Люди и куклы (сборник) - Ливанов Василий Борисович (е книги .txt) 📗
– В девятьсот девятом.
– Восемь лет, восемь лет. Вы смело можете считать себя французом, граф. Более того – парижанином.
– Я польщен.
– Это не только мое мнение. Ваша многолетняя служба в Париже в качестве военного атташе недаром принесла вам высшую французскую военную награду – офицерский крест Почетного легиона. Так не льстят.
– Благодарю вас, господин министр.
– Друзья трудно приобретаются, граф, и их больно терять. Вы сейчас, без преувеличения, самый дорогой русский друг Франции. Мы не хотим, чтобы наша дружба, проверенная в боях, погибла по не зависящим от нас обстоятельствам.
Кромов посмотрел собеседнику прямо в лицо. Министр продолжал, улыбаясь:
– Я уполномочен французским правительством предложить вам, граф, мой полковник, перейти на службу во французскую армию. Это дружеское предложение и деловое. Ваши личные качества, ваш военный опыт дороги Франции, и, поверьте мне, мы сумеем оценить ваши достоинства.
Кромов сидел, глубоко задумавшись. Министр долго не прерывал молчания.
– Вы удивлены, мой генерал?
– Господин министр?
– Я не оговорился, французским правительством принято решение: в случае вашего согласия присвоить вам чин генерала французской армии. Одна ваша подпись, и вы приобретаете вторую родину, а Франция – рыцаря без страха и упрека.
Кромов и военный министр снова взглянули друг на друга. Министр перестал улыбаться и опустил глаза.
– Господин военный министр, – сказал Алексей Алексеевич. – Ваше предложение настолько неожиданно и серьезно, что я прошу дать мне время на достойный ответ.
Военный министр действительно неплохо узнал за эти годы русского полковника графа Кромова и понял, что разговор окончен.
Прощаясь, министр задержал руку Кромова в своей.
– Не забывайте, граф, – сказал министр, – что двери этого кабинета всегда открыты для вас.
Кромов широко шагал между горами грузов. Рядом с ним, безуспешно пытаясь попасть в ногу, семенил толстенький человек с пачкой квитанций в руках. Алексей Алексеевич уверенно выбирал путь в лабиринте узких проходов. Спутник его бормотал на ходу:
– Я не представляю себе, мосье, как вы остановите работающую на полном ходу машину. Это не так-то просто. Грузы с русским казенным добром будут прибывать еще полгода, не меньше.
Они вышли на грузовой причал. Раскачивались стрелы подъемных кранов, скрипели лебедки, росли на глазах штабеля грузов – огромных мешков и ящиков, на которых чернели таинственные значки таможенных и фирменных маркировок. Шла разгрузка. Под высоким черным бортом транспортера суетились рабочие-грузчики, цепляя к стреле крана очередной ящик. Слышались голоса работающих, долетал чей-то смех.
– Как я буду ликвидировать дело – это моя забота, мосье Морешаль. – Кромов следил за разгрузкой. – Если вы считаете, что грузы будут идти полгода, я вам выплачу жалованье вперед за полгода. Продавать всё – решительно всё. Со складов, с причалов, а если транспорт еще в море – продавайте прямо в море. Деньги на мой счет в Банк-де-Франс. Какие вы хотите комиссионные?
– Э-э-э… мне кажется, что два процента, мосье…
– Будете получать пять.
– О мосье!
– При большой оптовой покупке уступайте не более одной трети.
– Я сделаю все, что в моих силах, мосье.
Кромов сунул руку за отворот пальто, вынул бумагу:
– Вот вам доверенность на право распродажи. Отныне вы, мосье Морешаль, – частное деловое лицо.
– Я оправдаю ваше доверие, мосье мой полковник. О господи! – Мосье Морешаль не мог удержать растерянную улыбку. – Кто бы мог подумать? Еще вчера…
– Алло, мосье Морешаль! – донеслось с транспорта.
Грузчики столпились у самого борта. Они были видны по пояс. Стрела с прицепленным к ней ящиком со скрежетом потянула груз на причал.
– Стой! Стой! – замахал руками один из рабочих. Ящик завис в воздухе. Грузчик крикнул:
– Мы знаем: мосье, который разговаривает с вами, – русский. Мы хотим его спросить.
– Спрашивайте, – отозвался Кромов.
