Висельник - Слаповский Алексей Иванович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Нина очень завидовала мне, когда я, после ухода Евгении Иннокентьевны, полчаса буквально катался по полу от хохота – вырвалось долго сдерживаемое.
– А я вот не могу смеяться. Я это каждый день слышу. Одно и то же. Она странная. То есть не странная… Ведь эта история про солдата и уход молодой жены через три дня, этой истории десять лет. Понимаешь, у обычных людей новое приходит в душу, в ум, а старое понемногу – в архив. Иногда только вдруг – вспомнится. Она же ничего не забывает, все в ней живет одновременно. До смешного – в магазине вдруг пятисотенные начинает считать за пятидесятирублевки. Ее обманывают, она приходит – плачет. Она и замуж второй раз не вышла, потому что для нее мой отец – будто только сейчас дверью хлопнул и, может, еще вернется. Нет, правда, я знаю, она надеется. Отец довольно плохо живет с новой семьей. Они даже, кажется, встречались тайком, представляешь? Он бы, может, и вернулся, но там навешал на себя: дача, квартира, машина, двое детей, жена цепкая… А она ждет. Она держит себя в форме: бегает, гимнастика и все такое. Если подумать: романтическая история. Сюжет для лирической комедии.
– Иди ко мне, – сказал я.
И еще один визит был не только вне программы, но и совсем неожиданный, непонятный. Ко мне заявилась моя вторая жена – та самая, которая ушла от меня сперва к Фазану, задушевному и несчастному, Царство ему небесное, а потом нашла всемирно известного психиатра.
Это было примерно за две недели до нашей свадьбы, точнее – бракосочетания. (Я, кстати, мог бы устроить оформление документов в три дня, но мне почему-то захотелось, чтобы как все граждане: подать заявление, постояв в очереди, выслушать напутствия, выждать положенный срок, мне это доставило какое-то особенное удовольствие.) Я вернулся после своих дел довольно поздно, хотел поужинатъ и отвезти Нину домой – после первой ночи и до самого дня получения документов она ни разу не оставалась у меня на ночь. Нина сказала:
– Тебя там какая-то женщина ждет.
– Какая? Долго ждет?
– Часа три.
– Что?! И ты ее не выгнала?
– Ей хорошо, она пьет коньяк и слушает радио. Она хотела со мной говорить, но я терпеть не могу говорить с пьяными. Я сказала ей об этом – и ушла читать. Она пыталась еще, мне пришлось повторить. Она успокоилась, сидит одна.
Я поцеловал Нину, прошел на кухню.
Моя вторая жена уже не только пила коньяк, но и кушала. Она достала из холодильника холодную вареную курицу и вот, отломив курью ногу, рвала ее белыми крепкими зубами, вытирая жирный рот рукавом белой блузки.
– Чем обязан? – спросил я.
– Просто зашла, – сказала она, интересуясь, кажется, курьей ногой больше, чем мною, и, может, сожалея, что приходится говорить, вместо того чтобы спокойно поужинать.
– Всё-таки какая-же ты сволочь, – невнятно сказала она, жуя.
– Что?
– Все-таки лучше мужика я не знала, – повторила она, прожевав и икнув.
– Ты пришла, чтобы мне это сказать?
– Только это. Сказать и уйти. Без эмоций. Просто сказать. Иногда язык чешется до смерти: хочется произнести какую-нибудь фразу. У тебя бывает? Сижу раз на заседании кафедры, и смертельно охота сказать вслух матом: «…..!» Совершенно непонятно почему. И настроение нормальное, и погода ничего, и вообще – а вот вдруг! До истерики! Хоть рот зажимай. Ну? Пришлось сделать вид, что живот скрутило или – ну, мало ли, по женской части, в общем, выбежала в сортир, там никого, и я громко: «…..! …..! …..!» Раз двадцать. Только тогда успокоилась.
– Ты потише.
– Ах, да, там девушка. Невеста. Или уже жена. Совсем юная. С горшка снял, воспитал, чистой-невинной взял. Мужчины некоторые, истаскавшиеся сами которые, обожают такие варианты.
Я глядел на нее и думал: странно. Вот она, моя тонкая умом и талией филологиня. Чем старше становится, тем почему-то грубее, презрительнее, что ли, по отношению и к себе, и к другим – а сейчас и вовсе похожа на подпившую мясо-молочную продавщицу, пришедшую излить матерные обиды своему хахалю.
– Ну и сказала бы свои слова, если язык чешется, дома, когда мужа нет.
