Арабский кошмар - Ирвин Роберт (книга бесплатный формат .txt) 📗
– Простите, но я не стану его дожидаться и не желаю больше быть замешанным в ваших интригах, что бы вы ни замышляли. Я возвращаюсь в караван-сарай. Благодарю за гостеприимство.
Бэльян кивнул на прощание Бульбулю – в глаза Марии он не взглянул – и торопливо зашагал прочь. Мария с Бульбулем, так и оставшись сидеть, смотрели на него, пока не потеряли из виду.
Войдя тем утром в караван-сарай, Бэльян едва не расплакался. Да, он находился в тысячах миль от дома, зато здесь по крайней мере был крошечный анклав христианских и европейских ценностей, знакомых с детства фигур: купец, монах, капитан корабля, паломник и прочие. Бодрствуя в стенах караван-сарая, он чувствовал, что пребывает в мире, коему нет никакого дела до судьбы и сновидений Востока.
Но это приятное возбуждение длилось недолго. Вскоре он почувствовал, что все постояльцы караван-сарая всячески стараются его избегать – то ли из-за его болезни, то ли потому, что видели, как он уходил вместе с Вейном, оставалось только догадываться. Правда, когда он шел мимо венецианского консула, тот окликнул его: «Где вы были ночью? Надеюсь, не к шлюхам ходили?» Но в приподнятом настроении консула было нечто наигранное. Повсюду царила невообразимая суматоха. Всеобщие праздники в честь обрезания султанова внука закончились, и должны были вновь открыться правительственные учреждения.
У входа в караван-сарай формировалась группа паломников, направлявшихся к давадару за визами, необходимыми для того, чтобы продолжить путь в монастырь Святой Катарины. Бэльян, в полном сознании и в компании братьев-христиан чувствовавший себя более уверенно в отношении подобного визита, пристроился к группе. Так он вновь отправился в Цитадель. Группа, как он обнаружил, состояла не только из паломников, в нее входили и венецианцы, которым консул доверил подать протест по поводу ареста Джанкристофоро и просьбу о его освобождении.
И вот двадцать или тридцать приезжих с Запада по запруженным народом улицам направились к Цитадели. Небо очистилось от туч и стоял ясный день. На густо-голубом фоне неба четко вырисовывались фигурные контуры зданий Каира. Там, где на улицы проникал солнечный свет, он слепил глаза. Когда они при свете дня приблизились к Цитадели, Бэльян обнаружил, что она мало походит на то исчадие ада, каковым казалась крепость прошлой ночи. Он опустил глаза и прислушался к почти профессиональной болтовне шедших рядом паломников: качество постоялых дворов в Компостелле, состояние рынка церковных реликвий, повышение генуэзских паломнических тарифов и так далее.
– Монастырь Святой Катарины отсюда всего в шести днях пути.
– Там, в пустыне, можно обрести покой.
Бэльян, почти единственный из паломников, был одет по последней моде, в бургундском стиле. В большинстве своем, с их широкополыми черными шляпами, косматыми бородами и светло-серыми плащами, на которых был грубо нашит паломнический красный крест, они являли собою однородную темную массу, когда волочили ноги вверх по склону холма. С головы до пят они были в пыли и вдобавок смердели. Умолкнув, они, ведомые вперед и вверх внутренним священным огнем, сверкали глазами, вероятно, размышляя о тайне четок или действенности реликвий. Бэльяну захотелось и вправду сделаться одним из них.
На вершине холма, у первых ворот, пришлось долго дожидаться, пока совещались начальники караула. Паломники присели на корточки. В тот день это было первое из многочисленных длительных ожиданий. В глаза Бэльяну непрерывно струился пот, вызывая своею солью сильное жжение. При быстром передвижении в такую жару вполне можно было упасть в обморок. К немалому своему удивлению Бэльян обнаружил, что с ним наконец-то намерен поговорить Эммануил, коего он считал одним из самых опытных и стойких паломников. Эммануил уже бывал в Египте, бывал, как он сказал, таинственно посмеиваясь, в верховьях Нила, где разыскивал его истоки.
– Впрочем, вашему другу наверняка об этом известно.
– Моему другу?
