Лайла. Исследование морали - Пирсиг Роберт М. (библиотека электронных книг .TXT) 📗
И хотя индейцам никогда не воздавалось должного за их вклад в американские ценности в пограничных районах, совершенно очевидно, что они могли появиться только оттуда. Часто можно слышать о "пограничных ценностях" такие разговоры, как будто бы они происходят от скал, рек и деревьев, но ведь ни деревья, ни скалы или реки сами по себе не порождают общественных ценностей. Ведь и в Европе есть деревья, скалы и реки.
Именно люди, живущие среди этих скал и деревьев, на этих реках и являются источником ценностей на границе. Первопроходцы, например «горцы», преднамеренно и охотно имитировали индейцев. Их просто восхищало, когда им говорили, что их не отличишь от индейцев. Позднейшие переселенцы копировали стиль поведения горцев, но не видели его истоков, а если и видели, то отрицали связь с ними и относили это только за счет своего тяжкого труда и изоляции.
А столкновение между европейскими и индейскими ценностями все ещё существует, и Федр чувствовал, что даже в нем самом все ещё происходит эта битва. Вот почему у него появилось ощущение, что он "вернулся домой" на том собрании с пейоте. То разделение, которое он чувствовал в себе и которое тревожило его, было вовсе не в нем самом. В действительности он видел источник "самого себя", который никогда конкретно не признавался. Это было разделение внутри американской культуры, которую он спроецировал на себя. Такое же было и со многими другими людьми.
Во время одного из долгих раздумий на эту тему всплыло имя Марка Твена. Твен был родом из Ганнибала, штат Миссури, на берегах Миссисипи, большой разделительной линии между американским Западом и Востоком, и одним из самых страшных злодеев был "индеец Джо", олицетворявший индейцев, которых поселенцы в то время боялись. Но биографы Твена также отметили глубокое разделение его собственной личности, которое выразилось в выборе героев его книг. С одной стороны был порядочный, умный, послушный, чистенький и относительно ответственный паренек, которого он вывел под именем Тома Сойера, а с другой — дикий, свободолюбивый, необразованный, лживый, безответственный американец низшего сословия, которого он назвал Гекльберри Финном.
Федр отметил, что это разделение личности Твена соответствовало культурному разделению, о котором он вел речь. Том был по складу с Востока с манерами выходца из Новой Англии, гораздо ближе к Европе, чем к американскому Западу, а Гек был Западной личностью, ближе к индейцам, вечно беспокойный, неприкаянный, не верящий в помпезность общества, больше всего на свете он ценил свободу.
Свобода. Именно эта тема дает настоящее понимание индейцев. Из всех тем, которые затрагивали его карточки об индейцах, свобода была самой важной. Из того вклада, который Америка сделала в историю человечества, величайшей была идея свободы от социальной иерархии. За неё воевали во времена Американской революции и подтвердили это в Гражданской войне. И по сей день это наиболее мощный. движущий идеал, который и скрепляет всю страну воедино.
И хотя Джефферсон называл доктрину социального равенства «очевидной», она вовсе не очевидна. Научные свидетельства и социальные свидетельства истории указывают на то, что очевидно противоположное. Судя по европейской истории совершенно "не очевидно", что все люди созданы равными. Нет такой нации в Европе, в истории которой не было бы такого времени, когда было "совершенно очевидно", что все люди созданы неравными. Жан-Жак Руссо, которому иногда приписывают авторство этой доктрины, конечно же не позаимствовал её из истории Европы, Азии или Африки. Она возникла у него под влиянием на Европу Нового Света и под впечатлением размышлений об одном конкретном виде людей, которые жили в Новом Свете, человека, которого он называл "Благородным Дикарем".
Мысль о том, что "все люди созданы равными" — это дар всему миру от американского Индейца. Поселившиеся здесь европейцы лишь передавали эту доктрину, а сами то следовали ей, то нет. Подлинным источником её был некто, для кого социальное равенство было не просто доктриной, он был пропитан ею до мозга костей. Он и представить себе не мог, что в мире может быть нечто иное. Для него другого образа жизни просто не существовало. Вот это-то и пытался им втолковать Десять Медведей.
