Аэропорт - Хейли Артур (книга регистрации .txt) 📗
Наземный диспетчер по радиотелефону связался с Патрони и сообщил ему, что срочно нужна полоса три-ноль. Впрочем, Патрони уже знал об этом.
Затем на резервной волне установили контакт между КДП и кабиной самолёта «Аэрео-Мехикан», чтобы заранее обеспечить двустороннюю связь, которая могла понадобиться, когда Патрони сядет за штурвал.
В радарной Уэйн Тевис, выслушав сообщение руководителя полётов, невольно взглянул на Кейза. Если оставить всё так, как оно есть, то именно Кейзу придётся принимать рейс два от Чикагского центра и сажать самолёт.
Тевис тихо спросил руководителя полётов:
— Может, нам снять Кейза и заменить кем-то другим?
Тот был в нерешительности. Он вспомнил о ЧП с военным самолётом КС-135. Тогда он под каким-то предлогом отстранил Кейза и потом всё думал, правильно ли поступил. Когда человек не очень уверен в себе и может в любую минуту утратить остатки уверенности, достаточно пустяка, чтобы перетянуть в гибельную сторону чашу весов. К тому же руководитель полётов чувствовал себя неловко от того, что помешал разговору Кейза с братом в коридоре. В тот момент он вполне мог бы подождать, но не подождал.
Кроме того, руководитель полётов сам до смерти устал — не только за сегодняшний день, но и за все предыдущие. Он вспомнил, что недавно где-то читал, будто в середине семидесятых годов появятся такие системы наблюдения за воздухом, благодаря которым диспетчеры будут в два раза меньше утомляться и меньше нервничать. Правда, руководитель полётов отнёсся к этой информации скептически. Он сомневался в том, что удастся когда-либо избежать профессиональных перегрузок: если в чём-то диспетчерам станет легче работать, им придётся затрачивать больше нервной энергии в другом. Это пробуждало в нём сочувствие к Кейзу — бледному, худому, напряжённому как струна, да и не только к Кейзу — ко всем, кого доводила до такого состояния существующая система организации труда.
Всё так же тихо Уэйн Тевис снова спросил:
— Так снимать его или нет?
Руководитель полётов отрицательно покачал головой. И, понизив голос, ответил:
— Не будем ускорять ход событий. Не снимайте Кейза, но и не отходите от него.
Тут Кейз заметил двух шептавшихся начальников и догадался, что надвигается нечто серьёзное. Как-никак он был матёрый волк, которому хорошо знакомы признаки близкой беды. Кроме того, инстинкт подсказывал, что речь шла и о нём. И он понимал почему. Теперь Кейз уже не сомневался, что через несколько минут его освободят от работы или же переведут на менее важное направление. Как ни странно, ему было всё равно.
Он был очень удивлён, когда Тевис, не делая никаких перемещений, оповестил всех диспетчеров о том, что самолёт «Транс-Америки», рейс два терпит бедствие, возвращается на базу и его надо принимать вне всякой очереди.
Диспетчеру, сидевшему на отлетах, было дано указание убирать все машины с предполагаемого курса рейса два.
И уже отдельно Кейзу Тевис изложил проблему посадки: решение о том, на какую полосу сажать самолёт, предстояло принять в последнюю минуту.
— Разработай свой план посадки, мальчик, — сказал ему Тевис, на техасский манер растягивая слова. — И когда самолёт передадут тебе, займись им. Все остальные мы возьмём на себя.
Сначала Кейз только кивнул, нимало не обеспокоенный поставленной перед ним задачей. И машинально принялся производить расчёт подхода самолёта. Такого рода расчёты всегда делают в уме. На бумагу наносить их нет времени, да и потом, как правило, приходится на ходу всё менять.
Как только Чикагский центр передаст ему самолёт, решил Кейз, он поведёт его к полосе три-ноль, но с таким допуском, чтобы можно было завернуть машину влево, — но не слишком резко, учитывая небольшую высоту, — если придётся сажать её на полосу два-пять.
Кейз подсчитал: вести самолёт ему предстоит минут десять. А Тевис предупредил его, что, по-видимому, лишь минут за пять до посадки он узнает о том, на какую полосу можно будет сажать машину. Времени, конечно, в обрез, и в радарной все изрядно вспотеют — как и в воздухе. Но справиться можно — хотя будет и нелегко. И Кейз снова мысленно прочертил траекторию полёта и зафиксировал направление.
