Лепестки на ветру - Эндрюс Вирджиния (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
А может бабка сама утащила потихоньку эту колыбельку, чтобы потом обнаружить пропажу и спросить о ней у Кэрри, а когда бедняжке нечего будет ответить, то с полным основанием наказать ее? А заодно и Кори, ведь он бы машинально, не думая о себе, бросился на защиту сестренки. Во всяком случае это было бы в ее духе: подстроить какую-нибудь подлость вроде этой. Но если так, тогда почему она не довела дело до конца? Я горестно рассмеялась. Она доиграла до конца, выбрав не просто порку, а нечто похуже. Яд. Мышьяк на четырех посыпанных пудрой пончиках.
И вдруг я подскочила на месте. Мне почудился детский смех. Конечно, это был плод моего воображения. А затем я направилась в стенной шкаф и дальше к высокой узкой двери, к крутым и узким ступеням. Я миллион раз поднималась по этой лестнице. Миллион раз — во мраке, без свечи или фонарика. Выше и выше, на темный, жуткий гигантский Чердак, но только очутившись там, я пошарила в поисках свечей и спичек, которые мы с Крисом там прятали.
Они все еще здесь. Действительно, время здесь остановилось. У нас было несколько оловянных подсвечников с маленькими ручками, чтобы было удобно держать. Эти ручки мы отыскали в старом ящике, где лежали во множестве коробки с короткими, коренастыми и некрасивыми свечками. Мы всегда думали, что это самодельные свечки, уж больно они воняли старьем, когда горели.
Дыхание у меня перехватило! О! Здесь все, как было! Как тогда свисали вниз гирлянды бумажных цветов, колышущиеся на сквозняке, а на стенах по-прежнему красовались огромные цветы. Только краски поблекли и стали какими-то серыми, как призраки. Блестящие сер-дцевинки, которые мы наклеивали, кое-где отстали, и теперь только у нескольких маргариток были пестики из блесток или сверкающих искусственных камней. Красная змейка, в которую играла Кэрри, тоже была здесь, только она тоже стала никакого цвета. Улитка Кори уже не была похожа на яркий кривобокий надувной мяч, а скорее на помятый полусгнивший апельсин. На стенах по-прежне-му краснели надписи «Осторожно!», которые понаписали мы с Крисом, и с чердачных стропил все так же свисали качели. Рядом с проигрывателем находился балетный станок, который смастерил и приколотил к стене Крис, чтобы я могла отрабатывать свои балетные позиции. И даже мои костюмы, из которых я давным-давно выросла, продолжали висеть на гвоздиках: десятки костюмов с трико в тон и выношенными балетными тапочками, все смятые и пропыленные, пропахшие запахом времени.
Как в кошмарном сне, к которому я была приговорена, при неверном свете свечи я бесцельно побрела к комнате, где мы занимались. Призраки не давали мне покоя, воспоминания и видения следовали за мной по пятам, и сами вещи, казалось, начинали просыпаться и, позевывая, перешептывались. Нет-нет, сказала я себе, это всего лишь шелестят разлетающиеся крылья моей шифоновой юбки… только и всего. Игрушечная лошадка в яблоках вдруг приняла угрожающие размеры, и я так испугалась, что поднесла руку ко рту, чтобы не дать вырваться пронзительному крику. Ржавая красная повозка, казалось, движется, повинуясь чьей-то невидимой руке, и глаза мои в ужасе метнулись к классной доске, на которой я своей рукой оставила прощальное послание тем, кто придет сюда после нас. Откуда мне было знать, что это буду я сама?
«Мы жили на чердаке:
Кристофер, Кори, Кэрри и я, а теперь нас осталось трое».
Я уселась позади маленькой грифельной доски, которая принадлежала Кори, и поудобнее подогнула ноги. Мне хотелось погрузиться в глубину грез, чтобы дух Кори пришел ко мне и рассказал, где лежит его тело.