– Что происходит у вас на родине, мосье? Мы тут спорим. Симон говорит, что ваши русские рабочие…
– У меня нет никаких сведений о том, что происходит в России, – прервал грузчика Кромов. Но тот не унимался:
– А Симон – это наш товарищ Симон Дарье, – вот он, он говорит…
Мосье Морешаль вдруг пришел в ярость.
– Симон Дарье? – заорал он. – Почему остановили разгрузку? Опять этот Симон Дарье?! Я вас всех оштрафую!
И мосье Морешаль трусцой побежал по трапу. Ящик дернулся и со скрипом стал удаляться от борта.
Солнечные блики дрожат и вспыхивают на рябой под ветром поверхности пруда. Мальчик медленно входит в воду осторожно ступает, нащупывая дно ногой при каждом шаге. Оступился, передернул узкими плечами, поймал равновесие. Потом повернулся назад всем корпусом. Оказалось, что у мальчика связаны руки. Обращенные внутрь ладонями, они связаны в запястьях несколькими обводами матерчатого пояска. Вытянув вперед связанные руки, лег на воду и поплыл прочь от берега, энергично работая ногами, выбрасывая из воды руки с растопыренными пальцами. Вода захлестывает его, летят, сверкая, брызги.
Мальчик ничего не слышит, кроме плеска воды и своего учащенного дыхания. Впереди, за накатывающейся толщей воды, он видит белый дом с флигелем, часть колоннады и крыльца, у которого растут высокие кусты жасмина. Дыхание его учащается, становится хриплым. Вода закрывает белый дом, исказив пейзаж, как в кривом зеркале. Совсем закрыла.
Вот дом возник снова, на крыльце – высвеченная солнцем женская фигура в белом платье. Выбежала из дома еще одна женщина, потом маленький мальчик. Снова все исчезло, сквозь воду мутным пятном светит солнце.
И снова дом, какие-то люди бегут к воде, к нему, к пловцу. Впереди женщина в белом платье и белой косынке. Она далеко обогнала всех, подхваченный ее рукой край длинной юбки полощется на бегу…
– Алеша! – кричит женщина издали. – Алексей!..
– Алексей! – сказал голос Елизаветы Витальевны. – Да проснись же, Алекс…
Кромов лежал в гостиной на маленьком диване в неудобной, беспомощной позе. Он заснул одетый, успев снять только пиджак.
Проснулся, сел, провел ладонью по волосам, по лицу, с трудом приходя в себя.
– Прости, Лиз, – пробормотал он сонно, – мне сейчас приснилось…
– Я не умею угадывать сны. – Елизавета Витальевна была настроена решительно. – Но я хотела бы знать, правильно ли я поняла твой отказ от предложения военного министра?
– Отказ? Откуда ты узнала о моем отказе?
– К сожалению, не от тебя. Алекс, я тебя не понимаю. Я – твоя жена. Зачем ты сразу не доверился мне, почему я должна узнавать все от третьих лиц? Где мы теперь будем жить: в Америке? В Швейцарии? В Англии? Почему ты мне ничего не отвечаешь, Алекс?
Он внимательно изучал ее лицо, словно видел впервые.
– А почему ты думаешь, Лиз, что мы не можем остаться жить во Франции?
Она пожала плечами:
– Мне кажется, это неудобно. Ты уверен, что нас все поймут правильно? Французы – да, они практические люди. Но наши, русские… Русскими уже сейчас полон Париж, и я думаю, их здесь будет становиться все больше. Конечно, нам придется их поддерживать, тех, кто особенно нуждается, но зависть… Бог знает что начнут говорить, будут требовать у нас эти деньги. Нет, Алекс, во Франции оставаться невозможно, – заключила Елизавета Витальевна.
– Теперь я тебя не понимаю. – Он продолжал внимательно ее разглядывать. – Отказываюсь понимать…
– Я говорю о деньгах, которые теперь никому не принадлежат. Ведь получить их можешь только ты. Мосье Манжен сказал мне…
– Ах, мосье Манжен…
– Он наш друг, Алекс…
– Ваш друг, графиня.
– Ты ревнуешь? – Она кокетливо выпятила нижнюю губу. – Это так необычно… У меня гораздо больше оснований для ревности, однако я… Эта певичка… О! Какой грозный вид! Думаю, ты не станешь меня бить, как этого твоего офицерика?