А на КДП уже стали просачиваться — неофициальным путём — некоторые подробности. В свободные минуты диспетчеры сообщали их друг другу… На самолёте в воздухе произошёл взрыв. Он кое-как летел, несмотря на повреждённый фюзеляж и наличие раненых… Неизвестно, работает ли управление самолётом. Пилотам нужна самая длинная полоса, которая ко времени посадки, возможно, уже будет очищена, а возможно, и нет… Все повторяли слова Димиреста: «…самолёт повреждён, есть жертвы…» Капитан послал невероятно злую радиограмму управляющему аэропортом. Управляющий находится сейчас на полосе три-ноль, делается всё возможное, чтобы очистить её… А время быстро истекало. И теперь заволновались даже они, привыкшие к сложностям воздушного транспорта.
Помощник, сидевший рядом с Кейзом, рассказывал ему о случившемся по мере того, как узнавал сам. Кейз всё понял и уже страшился того, что на него свалилось. Не хочет он принимать в этом участия — ни малейшего, никакого! Не стремится он — да и не может — что-то там такое доказать себе. И даже если он хорошо справится с задачей — разве этим что-нибудь изменишь? А если не справится, если где-то ошибётся, погибнет самолёт, полный людей, как уже погиб один.
На другом конце радарной Уэйна Тевиса вызвал по прямому телефону руководитель полётов. Несколько минут тому назад он поднялся на этаж выше — в «будку», чтобы быть рядом с наземным диспетчером.
Опустив на рычаг трубку, Тевис на своём табурете подкатил к Кейзу.
— Старик, только что получил сигнал из Чикагского центра. Рейс два передадут нам через три минуты.
И Тевис переехал к диспетчеру, сидевшему на вылетах, и проверил, нет ли на пути рейса два вылетающих самолётов.
Помощник сообщил Кейзу, что на поле всё ещё стараются вытащить застрявший самолёт и освободить полосу три-ноль. Они уже включили двигатели, но самолёт так и не сдвинулся с места. За дело взялся брат Кейза (так сказал помощник), и, если самолёт не двинется сам, снегоочистители разнесут его на куски, чтобы освободить полосу. Но всех волнует, хватит ли на это времени.
Раз Мел принял такое решение, подумал Кейз, значит, он уверен, что хватит. Мел всегда со всем справляется, он умеет подчинить себе ход событий. А вот у Кейза не выходит — или, во всяком случае, не всегда и не так, как у Мела. В том-то и разница между ними. Прошло уже почти две минуты.
Помощник, стараясь говорить спокойно, заметил:
— Самолёт появился на экране.
В самом углу экрана Кейз увидел двойную звёздочку — сигнал бедствия, несомненно исходивший от рейса два.
Скорее бежать отсюда, не хочет он! Ему с этим не справиться. Пусть кто-то другой возьмёт это на себя — хотя бы Уэйн Тевис. Пока ещё есть время.
Кейз резко повернулся, ища глазами Тевиса. Тот в этот момент стоял спиной к Кейзу возле диспетчера по вылетам.
Кейз открыл было рот, чтобы позвать его, но, к своему ужасу, не смог издать ни звука. Он попытался снова — безуспешно.
Всё было как во сне, как в том кошмаре, который преследовал его: ему отказал голос… Но ведь это не сон — это происходит наяву! Разве?! Паника охватила его.
А на табло загорелся белый свет: их вызывал Чикагский центр. Помощник снял трубку прямого телефона и сказал:
— Валяй, центр, — Потом повернулся к селектору и передвинул рычажок, включив динамик над головой, чтобы и Кейз мог слышать.
— Линкольн, рейс два находится в тридцати милях к юго-востоку от аэропорта. Курс два-пять-ноль.
— Центр, вас понял. Он появился у нас на радаре. Переключайте его на нашу частоту. — И помощник повесил трубку.
Сейчас центр даст указание самолёту переключиться на другую радиоволну и пожелает ему благополучной посадки. Самолёту, который терпит бедствие, всегда желают благополучной посадки: они-то на земле находятся в безопасности, так надо же хоть как-то приободрить тех, кто в воздухе. Вот и теперь, сидя в этой тёплой, изолированной от внешнего мира, тихой комнате, трудно было поверить, что где-то там, высоко в ночном небе, где гуляют ветер и метель, раненый самолёт пробивает себе путь на землю и может погибнуть, так и не долетев.
