Чужой в незнакомом городе - Лимонов Эдуард Вениаминович (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗

Стояла красивая солнечная осень. Леса вокруг на холмах, стояли, как пластиковая мебель в Макдональдс, яркие, без полутонов. Солнце неуклонно появлялось ежедневно и нагревало ферму, деревню Глэкоу Миллс, откуда сбежали в город все жители, за исключением десятка семейств. Пар подымался к середине дня от высыхающих после ночного заморозка растений. Пахло прелыми травами… И мы, двое, на фоне всего этого великолепия, русский Эдвард и американец Билл участвовали в вечной человеческой драме. Первенство силы воли над физической силой опять в миллиардный раз утверждалось на Земле. Я понимал это.

Я испытывал его. Всего-то дела было в одной фразе. Я добивался, чтобы он сам сказал: «Сегодня моя очередь, Эдвард!», но он молчал и по-прежнему трусливо отставал, приближаясь к яме. Яма вызывала у Билла ужас. Ибо в ней он должен был напрягать свои выхоленные на пиве и свинине молодые американские мышцы. Напрягать до боли, растягивать колени, сгибать позвоночник бессчетное количество раз, натуживать шею. Подвергаться боли… Для меня же, напротив, «моя яма», как я стал ее называть, стала обжитым местом. Землянкой победы, где я ежедневно праздновал мою победу над мужчиной много моложе меня и, что очень важно, над мужчиной чужого племени.

Майкл ходил вокруг посмеиваясь. Спускаясь в яму, он одобрял мои темпы. Он был сумасшедший работник, этот Майкл, мы с ним были два сапога пара. Он улыбался, вымерял глубину моей ямы, взяв у меня из рук кирку, подправлял срез, и уходил, продолжая улыбаться. Я думаю, он понимал, что происходит. Майкл, кажется презирал своего Дэйвида. Однажды, когда писатель явился на ферму и болтал, свесив ноги, сидя на балке, в то время, как мы обливались потом, Майкл, отбросив лопату, резко и зло дернул Дэйвида за ногу. Автор книги о Марселе Прусте неловко свалился. И даже зарыдал. Ушел от нас, рыдая.

Мой Билл не рыдал. Он был могильно молчалив утром до распределения ролей, и становился безудержно говорлив тотчас после того, как я занимал мое место в моей яме.

Прошли две недели. Однажды Майкл, спустившись ко мне, измерив яму, нашел что она достаточна глубока, пора ставить опалубку для заливки фундамента. Майкл стал работать над опалубкой, сооружать ее из досок вместе с толстым трусом Биллом, а меня прикрепил к Джорджу, — покрывать новую крышу слоем смолы. На крыше пахло хорошо и крепко смолой и хвоей. Потому что вровень с крышей качалась под ветром крона пахучей сосны.

Все это происходило в местах, описанных некогда Вашингтоном Ирвингом. В нескольких милях всего лишь находился «Рип Ван-Винкель Бридж». И как я уже упоминал, природа вокруг была необыкновенно красивая. Невозможно было поверить, что такая природа возможна всего лишь в двух часах езды от Нью-Йорка на автомобиле. Именно эти два обстоятельства заставили мадам Маргариту выбрать Глэнков Миллс для загородной резиденции.

Муссолини и другие фашисты…

Я доедал рис с польской колбасой, когда появился Муссолини. «Миланцы! — крикнул Муссолини. Седая трехдневная щетина, рожа боксера, черная рубашка. Он держался за массивную ограду балкона руками. — Я явился сказать вам, миланцы, — Муссолини мощно сжал ограду и передвинул ее на себя, — что вся Италия смотрит на вас!»

У меня закололо кожу на плечах и шее, там где у зверя находится щетина, долженствующая вставать от волнения, и я перестал жевать. Муссолини глядел на меня, как будто вся Италия глядела. Бросив вилку, я вскочил и пробежался по комнате. Но мощные ручищи Муссолини подтянули меня вместе с оградой к себе и мне пришлось усесться на пол. Заколыхали фесками с кистями лидеры на балконе. Встрепенулись флаги, поплыли пушки и танки… «Фасита ньера, бэлль Абиссина…» [36] Молодые, веселые фашисты затопили площадь.

Тотчас вмешался комментатор. Они никогда не оставят вас одного со старой лентой. В демократии вам постоянно объясняют, что плохо, что хорошо, чтоб вы не перепутали. Комментатор заговорил об экспансионистской агрессивности итальянского фашизма, но фашисты были такие молодые и веселые, shit! я забыл когда я видел в последний раз так много веселых, счастливых и сильных людей на одной площади. Чтобы испортить впечатление, комментатор стал пиздеть о Липари-айлендс, куда уже в те ранние годы Муссолини ссылал своих врагов и где их якобы кормили касторовым маслом, от поедания которого человек ссыхается, как египетская мумия. Но мумий не показали, очевидно документальных кадров не сохранилось, и даже эта лента, без сомнения сооруженная в пропагандных целях демонстрировала исключительно сильные руки, веселые рожи, быстрые движения… Все, чего американцы добились: соединив вместе множество парадов, подчеркнули тщеславие фашизма.