Так я сидела в ожидании, а за окном поднялся ветер, он все набирал силу, завывая и поднимая с земли снежные вихри. И вот уже опять разыгралась метель, да еще какая! Вместе с ветром появились и сквозняки, задувшие мою свечу. Пронзительно закричала темнота вокруг меня, и я стремглав бросилась отсюда. Бежать, бежать скорее… бежать, бежать, пока я не стала одной из них!
Следующий час в моем сценарии был расписан по минутам. В тот момент, когда большие дедушкины часы стали отбивать полночь, я появилась в середине галереи третьего этажа. Я не делала ничего особенного, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание, а просто стояла, озаренная сиянием драгоценностей, которые были на мне. В своем алом парчовом платье, закрывающем ее до самой шеи, обхваченной роскошным бриллиантовым колье, моя мать слегка обернулась. Я увидела, что сзади ее строгое платье открыто до самых ягодиц. Волосы ее были пострижены короче, чем когда-либо, и ей была к лицу эта прическа, пышным облаком окружавшая лицо. С такого расстояния она казалась очень молодой и привлекательной, уж никак не ее возраста. Ах… прозвучал последний удар часов…
Должно быть сработало какое-то шестое чувство, ибо она медленно повернулась и посмотрела на меня. Я начала спускаться по лестнице. Глаза ее расширились и потемнели, а рука, державшая высокий стакан с коктейлем, так задрожала, что несколько капель выплеснулись и упали на пол. Заметив ее взгляд, оглянулся и Барт. Он так вытаращил глаза, как если бы перед ним стояло привидение. Поскольку и хозяин и хозяйка стояли, как загипнотизированные, все гости посмотрели туда же, ожидая увидеть Санта Клауса: но это была лишь я. Всего лишь я, но в точности такая, какой была моя мать много лет назад, в том же платье и перед теми же, в большинстве своем, гостями, что и в тот рождественский вечер, когда мне было всего двенадцать. Некоторых я даже узнала, хотя они постарели. Какая радость, что они здесь!
Это была минута моего торжества! Двигаясь так, как умеют только балерины, я стала спускаться. Я хотела вложить в эту роль все свои драматические способности. Все гости смотрели вверх, находясь как бы в плену у повернувшего вспять времени, а я со злорадством увидела, как побледнела моя мать. Затем я с интересом стала наблюдать, как Барт широко открытыми глазами смотрит то на меня, то на нее, то вновь на меня. Медленно, в мертвой тишине, ибо оркестр перестал играть, я спустилась по левой вьющейся лестнице, воображая себя злой феей Карабузой, которая наложила на Принцессу Аврору смертное заклятие. Затем я сделалась феей Лилией, чтобы украсть у Авроры принца, пока она спала своим сном длиной в сто лет. (У меня хватило ума не думать о себе, как о дочери своей матери, и о том, что я сейчас погублю ее. Было довольно остроумно сделать из всего этого театральную постановку, хотя я имела дело с реальностью, а не с вымыслом, и должна была пролиться настоящая кровь.) Я грациозно вела рукой, сверкающей кольцами, по перилам розового дерева, чувствуя, как с каждым шагом, приближающим меня к тому месту, где стоят рядом моя мать и Барт, мои шифоновые крылья поднимаются и опускаются. Она дрожала с головы до ног, но сохраняла хорошую мину. Мне показалось, что в глубине ее небесно-голубых глаз промелькнула паника. Я великодушно послала ей свою самую милостивую улыбку, стоя на второй ступеньке лестницы. Это позволило мне оставаться немного выше всех. Всем приходилось смотреть на меня снизу вверх, тем более что на ногах у меня были босоножки с каблуком в четыре дюйма, как у Кэрри: я надела их, чтобы быть на одном уровне с матерью, когда мы окажемся с глазу на глаз. Чтобы лучше видеть ее смятение. Ее неловкость. Ее полный крах!
