не переломать кончики крыльев о жесткую глазурь. Затем я повел нимф по столовой. Они изумлялись величине комнаты, где провели целую жизнь, – они никогда не видели ее целиком. Они съежились, впервые увидев полуденное солнце. Blatta. Сумеречники.
Мы преодолели коридор, перебрались через порог и вошли в шкаф. При виде аккуратно расставленных ботинок и туфель у меня заколотилось сердце. Я знал: в шкафу они не представляют опасности. Но все равно видел в них арсенал смертельного врага. Я чувствовал не только запах резины и кожи – еще пахло мелко толченным хитином и засохшей кровью Блателлы на подошвах.
Я взял себя в руки и поманил личинок, застывших на пороге; страх перед обувью у нас в генах. Я провел их между парой галош к задней стенке. Я не ожидал, что они так себя поведут.
– Вот он! – завопила седьмая нимфа. И метнулась к двери.
Я ее перехватил.
– Он не опасен, – сказал я. – Он мертв, как и обувь.
Седьмая вырывалась. Остальные забивались под ботинки. Мой ночной кошмар.
– Смотри.
Я отпустил нимфу и подошел к пылесосу. Я ступил в металлическую муфту, затем в шланг и вошел внутрь.
– Он умер.
– Скатертью дорога.
– Пошли отсюда. Я вылез наружу.
– Он вернулся, мать его! – закричала седьмая. – Невероятно! Он вернулся!
– Хвост свернут в кольцо. Люди его достают и суют в дыру в стене. Когда он не в дыре, пылесос безвреден.
– Ты над нами издеваешься, – сказала четвертая нимфа.
В электричество трудно поверить. Я прогулялся до конца шланга.
– Давайте на всякий случай около пасти толпиться не будем. Пойдем ему прямо в зад.
Я показал им дыру, где провод присоединялся к цилиндру.
– А он нас оттуда не слизнет? Так все животные умеют, – спросила четвертая.
Исключая хомо сапиенс, да.
– Посмотри, какой крошечный анус. А теперь посмотри, какая пасть. – Я показал на муфту и шланг. – Он нас не поймает.
– Он нас высрет, как дерьмо, – сказала седьмая. – Ну и прогулочка будет!
Они уже озлобились, но тут я получил неожиданную поддержку.
– Вперед! – сказала нимфа. Она помчалась по шнуру и исчезла в дыре. Секундой позже выглянула наружу: – Говна пирога!