– Они – адресные. Лучше тебя мужика я не знала. Лучше тебя мужика я не знала. Лучше тебя мужика я не знала…
Она повторяла это действительно без эмоций, без интонации, словно вела счет чему-то неведомому: «Первый… Второй… Третий… Сто пятнадцатый…» – устав при этом считать.
– Что ж, – сказал я. – Спасибо. И до свидания.
Мягко сказал. Хотя подумал вдруг: ведь это из-за тебя, тварь ты продажная, которую я, по несчастью, любил когда-то, то есть не только из-за тебя, но и из-за тебя тоже, я пришел в нынешнее состояние, когда – счастлив, но словно предсмертно счастлив, потому что должен убить самую красивую и умную женщину, какую только встречал. Должен – решено и подписано. И твоя подпись, мразь ты такая, тоже есть!
– Я должна объяснить тебе загадку, которая тебя мучает. Я должна объяснить, почему я от тебя ушла. Я хотела объяснить это твоей чувихе – или жене, извини, я немного выпимши, чтобы она тоже – руки в ноги и тикать. Сейчас объясню.
Объяснять она собралась обстоятельно и со вкусом: налила коньячку, вынула сигарету – чтоб выпить, закурить – и начать.
Я выплеснул коньяк в мойку, мягким, но точным движением выхватил из ее пальцев сигарету, сломал, бросил в пепельницу, полную окурков.
– Пошла прочь, гадина, или я тебе в морду дам.
– Дай! Дай! – вскочила и завизжала она совсем уж как базарная торговка. – Дай, убей – чтобы я не боялась тебя! Я всегда хотела, чтобы ты меня лучше бил, делал что-то такое – чтобы не ждать, чтобы не так страшно было! Я и сейчас тебя боюсь, не сейчас, тут, а там, где живу, я оттуда тебя боюсь – что ты придешь и мщения потребуешь. Это не-вы-но-си-мо! – орала она мне в лицо, брызгая слюнями и ошметками непрожеванной курятины.
Я взял ее за холку (кофточка затрещала) и, подбадривая пинками, вывел на лестницу и захлопнул дверь. Она звонила, стучала, в общем, колобродила как могла, но скоро устала, умолкла. Послышались шаги. Домой. К мужу-психиатру. Авось подлечит.
– Это и есть твоя вторая жена? – спросила Нина.
– Да.
– И ты ее любил?
– Да.
– А теперь нет?
– Я же рассказывал.
– Помню. Она тебя бросила. Ни с того ни с сего. Но ведь не так уж много времени прошло. А ты говорил с ней как с совсем чужой женщиной. Ты так обиделся на нее?
– Да.
– А я вот не умею обижаться. Совсем не умею. Абсолютно.
– Ладно. Отвезу тебя домой, хорошо?
– Ты голодный.
– Нет.
– Почему бы мне не остаться? Мать спокойно отнесется к этому. И даже если я совсем к тебе перееду.
– До свадьбы – нет. Это мой маленький каприз.
– Не понимаю. Оригинальничаешь ты, что ли?
Она задавала вопросы, потому что у нее была необходимость спрашивать, но спросить, конечно, хотела о другом: в чем смысл истерических криков моей второй жены? Что она собиралась мне объяснить? Я мог бы подсказать ей: не мучайся, спроси. При условии, если смог бы ответить.
Оставалось совсем немного до нашего тихого бракосочетания – и тут начались странности.
На мое дело, в котором я компанействовал со Стасиком Морошко, а также на все другие дела и предприятия, где я хоть малой толикой участвовал, одновременно напустились налоговые инспекции, различные городские и районные комиссии, включая даже комиссию по охране природы. Дураком надо быть, чтобы не увидеть в этом целенаправленную кампанию, а направление цели – я собственной персоной.
Пришлось взять за грудки Стасика Морошко: неужели ему настолько маниакально полюбилась моя любимая, что он на все готов, лишь бы навредить мне? Стасик заверещал, что он не самоубийца, не такой идиот, чтобы топить себя вместе со мной. Будь спокоен, сказал он, сам слегка успокоившись, когда мне понадобится тебя убрать, я тебя уберу. Но я ж реалист и понимаю, что сейчас этим ничего не добьюсь. Юная невеста тебя любит – и даже дохлому тебе будет верна. А вот когда она от тебя приустанет, когда ты ей надоешь – потому что не бывает так, чтобы жить с человеком – и он бы не надоел, вот тогда…
