Триумфальная арка - Ремарк Эрих Мария (книги бесплатно читать без .txt, .fb2) 📗
Он встал. Гомес отшатнулся. Посмотрел на Морозова. Потом, как по команде, резко повернулся кругом и зашагал к своему столику. Морозов сел на место, вздохнул и позвонил официантке.
– Принесите-ка нам кальвадоса, Кларисса. Два двойных.
Кивнув, Кларисса ушла.
– Тоже мне вояки. – Равич усмехнулся. – Такой короткий ум и такие сложные представления о чести. Этак и свихнуться недолго, а уж спьяну и подавно.
– Оно и видно. Вон уже следующий идет. Еще немного – и они начнут ходить процессиями. Кто пожалует на сей раз? Может, сам Франко?
Это снова был Наварро. Опасливо остановившись от столика в двух шагах, он на сей раз обратился к Морозову:
– Полковник Гомес сожалеет, что не имеет возможности послать вам вызов. Сегодня ночью он покидает Париж. К тому же его миссия слишком ответственна, и он не может позволить себе неприятности с полицией. – Он повернулся к Равичу. – Полковник должен вам гонорар за консультацию. – С этими словами он бросил на стол сложенную пятифранковую купюру и попытался гордо удалиться.
– Секундочку, – проговорил Морозов. Кларисса как раз подошла к их столику с подносом. Морозов взял рюмку кальвадоса, но, глянув на нее, покачал головой и поставил на место. После чего взял с подноса стакан воды и невозмутимо выплеснул Наварро в лицо. – Это чтобы вы протрезвели, – невозмутимо пояснил он. – И зарубите себе на носу: деньгами не швыряются. А теперь катитесь отсюда, идиот ламанческий…
Наварро ошеломленно утирался. К их столику уже спешили остальные испанцы. Их было четверо. Морозов не спеша поднялся во весь рост. Он был на голову, а то на две выше каждого из испанцев. Равич продолжал сидеть. Он посмотрел на Гомеса.
– Не смешите людей, – посоветовал он. – Вы все, мягко говоря, не трезвы. У вас ни малейшего шанса. Минуты не пройдет, и вы костей не соберете. Даже на трезвую голову у вас все равно шансов никаких.
Он встал, подхватил Наварро под локти, приподнял, повернул и, как болванчика, поставил настолько вплотную к Гомесу, что тому пришлось отступить.
– А теперь оставьте нас в покое. Мы вас не звали, не просили к нам приставать. – Он взял со стола пятифранковую купюру и положил на поднос. – Это вам, Кларисса. Господа хотят вас отблагодарить.
– Первый раз хоть что-то на чай от них получаю, – буркнула официантка. – Ну, спасибо.
Гомес что-то скомандовал по-испански. Все пятеро дружно повернулись кругом и отошли к своему столику.
– Жаль, – вздохнул Морозов. – Этих голубчиков я бы с радостью отделал. А нельзя – и все из-за тебя, бродяги беспаспортного. Ты хоть сам-то жалеешь, что не смог отвести душу?
– Не на этих же. Мне с другими поквитаться надо.
Из-за испанского столика до них доносились обрывки гортанной чужеземной речи. Затем прозвучало троекратное «Viva!» [8], звякнули дружно поставленные на стол бокалы, и вся компания чуть ли не строем очистила помещение.
– Такую выпивку и чуть было в эту рожу не выплеснул, – покачал головой Морозов. – Надо же, и вот этакая шваль правит сейчас в Европе. Неужели и мы такими же идиотами были?
– Да, – отозвался Равич.
Еще примерно час они играли молча. Вдруг Морозов вскинул голову.
– Вон Шарль идет, – сообщил он. – Похоже, к тебе.
Равич поднял глаза. Паренек из швейцарской уже подходил к их столику. В руках у него был небольшой сверток.
– Просили вам передать.
– Мне?
Равич осмотрел сверток. Сверток небольшой, в белой шелковистой бумаге, перевязан бечевкой. Адреса на свертке не было.
– Я ни от кого ничего не жду. Это какое-то недоразумение. Кто передал?
– Женщина… ну, то есть дама, – поправился паренек.
– Так женщина или дама? – уточнил Морозов.
– Да вроде как посередке…
– А что, метко, – ухмыльнулся Морозов.
– Тут даже не написано, от кого. Она точно сказала, что это мне?
