Правила Дома сидра - Irving John (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Все пятнадцать лет Гомер убеждал ее:
– Ты не забеременеешь! Этого просто не может быть.
– Ну а вдруг? У тебя есть все необходимое? – в сотый раз спрашивала Кенди.
– Да, – отвечал Гомер.
После того удара Уолли он стал воздерживаться от своего любимого словечка. И если оно невзначай вырывалось, он непроизвольно закрывал глаза, ожидая, что опять получит удар в челюсть, как будто его собеседник, кто бы он ни был, реагировал на него как Уолли и обладал реакцией мистера Роза.
Уилбур Кедр по-своему истолковал просьбу Гомера об инструменте. Впрочем, эти пятнадцать лет он только и делал, что по-своему толковал намерения Гомера. Конечно, он незамедлительно послал ему прекрасный набор инструментов: большой и средний расширители, зеркало Оварда, кюретку для биопсии, один маточный зонд, двое абортных щипцов, набор острых кюреток и кюретку Рейнстейтера. Не забыл он и ватные тампоны и дезинфицирующие препараты, словом, обеспечил Гомера всем необходимым для абортов до конца столетия.
«Я не собираюсь открывать гинекологический кабинет!» – написал Гомер в ответном письме. Но д-р Кедр был доволен и тем, что Гомер всем для этого обеспечен.
Гомер завернул инструменты в вату, потом в марлю, уложил в пластиковый пакет еще из-под подгузников Анджела. И засунул его поглубже на полку стенного шкафа на втором этаже вместе с тампонами и медикаментами. Эфир он хранил в сарае с садовыми инструментами.
Это легковоспламеняющееся вещество лучше держать не дома.
При всем том эта близость с Кенди три раза в два месяца неизменно убеждала его, что после пятнадцати лет их все еще страстно влечет друг к другу и что нынешние встречи бледным повторением первой ночи не назовешь. Правда, у него сложилось непоколебимое убеждение, что секс и любовь – разные вещи. Возможно, потому, что первой женщиной у него была Мелони, а настоящий секс он знал всего одну зиму в Сент-Облаке, когда у него, как ему верилось, была семья. Любовь у него соединялась с нежностью и восхищением, которые чувствуешь в особые минуты. А он столько лет не видел, как Кенди просыпается, как засыпает, не будил ее, не сидел рядом, любуясь, как она спит.
Эту нежность он перенес на Анджела. Когда Анджел был младше, они с Кенди сталкивались иногда у его постели в темноте его комнаты, и, бывало, вместе, как все родители на земле, удивленно и с умилением взирали на своего спящего отпрыска. Но обычно Гомер засыпал в пустой двуспальной кровати, рядом с которой стояла кроватка сына, прислушиваясь к его сонному дыханию; ну что ж, Гомер все детство засыпал в комнате, где дышало десятка полтора мальчишек.
Когда утром он будил Анджела, сердце его заходилось от нежности и чувства вины – это и была настоящая любовь; а Кенди такие минуты (если они были) дарила Уолли, думал Гомер. У сирот в Сент-Облаке удовольствия обусловлены местом, временем и прочими обстоятельствами. Голод лучше ощущать по утрам – блинчиков дадут сколько угодно. Для секса нужен ясный день и, разумеется, Мелони; потребность вандализма и бесцельных прогулок опять же без Мелони не удовлетворишь, секс в одиночку и раздумье требуют непогоды и, конечно, отсутствия Мелони. Гомеру страстно хотелось иметь семью, но семья – понятие растяжимое, а этого ему в детстве не объяснили.
Однажды в июле, в жаркий субботний полдень, располагающий к лени, Гомер плавал на спине в бассейне. Все утро он мульчировал землю вокруг саженцев, вместе с ним работал Анджел. Сейчас Анджел, еще мокрый, стоял на трамплинной доске и перебрасывался бейсбольным мячом с Уолли, который сидел в своем кресле на возвышении недалеко от бассейна. Они бросали мяч молча, сосредоточенно. Удар Уолли отличался резкостью, неожиданной для сидящего человека. К перчаткам Анджела мяч словно прилипал. Слышались сочные шлепки мяча по коже бейсбольных перчаток.
Кенди вышла из конторы павильона и подошла к бассейну. Она была в джинсах, ботинках, спортивной рубашке хаки с большими карманами и нашивками на плечах, на голове бейсболка козырьком назад: Кенди прятала от солнца русые волосы – выгорая, они казались седыми.
– Вот так. Мужчины в субботу кончают работу в полдень, а женщины не разгибаются в павильоне до трех, – проговорила она раздраженно.