Эммануил не дал прямого ответа, а лишь плотно сжал губы и, положив руку Бэльяну на плечо, обратил его внимание на панораму Каира, открывавшуюся от ворот Цитадели. От ипподрома, конюшен мамлюков, саков, дворцов знати и мечетей взгляд переходил на другой берег Нила и останавливался на пирамидах Гизы, совсем не казавшихся массивными в мерцающей дымке. Эммануил показал на них.
– Большинство местных жителей считает, что это зернохранилище Иосифа, что он приказал рабам построить их для хранения зерна семи урожайных лет.– Он крепко сжал плечо Бэльяна.– Но при их безбожии и вульгарной суетности подобное мнение весьма для них характерно. Я бывал в Гизе и однажды провел там ночь: спал на вершине одной из пирамид, лишь закутав шею, дабы уберечься от ножа убийцы.
Он откашлялся, брызнув слюной.
– Эти сооружения никогда не были зернохранилищами, да и не творения это рук человеческих. Ничем, кроме волшебства, нельзя было воздвигнуть их на земле, да и те, кто суетен в мыслях своих, не ждут злаков обильного урожая.
Наконец он сплюнул, и совсем рядом с ногой Бэльяна упал искрящийся плевок. Рука Бэльяна машинально потянулась к левому бедру, где, находись он в христианской стране, висел бы его меч. Эта реакция не ускользнула от внимания Эммануила, и, когда они входили через внешние ворота в первый внутренний двор, он заговорил более примирительным тоном:
– Я только хотел, чтобы вы знали, как мы, истинные, верующие христиане, относимся к вашему другу Вейну. Так вот, по моему мнению – нет, это больше, нежели мнение: я это знаю, – внутри этих каменных громад лежат тысячи мертвецов, дожидающихся Судного дня и Воскрешения. Им неведомы ни гниение, ни могильные черви, они лежат, нетронутые, в ожидании, когда прозвучит трубный глас и разверзнутся небеса. Некогда в этой стране бальзамировали умерших, а ныне арабы торгуют в Гизе их телами. Сотни лет назад эти трупы были пропитаны бальзамирующим составом, который здесь называют мумие. Вейн – один из тех, кто платит за подобные мерзости немалые деньги. Такие торговые сделки, как и большинство предприятий этого человека, подвергают опасности его бессмертную душу, и я дружески советую вам с ним не связываться.
Бэльян ответил, что это совет, последовать коему есть его заветное желание, и разговор постепенно перешел на более приятные темы. Словарный запас Эммануила и присущая ему манера говорить все еще напоминали о его мореходном прошлом, да и впечатления его о том времени были не менее разнообразными и яркими, чем словарный запас. Пока они стояли или сидели на корточках – сначала в одном большом белом внутреннем дворе, потом в другом, – он рассуждал о египетских вельможах, побывавших у Папы Римского Пия, о храме Феникса в Гелиополисе, о гробнице Пророка в Медине – гробнице, которая, дабы поражать легковерных, подвешена в воздухе с помощью огромных естественных магнитов.
Пока Эммануил увлеченно рассказывал о неведомых морях, летающих лошадях и городах на краю света, незаметно летело время. Во втором дворе им разрешили заглянуть в Колодец Иосифа. Там и сям стояли маленькие будки, белые от голубиного помета; назначение будок было загадочным, но Эммануил сказал, что это, вероятно, наблюдательные пункты. Затем он выразил мнение о том, что можно, а чего нельзя с уверенностью сказать о пресвитере Иоанне и о содействии, которое сей великий монарх мог бы оказать новому крестовому походу, после чего перешел к рассказу о том, как совершал путешествие к верховьям Нила в поисках его истоков.
Эммануил продолжал свое путешествие через глубокие расселины и узкие ущелья, по ту сторону последнего водопада, пока не добрался до бесплодной земли, где река плавно течет меж крутых берегов и почти отсутствуют места для водопоя. По этой причине, сказал Эммануил, в таких редких местах собирается на водопой множество животных и происходят совокупления и скрещивание разных видов. Чем ближе он подбирался к верховью, тем безобразнее делались эти твари.
Наконец Эммануил приблизился к Счастливой Долине, где расположены замки Веселых Дервишей.
