Домой возврата нет - Вулф Томас (книги онлайн .TXT) 📗
Джордж растерянно выслушал ее и наконец спросил, кто же все-таки негодяй — сам джентльмен или его пес.
— Да пес же, пес! — воскликнула миссис Парвис. — Огромный зверь, шотландская овчарка. Хозяин его — тот джентльмен, про кого вы спрашивали. Человек ученый, то ли писатель, то ли профессор. Он прежде был в Кембридже. Нынче вышел на покой. Живет в доме двадцать семь.
В другой раз, когда за окном мутно моросил частый мелкий дождик, Джордж увидел на другой стороне улицы необыкновенно красивую девушку. Он поспешно позвал миссис Парвис и с живостью спросил:
— Это кто такая? Вы ее знаете? Она на нашей улице живет?
— Право, не знаю, сэр, — в недоумении отвечала миссис Парвис. — Вроде и не первый раз ее вижу, а наверно сказать не могу. Буду теперь глядеть в оба, коли узнаю, где она живет, скажу вам.
Спустя несколько дней она вернулась из утреннего похода по магазинам довольная, сияющая, полная впечатлений.
— У меня для вас новости, сэр! Я все узнала про ту девушку!
— Про какую девушку? — удивился Джордж, застигнутый врасплох посреди работы.
— Про которую вы меня тот раз спрашивали. Она по улице шла, а вы мне ее показали.
— А, да! — Джордж встал из-за стола. — Так что же? Она живет у нас на Эбери-стрит?
— Ну, конечно, — сказала миссис Парвис. — Я ее сто раз видела. Я ее тогда мигом узнала бы, да только его-то с ней не было.
— Его? Кого его?
— Да того негодяя из дома сорок шесть. Вот она кто.
— Кто же именно, миссис Парвис?
— Да тот большущий датский дог, ясное дело. Его-то вы уж, верно, видели. Огромный, прямо с шотландского пони. — И миссис Парвис засмеялась. — Он всегда с ней ходит. Я ее в тот день первый раз без него увидала, оттого-то и не признала! — с торжеством пояснила она. — А нынче они вышли вместе погулять, и я издали их увидала. Тут-то я и смекнула, кто она такая. Они из дома сорок шесть. А этот негодяй (она ласково засмеялась)… ох и негодяй же! Малый первый сорт, знаете. Большущий, крепкий. Даже не знаю, где они его держат, это ж сколько места надо, где только они такой дом нашли.
Чуть не каждое утро, возвратясь с покупками из очередного похода по ближним магазинам, она оживленно рассказывала о каком-нибудь новом «негодяе» или «малом первый сорт», о какой-нибудь попавшейся ей на глаза собаке или лошади. Если при ней кто-то был жесток или хотя бы равнодушен к животному, она багровела от гнева. Как-то она пришла, вся кипя от негодования, потому что ей повстречалась слишком туго взнузданная лошадь.
— …И уж я этого кучера отчитала! — восклицала она. — Коли человек, говорю, так худо обращается с животными, так его к ним и подпускать нельзя! Был бы поблизости полицейский, я бы этого изверга под каталажку подвела, вот что. Я ему так прямо и сказала. Стыд и срам, вот что. Как некоторые обращаются с несчастной бессловесной скотинкой, а она, бедняжка, и пожаловаться-то не может. Их бы самих эдак взнуздать! Походили бы сами в наморднике! А-а! — мрачно докончила миссис Парвис, словно эта мысль доставила ей свирепое наслаждение. — Это бы их научило уму-разуму! Узнали бы тогда, что к чему!
Было что-то тревожное, болезненное в этой непомерной любви к животным. Внимательно присматриваясь к миссис Парвис, Джордж убедился, что люди занимают ее куда меньше и людские страдания она принимает не так близко к сердцу. Она и сама была бедна, но к беднякам относилась с удивительным философским спокойствием. Рассуждала она, видимо, так: бедняки были, есть и будут, они к своей бедности привычны, и никому не стоит об этом беспокоиться, а самим несчастным жертвам — тем паче. И уж вовсе ей не приходило в голову, что делу надо бы как-то помочь. Страдания бедняков ей казались естественными и неизбежными, как лондонский туман, и, по ее разумению, волноваться из-за того и другого одинаково бессмысленно — только попусту себя растравлять.
