Лики любви - Аккерман Л. (читать книги без регистрации .txt) 📗
Итак, медные кудри и округлые руки не могут быть «антиподом» красоты, раз они способны вызвать у кого-то такие эмоции, такое ощущение красоты.
Абсолютное и относительное
Увидев штамп в названии, мой любезный читатель, ты наверняка почувствовал предубеждение относительно содержания этой главы. И хотя, признаюсь, здесь как нигде в другом месте будет сложно обойтись без штампов, я все же затрону некоторые стороны этих понятий (в основном поведанных мне Евой), которые, смею надеяться, вызовут у тебя заинтересованность.
Не могу удержаться от того, чтобы не обратить твоего внимания на парадокс, всем давно известный, но продолжающий казаться нелепым – абсолютное может существовать только как противоположность относительного, то есть само по себе является относительным. Однако речь в дальнейшем пойдет совсем не об этом. Центральной фигурой данной главы я по заведенной уже привычке хочу сделать Человека.
То, что я собираюсь сейчас рассказать, мне поведала Ева около семи лет назад, но тогда это не показалось мне таким забавным и странным одновременно, как в данный момент, когда я пишу эти строчки (а Ева? Интересно, когда она сидит на поляне среди распускающихся цветов, окутанная их ароматом и наслаждающаяся звуками пробуждающейся природы, думает ли она об этом? Вспоминает ли о том, что не давало ей покоя много лет назад?). Но и здесь я позволю себе несколько злоупотребить нашим состоявшимся знакомством и использую ту же уловку, что и в самом начале этой книги – прежде, чем рассказать о том, что мучило Еву в пору ее юности, мне придется кое-что спросить. Мне просто хотелось бы знать, считаешь ли ты, мой дорогой читатель, картину своего восприятия уникальной (чтобы не усложнять и без того запутанный предмет обсуждения, будем подразумевать под восприятием лишь восприятие посредством зрения), или быть может непреклонно веришь в то, что на качественном уровне эта картина у других людей ничем не отличается от твоей? Прошу тебя, пока ты не ответишь на этот вопрос, не переходи к чтению следующего параграфа.
Итак, ты дал свой ответ. А теперь послушаем, что сказала Ева, озадаченная своими мыслями и следующими из них выводами, когда семь лет назад с тоненькими косичками золотящихся волос и пылающими нетерпением глазами, она взволнованная своим открытием прибежала ко мне домой. К сожалению, я не смогу передать всю эмоциональность ее речи, однако вместо того, чтобы сокрушаться по этому поводу и корить себя как бездарного психолога, я, с твоего позволения, перейду к сути ее слов (сами ее слова звучали куда красивей моих).
Она взяла со стола книгу в зеленой обложке и спросила, какого она цвета. Не совсем понимая такой странный ход мысли (даже для Евы), но видя, что она слишком обеспокоена для того, чтобы спорить с ней и уж тем более потешаться над ее казавшимся мне в тот момент нелепым вопросом, я покорно (и честно!) ответил: «Зеленый». «Я тоже вижу зеленый цвет», – сказала она, но волнение не спало. На фоне раскрасневшийся кожи ее волосы казались совсем блеклыми (все относительно), – «И у меня это слово, обозначающее цвет, который мы оба назвали, настолько тесно связано в сознании с цветом, который я вижу, что я не могу их различить. Для меня они лишь разные представления одного и того же – одно представление физическое, другое словесное, вот, казалось бы, и вся разница».
«Прости, Ева. Мне кажется, я не совсем тебя понимаю…» – неуверенно сказал я, чтобы не спугнуть ее сразу. Честно говоря, я попросту растерялся. «Ты назвал зеленый. И я назвала зеленый. Но это еще не говорит о том, что мы видим этот зеленый одинаково. Мы просто назвали одинаковое словесное обозначение для некоторого цвета, но отсюда еще совсем не следует, что ты видишь такой же зеленый как и я. Я хочу сказать, что для того, чтобы утверждать это, необходимо взаимно однозначное соответствие пар обозначение-цвет. Но сейчас…Предположим, ты был бы моим сыном. Или младшим братом. Неважно. И в один прекрасный день, твое сознание достаточно окрепнувшее для тонкой процедуры классификации заставило бы тебя вытянуть указательный палец в направлении зеленого предмета и, дернув меня за юбку, спросить – что это за цвет. Я бы сказала тебе зеленый, имея в виду тот самый зеленый, который вижу я. И ты соотнес бы это слово с тем цветом, который увидел ты. Ты мог увидеть его как желтый. Как мой желтый. Итак, мой желтый стал бы твоим зеленым!»
Прошло много времени – семь лет как-никак, и в жизни каждого из нас многое изменилось. Однако последние слова из приведенной мной выше Евиной фразы стали обозначать у нас призыв, употребляемый при взаимном непонимании и побуждающий нас к тому, чтобы попытаться это исправить. В таких случаях мы говорим: «Ты можешь увидеть его как желтый? Как мой желтый».