– Ну, не то чтобы прямо. Не по имени. Для доктора, говорит, который у вас живет. А потом… вы эту даму знаете.
– Это она так сказала?
– Да нет. Но это с ней вы недавно приходили ночью, – выпалил парень.
– Да, Шарль, со мной иногда приходят дамы. Но пора бы тебе знать: тактичность и скромность – первые добродетели служащего гостиницы. Нескромность – это только для кавалеров большого света.
– Да вскрой же ты его наконец! – не утерпел Морозов. – Даже если это не тебе. В нашей многогрешной жизни и не такое случалось вытворять.
Равич усмехнулся и развязал бечевку. В свертке прощупывался какой-то предмет. Оказалось, это деревянная фигурка мадонны, которую он оставил в комнате той женщины, как же ее звали… Мадлен… Мад… Он напряг память… Нет, забыл. Что-то похожее. Он разворошил шелковистую бумагу. Ни письма, ни записки.
– Хорошо, – сказал он пареньку. – Все правильно.
И поставил статуэтку на стол. Среди шахматных фигур она смотрелась странно и как-то неприкаянно.
– Она русская? – спросил Морозов.
– Нет. Хотя мне сначала тоже так показалось.
Равич заметил, что губную помаду с лица мадонны отмыли.
– Что прикажешь мне с этим делать?
– Поставь куда-нибудь. На свете множество вещей, которые можно куда-то приткнуть. И для всех находится место. Только не для людей.
– Того человека, наверно, уже похоронили.
– Это та?
– Ну да.
– Но ты хоть заходил к ней еще раз, проведать, как она и что?
– Нет.
– Странно, – задумчиво проговорил Морозов. – Сперва мы думаем, будто помогаем кому-то, а когда человеку тяжелее всего, перестаем помогать.
– Борис, я не армия спасения. Я видывал в жизни случаи куда хуже этого и даже пальцем не пошевельнул. И почему, кстати, ей должно быть сейчас тяжелей?
– Потому что теперь она оказалась по-настоящему одна. В первые дни тот мужчина хоть как-то, но все еще был с ней рядом, пусть даже мертвый. Но он был здесь, на земле. А теперь он под землей, все, его нет. И это вот, – Морозов указал на фигурку, – никакая не благодарность. Это крик о по-мощи.
– Я переспал с ней, – признался Равич. – Еще не зная, что у нее стряслось. И хочу про это забыть.
– Чепуха! Тоже мне, велика важность! Если это не любовь, то это вообще распоследний пустяк на свете. Я знал одну женщину, так она говорила, ей легче с мужиком переспать, чем назвать его по имени. – Морозов склонил голову. Его лобастый лысый череп под лампой слегка отсвечивал. – Я так тебе скажу, Равич: нам надо быть добрее – поелику возможно и доколе возможно, потому что в жизни нам еще предстоит совершить сколько-то так называемых преступлений. По крайней мере мне. Да и тебе, наверно.
– Тоже верно.
Морозов облокотился на кадку с чахлой пальмой. Та испуганно покачнулась.
– Жить – это значит жить другими. Все мы потихоньку едим друг друга поедом. Поэтому всякий проблеск доброты, хоть изредка, хоть крохотный, – он никому не повредит. Он сил придает – как бы тяжело тебе ни жилось.
– Хорошо. Завтра зайду, посмотрю, как она.
– Вот и прекрасно, – рассудил Морозов. – Это я и имел в виду. А теперь побоку все разговоры. Белыми кто играет?
5
Хозяин гостиницы сразу же Равича узнал.
– Дама у себя в комнате, – сообщил он.
– Можете ей позвонить и сказать, что я пришел?
– Комната без телефона. Да вы сами можете к ней подняться.
– В каком она номере?
– Двадцать седьмой.
– У меня отвратительная память на имена. Не подскажете, как ее зовут?
Хозяин и бровью не повел.
– Маду. Жоан Маду, – сообщил он. – Не думаю, что это настоящее имя. Скорей всего артистический псевдоним.
– Почему артистический?
– Она и в карточке у нас записалась актрисой. Уж больно звучно, верно?
– Да как сказать. Знавал я одного артиста, так тот выступал под именем Густав Шмидт. А по-настоящему его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав Шмидт был его артистический псевдоним. Не больно звучно, верно?