К примеру, явится она иной раз, пылая негодованием оттого, что кто-то плохо обошелся с лошадью или собакой, и в то же утро Джордж слышит, как она резко, сердито, без тени сочувствия отчитывает грязного, голодного оборвыша-мальчишку, который доставляет из магазина пиво. Этот несчастный мальчонка будто сошел со страниц Диккенса — олицетворение нищеты, которая в Англии, доходя до крайности, выглядит безобразно, безнадежно, как нигде в целом свете. Здесь она особенно ужасна и отвратительна потому, что английские бедняги словно коснеют в своем несчастье, увязают в трясине наследственного убожества, и уже не ждут облегчения, в знают, что спасенья нет.
Таков был и этот злополучный мальчишка. Он принадлежал к «маленькому народцу» — к племени карликов и гномов, о существовании которого Джордж до той лондонской зимы и не подозревал — это было для него нежданное, убийственное открытие. Оказалось, в Англии есть как бы две породы людей, и они столь несхожи друг с другом, словно относятся к совсем разным видам живых существ. Это Рослый парод и Маленький народец.
Рослый народ отличается чистой свежей кожей, ярким румянцем, отменным здоровьем и уверенностью в себе; сразу видно, что эти люди всегда ели досыта. В расцвете сил они выглядят точно могучие двуногие быки. На улицах Лондона постоянно встречаешь таких вот гордых мужчин и женщин, все они холеные, великолепно одеты, а лица у них бессмысленные и невозмутимые, точно у породистого скота. Таков истинно британский Царь природы. И среди тех, кто охраняет и обслуживает этих господ и относится, в сущности, к той же породе, тоже попадаются великолепные экземпляры: например, здоровенные гвардейцы ростом шесть футов и пять дюймов, прямые, как стрела, и с тем же уверенным выражением лица, которое говорит ясней ясного — пускай, мол, сами они и не цари природы, но, уж во всяком случае, верные орудия царей.
Но если побыть в Англии подольше, однажды непременно обнаружишь Маленький народец. Это племя гномов, вид у них такой, словно они уже долгие века роются под землей и там, в глубоких копях, давно все усохли, съежились и поблекли. Есть что-то такое в их лицах, в корявых телах, что свидетельствует: не только сами они всю жизнь света не видели, но и отцы и матери их и еще многие поколения предков существовали впроголодь, не знали солнца и плодились, точно гномы, во тьме глубоких подземелий.
Поначалу их не замечаешь. Но однажды Маленький народец выходит из-под земли, и вдруг оказывается — он Повсюду, куда ни глянь. Так он явился перед Джорджем Уэббером, и Джордж был ошеломлен. Словно какое-то зловещее волшебство открыло ему глаза: так, значит, живя в Англии, он очень многого не видел, а воображал, будто видит все! И не то чтобы Маленький народец был малочислен. Когда уж заметишь этих гномов, выясняется, что они-то, в сущности, и населяют Англию. На одного Рослого приходится десяток гномов. И Джордж понял, отныне ему суждено смотреть на эту страну другими глазами, и что бы он о ней ни прочитал, что бы ни услышал, ни в чем не будет смысла, если не принимать в расчет Маленький народец.
К этому-то племени принадлежал и злополучный мальчишка — разносчик пива. Каждая мелочь в его облике красноречиво говорила, что он рожден чахлым недомерком, в беспросветной нищете, и никогда у него не было ни вдоволь еды, ни теплой одежды, ни крова, где не пронизывал бы до мозга костей леденящий туман. Не то чтобы он был калекой, но все тело его словно бы ссохлось, увяло, казалось, из него выжаты все соки, точно из старика. Ему было, пожалуй, лет пятнадцать-шестнадцать, а порой казалось, что и меньше. Но с виду он был как взрослый, который не вышел ростом, — и тягостно было ощущать, что в этом хилом, изголодавшемся теле давно не осталось сил на неравную борьбу и больше оно уже не вырастет.
Ходил он в засаленной, истрепанной курточке, застегнутой на все пуговицы, из слишком коротких рукавов торчали большие, грязные руки, красные, натруженные, какие-то почти непристойно голые. И штаны на нем такие же засаленные и истрепанные, тесные, в обтяжку и притом на несколько дюймов короче, чем надо. А башмаки на несколько номеров больше, чем надо, старые, драные, стоптанные до того, что кажется, это ими отшлифованы все до единого булыжники в каменном сердце Лондона. И в довершение всего наряда — ветхий бесформенный картуз, до того большой и неуклюжий, что он съезжает набок, закрывая ухо.