Сейчас мы вкладываем в эти слова призыв, но одновременно в них звучат высокие ноты иронии. И ставшее сегодня ироничным обращение семь лет назад было напрочь лишено комичности – мы вдруг поняли, что можем совсем по-разному воспринимать окружающий мир, и тогда это нас напугало. Страх от того, что в поисках ответа мы лишь натолкнемся на новые вопросы, надолго заставил нас с Евой не затрагивать темы, касающиеся собственного восприятия. Но однажды мне приснился сон, который взволновал меня. Признаюсь, если в нем и содержалось загадочное символ-послание, оно было мной не принято, но сон показался мне красивым и я рассказал о нем Еве. Во сне я шел по берегу моря, волна плавно смывала мои следы, оставляя после себя ровную глядь мокрого песка, тем самым как бы подвергая сомнению мое существование, а вокруг не было никого. И вдруг я увидел на берегу дельфина. Вода уже почти не достигала его изнуренного туловища (начинался отлив). Я подошел поближе и стал его рассматривать – животное оказалось раненным. И я понял, что выпускать его в море нельзя – он не сможет позаботиться о себе, но и оставить его на берегу означало смириться с его смертью. Я взял дельфина и решил найти для него в бассейн.
А рассказ я начал со слов: «Я вижу, как иду по берегу моря, вокруг никого, а волна плавно набегает на мои следы…» «Постой», – прервала меня Ева, – «когда ты видишь сон про себя, ты видишь себя со стороны или воспринимаешь происходящее изнутри?». Я задумался. «Изнутри», – сказал я. Ее взгляд погрустнел. «Я – со стороны», – тихо сказала она, – «Даже в своих собственных снах про себя я вижу себя со стороны. Даже в своих собственных снах я не могу взглянуть на окружающий мир своими собственными глазами, находясь как бы внутри себя».
Я никогда не задумывался об этом ранее. Признаюсь, я не всегда был благодарен Еве за отнятые у меня минуты покоя, которые я посвящал размышлениям о слишком отвлеченных вещах. Порой я даже злился на нее, чувствуя, что мечусь в темноте и что ответ скрывается от меня и я как никогда далек от истины. Но почувствовав то сладостное волнение мысли, которое охватывает меня всякий раз, как голову посещает совершенно новая идея, я забывал о чувстве отчаяния и усталости, я растворялся в собственном счастье.
Ева пожаловалась, что даже в собственных снах она смотрит на себя со стороны. Ее это беспокоило. Меня никогда не охватывало волнение в этой ситуации, но только потому, что я ее не осознавал, а раз я не выделял ее в отдельную логическую сущность, именуемую фактом, не придавал ей четкой словесной формулировки – я не мог искать ее причины, а именно таковы зачастую последствия беспокойства.
В ту же ночь я увидел следующий сон – я гуляю по берегу незнакомого озера и вижу на поверхности двух мертвых рыб. Они не представляли собой ничего примечательного при жизни, в смерти тем более – они казались мелкими, незначительными, с поблекшей чешуей, не игриво мерцающей, а нервно вздрагивающей в скупых лучах уставшего солнца. Я стал всматриваться в глубь вод, прежде всего с целью понять, можно ли купаться в этой воде. Но то, что я увидел, несказанно меня поразило. Вода казалась почти черной, но около поверхности можно было отчетливо различить огромных цветных рыб. Нигде я не видел таких расцветок. И раньше я и представить не мог, что такие большие рыбы могут жить в таком крохотном озере. Глазами я обвел берег озера в поисках того, кому можно будет задать вопрос. Я увидел человека, проходящего мимо. Я догнал его и, немного отдышавшись, спросил прежде всего о том, что интересовало меня больше всего, – я спросил, достаточно ли чистая в этом озере вода для того, чтобы купание в нем было безопасным для здоровья. Он бросил на меня испуганный взгляд, который, будь он птицей, немедленно улетел бы прочь только чтобы не видеть меня и не слышать больше таких наивных вопросов. И когда удивление победило воспитание этого человека, он пояснил мне, что озеро это принадлежит морскому дьяволу, и что цветные рыбы – заколдованные люди. Как нет двух одинаковых людей на земле, так нет и двух одинаковых рыб в воде. Он сказал, что их можно расколдовать, но каждый человек может помочь вызволить только одного пленника. При этом каждый заколдованный человек в образе рыбы либо с белой душой, либо с черной, и пока ты его не расколдуешь, ты никак не сможешь узнать, какого цвета его душа. Но если ты поможешь ему вновь обрести человеческий облик, он будет до конца своих дней привязан к тебе и не только исполнять любую твою волю, но и читать твои мысли, а прочтя в них желания, исполнять их без твоего разрешения или приказа. При этом человек с белой душой будет читать добрые, белые мысли и если они будут приходить к тебе в форме желания, он будет исполнять их. Человек с черной душой, вызволенный тобой из плена живущего на дне дьявола и превращенный в твоего раба, будет читать твои самые черные мысли, и если он увидит в них страстное желание что-то сделать, он исполнит это за тебя, как и положено рабу. Поэтому немногие готовы пойти на такой риск и вызволить других из плена.