В дверь постучали три раза. Я открыл.

«У тебя есть сигареты, Эдди?»

Сосед Кэн был во вполне приличном состоянии. Борода пострижена. Новые очки. Запой прошел и теперь он будет работать на выгрузке фруктов для соседнего супермаркета «А-энд-П», зарабатывать доллары, дабы отдать долги, набравшиеся за время запоя. «Входи», — предложил я.

«Но, тсэнкс, у меня женщина.» Он улыбнулся. Длинный, черный человек.

Если бы мне одиннадцатилетнему, в свое время предсказали подобную судьбу, «слушай, мальчик, через пару десятилетий ты будешь жить на Верхнем Бродвее, в Нью-Йорке, единственным белым мужчиной в отеле с черными, будешь курить марихуану и пить с черным Кэном и злейшим твоим врагом будет помощник менеджера мексиканец Пэрэс», я бы долго и грустно смеялся глупой шутке. В мои одиннадцать я глядел каждый день из окна родительской комнаты на одинокое дерево, растущее рядом с телеграфным столбом у обочины пыльной захолустной дороги называемой Поперечная улица и с ужасом думал, что мне предстоит лицезреть это дерево всю жизнь… Но вышло иначе. Уже в одиннадцать со мною стало что-то происходить, и потом в пятнадцать, и когда я забыл думать об этом дереве на Салтовском поселке, видимом из дома 22 по Поперечной улице, то вдруг очнувшись, понял, что дерево исчезло и я давным-давно живу в мире ином, в третьей или в четвертой по счету жизни. В мире какого-нибудь Эрих-Мария Ремарка, я читал подростком его «Три товарища», как читают «Остров сокровищ», с почтительным восхищением чужой экзотикой… Ах, пыльное деревце у края украинской тропинки, превращенного в робкую дорогу, а позже в робкую улицу… Живо ли ты сейчас? Я ведь даже не знаю какой ты было породы. С большим трудом вспоминаю серенький ствол и пыльные листья. Небольшое, высаженное нами, жителями дома 22… Помню нашу команду садоводов: батя-капитан в галифэ с кантом МВД и старых сапогах, я в глупых штанах-шароварах, называемых «лыжными», дядя Саша Чепига, — электромонтер, слегка выпимши, сын дяди Саши — Витька, хмурый мальчик четырех лет. Задевая корнями стенки ямы дядя Саша держал саженец, а мой отец, встав на колени, бросал землю руками…

«Сигарэт… — Кэн помахал у меня перед глазами черной рукой с чрезвычайно длинными пальцами. — Ты куда исчез?» Я дал ему три. сигареты. Для женщины.

«Множество спасиб, — сказал он. — Ты что, завел собаку, Эдди?» «Нет. Почему?»

«А кого ты кормишь с полу…» — он заржал, указывая на оставленную мной на полу тарелку с остатками риса и колбасы.

«Себя.» — Я присоединился к его смеху. Когда живешь вот так вот один, то не замечаешь странности своих некоторых привычек, но вот сосед Кэн видит твою клетку с порога, и оказывается ты ешь как dog. «Television diner», — оправдался я.

Муссолини отсутствовал минут пять-семь и вновь появился уже старым, в большом не по росту кожаном пальто. Гитлер послал Отто Скорцени вытащить Муссолини из лап врагов. Полковник Скорцени выполнил приказ. Гитлер, чуть сгорбленный и усталый, похлопал вышедшего из авиона Муссолини с этакой поощрительной гримасой, мол «Welcome home, old silly boy»… Если бы у меня был такой друг… Ах если бы у меня был такой друг…

Лента была не о Муссолини, но об Италии. Посему они еще полчаса демонстрировали доблестные войска союзников, высаживающиеся в Сицилии, итальянских блядей, продающих себя американским солдатам за шоколад, нейлон и пенициллин. Сопровождалась свободная торговля нью-орлеанским джазом «Тудуп-тудуп-туп…» В самом конце фильма показали десяток трупов, лежащих вповалку. Активный народ плевал в трупы и пинал трупы ботинками. Выбрав среди трупов Бенито и его подругу Клару Петаччи «партизаны» подвесили их за ноги. Комментатор злорадно сообщил, что таким вот был бесславный конец диктатора фашиста. Зазвучала победная американская музыка. Народ, как всегда беспринципный, радостно завопил.