Гомер встал на дно бассейна, вода доставала ему до груди, и посмотрел на Кенди. Уолли глянул на нее через плечо и послал мяч Анжелу, тот метнул его обратно.
– Перестаньте, пожалуйста, бросать мяч, когда с вами разговаривают, – сказала Кенди.
– Мы тебя слушаем. – Уолли задержал мяч в руках.
– По-моему, по субботам, когда люди еще работают, от игр лучше бы воздержаться. Все слышат, как вы тут резвитесь, это производит не самое лучшее впечатление.
– Чем мы тебе не потрафили? – спросил Анджел.
– Тем, что болтаетесь без дела, живете в «чудесном» доме, как говорят люди. А им приходится и по субботам вкалывать.
– Пит тоже бездельничает, – сказал Анджел. – Он уже на пляже.
– Пит еще ребенок. Но мать его все еще в павильоне.
– А я что, не ребенок? – пошутил Анджел.
– Не о тебе речь. Что вы двое на это скажете? – Кенди обратилась к мужчинам.
– Я тоже ребенок, – сказал Уолли и бросил мяч Анджелу.
Анджел засмеялся, поймал мяч и послал обратно. Гомер же молча стоял в воде, не спуская глаз с Кенди.
– Ты слышишь, что я говорю? – кипятилась Кенди. Гомер, не ответив, нырнул, задержал на какое-то время дыхание, а когда вынырнул, Кенди уже исчезла в доме, хлопнув дверью.
– Успокойся, мы все поняли, – примирительно крикнул ей вслед Уолли.
И тут Гомер произнес эти слова. Выплюнул изо рта воду и вдруг сказал Анджелу:
– Иди, скажи матери, пусть переоденется, поедем на пляж. Анджел пошел в дом, и до Гомера вдруг дошло, что он брякнул.
– Пусть сменит гнев на милость, – прибавил Уолли, и, дождавшись, когда Анджел войдет в кухню, сказал: – Я думаю, старик, он не обратил внимания на твои слова.
– Она для него мать. Я просто не могу думать о ней иначе.
– Да, это трудно, – согласился Уолли, – думать иначе, чем думается.
– Что? – не понял Гомер.
– Она у нас командир, – сказал Уолли.
Гомер опять нырнул под воду, там в прохладе голова лучше соображает.
– Командир? – переспросил он, вынырнув.
– Но кто-то ведь должен принимать решения, – сказал Уолли.
Гомер чувствовал: слово «точно» неотвратимо поднимается в нем, как пузырьки со дна бассейна, – и зажал рот рукой. Уолли сидел на возвышении, выпрямив спину, перчатка на камнях, мяч наизготовке в руке. Гомер знал – не сдержись он сейчас, ляпни любимое словцо, пущенный этой рукой мяч мгновенно поразит его, не успеет он нырнуть в воду.
– Она знает, что делает, – промямлил он.
– Всегда знала. А ей идет зрелый возраст. Ты заметил?
– Очень идет, – согласился Гомер, выходя из бассейна. Уткнулся лицом в полотенце, зажмурился и вдруг увидел тонкую сеточку морщин в уголках глаз Кенди, веснушки на груди – она любила подставлять грудь солнцу. На животе у нее тоже морщины – растяжки, которые оставила на гладкой, упругой коже беременность. Интересно, знает ли Уолли. отчего они. На тыльной стороне узких длинных ладоней уже заметно проступали вены. Но она по-прежнему была очень красивая женщина.
Наконец Кенди с Анджелом вышли из дома готовые ехать на пляж. Гомер вглядывался в лицо сына – осознал ли он, что отец назвал Кенди матерью; но в лице Анджела ничего не изменилось, и Гомер так и не понял, заметил ли сын его обмолвку. И не мог решить, сказать ли Кенди, что Уолли заметил. Поехали в желтом джипе. За рулем Кенди, Уолли рядом на специальном сиденье, а Гомер с Анджелом устроились сзади. Всю дорогу на пляж Уолли напряженно глядел в окно, как будто впервые видел дорогу, ведущую из Камня в Бухту. Как будто он только что выпрыгнул из самолета над Бирмой, казалось Гомеру, только что раскрылся парашют и он выискивает взглядом, где приземлиться.
И Гомер впервые сказал себе: Кенди права.
Он знает. Уолли все знает.
В яблочном павильоне ничего не менялось. Там тоже жили одной семьей. Не было только Дебры Петтигрю; младшая сестренка Толстухи Дот вышла замуж за парня из Нью-Гэмпшира и навещала родных только на Рождество.