Федр полагал, что индейцы еще не утратили этого. Но они также еще не добились этого, понимал он, битва ещё не кончена. Это все еще представляет собой главный внутренний конфликт Америки на сегодняшний день. Это разделительная линия, непоследовательность проходящая по центру культурной личности американцев. Она преобладала в американской истории с самого начала и продолжает оставаться источником как внутренней силы, так и слабости по сей день. И по мере того, как Федр все больше и больше углублялся в исследование, он все яснее понимал, что ему следует направлять его на данный конфликт между европейскими и индейскими ценностями, между свободой и порядком.
4
После того, как Федр уехал из Бозмена, он виделся с Дусенберри только два раза. Однажды Дусенберри приехал к нему в гости и ему надо было отдохнуть, ибо он "чувствовал себя как-то странно". Второй раз это было в г. Калгари, провинция Альберта, после того, как он узнал, что «странность» заключалась в раке мозга, и ему оставалось жить несколько месяцев. Тогда он был замкнут в себе и печален, занят внутренними приготовлениями к собственной кончине.
Отчасти он печалился от чувства, что подвел индейцев. А ему хотелось сделать для них так много. Он так много лет пользовался их гостеприимством, а теперь ничего уже не сможет сделать в ответ. Федр же чувствовал, что не откликнулся на просьбу Дусенберри проанализировать его данные, но был настолько занят своими собственными проблемами, что ничего не мог поделать, да теперь уже было слишком поздно.
Но шесть лет спустя, после успеха с публикацией книги, большинство из этих проблем исчезло. Когда встал вопрос о том, какова будет тема второй книги, то сомнений уже больше не было. Федр погрузил всё в свой старый полугрузовичок «Форд» с прицепом и снова направился в Монтану, на восточные равнины, туда, где были резервации.
В то время еще не было такого понятия как Метафизика Качества и даже не было планов по её созданию. Его же книга охватывала тему Качества. Любая дальнейшая дискуссия была бы похожа на то, как адвокат, который уже склонив присяжных в свою пользу, продолжает говорить и говорить, и в конечном итоге возвращает их к противоположному мнению. Федру же хотелось теперь говорить об индейцах. О них можно было так много рассказать.
В резервациях он разговаривал с теми индейцами, с которыми познакомился во время визита с Дусенберри, надеясь подхватить те ниточки, которые оставил Дусенберри. Когда он говорил им, что он друг Дусенберри, они всегда отвечали: "Ну да, Дусенберри, — хороший был человек." Некоторое время они поддерживали разговор, но вскоре беседа становилась трудной и замирала совсем.
Он никак не мог придумать, что сказать. Если же и говорил что-либо, то это выходило так неуклюже и неуверенно, что лишь нарушало ход беседы. У него не было той легкости в разговорах, что была у Дусенберри. Он был непригоден к такой работе. Дусенберри мог сидеть с ними все выходные напролет и болтать об их семьях, друзьях и обо всем, что они считали важным, и это ему так нравилось. Именно для этого он и занимался антропологией. В этом был весь смысл хорошо проведенных выходных. А Федр так и не научился вести такие разговоры, а если и вовлекался в них, то вскоре его мысли уходили в его собственный мир абстракций, и беседа замирала.
Он подумал, что, если почитать что-либо из литературы по антропологии, то сможет лучше понять, о чем расспрашивать индейцев. Тогда он попрощался с ними и уехал из жарких равнин в Скалистые горы неподалеку от Бозмена. Там в колледже, который теперь стал университетом, он набрал себе лучших книг по антропологии и отправился в удаленный лагерь на границе лисов и занялся чтением. Он собирался оставаться там до тех пор, пока у него не выработается какой-либо план по намеченной книге.
