Записки «лесника» - Меркин Андрей (чтение книг TXT) 📗
– Земеля! – орёт прямо в ухо дембель – ты за кого болеешь?
– За «Спартак»?
На ещё стакан и котлетку!!!..
…Хуяк, «и ты уже на небесах», а ведь культовый фильм Говорухина тогда ещё не вышел.
Следующий раз пожрал от пуза только на майские праздники.
Стокилометровый марш
Настал день экзамена в учебке. Наша рота отправилась на вождение стокилометрового марша.
Сдал экзамен – и ты получаешь удостоверение «механик-водитель третьего класса».
А дальше направление в линейную часть.
Сажусь в Т-64, пристёгиваю тангенту:
– Зёма, ты чё, ахуел?
Это ласково орёт сержант-инструктор, который сидит на месте командира танка.
Значит надо сходу добавить обороты.
– Обороты, курсант, обороты – ёб твою мать!
Почти сразу врубаю седьмую передачу, и машина весом почти в сорок тонн летит, как подорванная.
Ну, как летит?
Представляете – скорость 50 км/ч.
Клиренс провисает, как клитор. Трансмиссия гудит в ушах, аки «Марш славянки».
Гирополукомпас выписывает кренделя, что твой пьяный камыш.
Поскольку механик-водитель я был хуёвый, то деревья толщиной с хорошее корабельное бревно отскакивали направо и налево.
Таким образом я расширял танковую полосу и наносил непоправимый вред лесному хозяйству СССР.
Попытался переключиться на пятую передачу хотя бы – как тут же услышал истошный вопль сержанта.
Короче, сбив ещё хуеву тучу деревьев, доехал до финиша.
Выхожу из люка, а водили «по-боевому» – вся жопа в мыле.
Смотрю, ротный принимает доклад у сержантов-инструкторов.
Ну, думаю, пиздец, не сдал…
Оказывается – если сбил не более 10 деревьев, тех, что возле трассы – то сдал.
Сержант-то, сука, сидел на командирском месте «по-походному» и скрупулезно подсчитывал лиственные и хвойные стволы, сбитые нерадивым курсантом.
– Товарищ рядовой!
– Вы сбили только 10 деревьев на максимальной скорости – поэтому Вы сдали экзамен.
Ротный торжественно вручает мне синий значок с золотой цифрой «три» и ксиву механика-водителя.
Сержант берёт меня на отвод:
– С тебя бутылка портвейна – ты сбил 11 деревьев, а ротного я тупо обманул.
И подмигивает мне совершенно наглым образом.
Вечером сбегал в самоход и купил сержанту бутылочку портвешка.
Смотрю – он альбом дембельский клеит.
А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.
Ни хуя себе, ведь он из Киева – и фамилия соответствующая: Колодяжный.
– Вы за «Спартак» болеете, товарищ сержант?
– Ты чё, охуел – давай пузырь!
– Просто альбом достал по случаю, на халяву, ага…
– А эмблему не сковырнёшь, иначе обложка подпортится.
И любовно гладит альбом и бутылку.
Губа один
Довелось мне, когда попал в действующую часть, чалиться на Рижской гарнизонной гауптвахте.
Самое страшное было, когда в караул заступали моряки.
Двухметроворостые жлобы «годки» и «подгодки» устраивали нам игру.
Называлась она «море».
В огромный коридор между камерами выливалось неимоверное количество воды, прямо на пол.
С одной стороны коридора прямо на бетон клали 11 человек и с другой тоже.
В центре бросали мяч.
До него надо было ползти на брюхе прямо в воде. Мяч передавался игрокам своей команды, как угодно, но тоже на брюхе.
Кто первый доползал, тот и хватал мяч.
Играть можно было любой частью тела, но всё только ползком.
Победитель должен был попасть мячом в противоположную стену.
Морячки же вместо мяча пинали нас ногами, подгоняли сильными ударами прямо в голову и по почкам.
А ещё любой, попытавшийся приподняться, получал от морячка с носка удар по лицу, прямо в нос.
После таких игр можно было угодить на кладбище.
Один молодой узбек «зажмурился» прямо в медсанбате.
Вот такой был футбол.
С тех пор я не люблю моряков…
Губа два
Но не всегда печально на «губе». Уже перед самым дембелем ротный дал мне 10 суток за самоход.
И отправился я в Черняховск. Там всем заправлял писарь, старшина по званию и как раз с моего призыва.
Он был приписан к дисбату в Перми, но по армейскому бардаку был формальным и не формальным начальником гарнизонной гауптвахты.
Начальники караулов старались с ним не связываться, и он вершил свой личный прибалтийский суд.
Звали его Арвидас и жил он в отдельной, со всеми удобствами оборудованной камере.
Два мягких матраса, домашняя пуховая подушка, радиоприемник ВЭФ, кассетник «Весна».
Фотографии артисток во всех позах были развешаны по стенкам камеры, как в Эрмитаже.
Ходил писарь в «хромачах» и офицерской полушерстяной форме.
Сдружились мы с ним крепко, и я получал наряды на работу в самые блатные места.
Водочный комбинат.
Да!!!
Нас поставили разгружать вагоны с солью и сахарным песком. Оказывается, эти компоненты используются при производстве водки.
Пока мы работали, то сердобольные работяги влили в нас столько водяры, что обратно караул нас принёс практически на руках.
Идти самостоятельно никто не хотел, да и не смог бы, при всём желании.
Наутро при обходе камер, очередной начальник караула добавил мне очередные пять суток за «неуставной вид».
Арвидас сказал, что это хорошо… и послал меня утром подметать улицу возле булочной-пекарни.
Обратно я вернулся с полным пузом булок и бубликов, да ещё и ребятам прихватил – галифе свисало, как хобот у слона.
Писарь не унимался и в обед послал меня «баландёром» за супом и кашей.
Еду брали в ближайшей воинской части, наполняли зелёные бочки и армейские рюкзаки.
А со времён Суворова Александра Васильевича в армии изменения произошли небольшие.
«Щи да каша – пища наша».
Ещё писарь договорился с конвойными, и я сгонял в магазин за портвейном, который спрятал в бочки со супом.
Обед был на славу!
Наваристый супец с мослами, каша-кирзуха с комбижиром, компот из сухофруктов.
Наконец – десерт по-гауптвахтовски.
Свежая выпечка – прямо из пекарни – и две огромные «бомбы» креплёного вина «Солнцедар».
Но это не всё, дорогой читатель.
Поздним вечером того же дня писарь совершил марш-бросок по маршруту губа-город-губа, откуда вернулся не один.
Вместе с ним были две очаровательные биксы, тоже из Литвы.
Ночь мы провели в камере у писаря, вдаваясь во все тяжкие и не тяжкие сексуального разврата.
Жизнь текла, как в санатории, я получал дополнительные сутки за дополнительными сутками – так прошёл месяц.
Наконец меня забрали в часть, а ротный сказал:
– На «губе» вам слишком хорошо живётся, товарищ рядовой, – и обещал устроить «весёлую» жизнь вплоть до дембеля.
Немудрено, ведь за месяц ареста я набрал пять кило лишнего веса, а рожа лоснилась, как у ротного кота Васьки.
Перед самым дембелем пришлось идти к ротному на поклон, просить характеристику для поступления на рабфак Плехановского института.
Характеристика была что надо.
«Физически развит удовлетворительно. Политику партии и правительства понимает верно».
Ехал домой в поезде как раз на ноябрьские праздники, все деньги отдал за билет, поэтому не мог элементарно пожрать.
Но такие же, как я, дембеля не дали умереть от голодной смерти.
Вместо еды в меня влили такое количество портвейна и водки, что когда состав прибыл на Белорусский вокзал, идти я попросту не мог.
Ноги банально отказали, и пришлось брать носильщика, который на тележке отвёз меня в медпункт.
Там добрая докторша сделал мне укол кордиамина прямо в вену и вызвала такси.
Домой я прибыл бледным, как смерть, и шатался, как камыш из народной песни.
Проспал почти сутки и лишь потом встал на учёт в военкомат.
Пётр Петрович
Занятия на рабфаке Плехановского института уже начались, но папе удалось договориться, и меня зачислили на нулевой курс дневного отделения «Плешки».
