Книга русских инородных сказок - 1 - Фрай Макс (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Непруха разрезал Мировую Мышь на множество мелких кусочков и слепил из них змей, москитов, непроходимые болота и сварливых женщин. Пруха, со слезами скорби на глазах, убил новую Мировую Лягушку. Из ее конечностей он сделал растения, из глаз — озера и реки, из языка — лаву, из печени — горы и холмы, из кожи нарезал животных и птиц, из сердца налепил женщин, из мозга — настрогал мужчин. И мировая лепешка не была больше пустой и плоской. Под тяжестью людей, животных и гор она начала по краям сворачиваться, подобно соломенной подстилке, пока не стала круглой, как детская калебаса. Непруха мечтает высосать из нее все соки.
Почему женщины рожают детей
Раньше люди племени хераярви появлялись из кукурузных зерен. Младенцы росли на большом поле, возделываемом невидимыми речными жителями, а когда приходило им время падать на землю, приходили разные люди и выбирали себе ребенка. Приходили мужчины, женщины, одинокие, парами и даже большими семьями. Один раз пришла убогая старушка, но не смогла удержать упавшего ей в руки перезрелого младенца и уронила его на землю. Ударившись о землю, младенец сперва ничего не понял, а потом уже превратился в нетопыря.
Нетопырь-младенец поселился на кукурузном поле, и жители деревни забыли дорогу туда. Тогда одна женщина попробовала зачать от своего мужа. Зачатие прошло удачно, и через девять месяцев она сама родила младенца. Этот младенец был куда крепче и качественнее тех, что вышли из кукурузных зерен, и с тех пор хераярви рожают себе детей самостоятельно. А кукурузное поле свернули в трубочку, как соломенную подстилку, и пустили на растопку. Теперь на его месте стоит еще одна деревня.
Почему женщины мочатся сидя
Раньше и мужчины, и женщины мочились сидя. Это было очень удобно. Но однажды покровительница прекрасных, умных и смелых женщин Мур-ка взялась объяснять молодым девушкам, что мужчины должны вести себя уважительно с ними.
— Что они должны делать? — спросили юные девушки.
— Они должны стоять в вашем присутствии и садиться только с вашего разрешения, — объяснила им Мур-ка.
А надо заметить, что в те времена справление нужды не считалось чем-то постыдным. Никто не стеснялся чужих глаз — мужчины и женщины собирались в кружок и дружно мочились, испив много матэ.
Однако молодые девушки, которые послушались прекрасную Мур-ку, начали требовать, чтобы мужчины не смели больше садиться с ними рядом. Теперь, если мужчине нужно было помочиться, он должен был отвернуться к стене или дереву и делать это стоя. Так он проявлял уважение к девушкам.
Привилегия женщин — мочиться сидя — сохранилась и до наших дней.
Почему растения не ходят
Раньше растения ходили по земле, как животные и люди. Поэтому для того, чтобы собрать сладкие плоды, индейцам приходилось ловить дерево. Мужчина закидывал петлю на самую прочную ветку, упирался ногами в землю и удерживал дерево, пока женщина лазала по нему и собирала плоды.
Однажды мужчина из племени нагайо не удержал веревку и дерево умчалось прочь, унося на себе женщину. Женщина стала женой этого дерева, но вскоре умерла от голода, так как не могла питаться плодами собственного мужа.
Узнав об этом нагайи объявили деревьям войну. Они ловили их и вкапывали в наказание в землю. Чтобы деревья не погибли, Пруха дал им корни. С тех пор деревья больше не передвигаются с места на место. И если индеец находит в лесу дупло с медом, он может вернуться к нему завтра — дерево никуда от него не убежит.
Ксения Рождественская
* * *
Милый мой, любовь моя. Как мне хорошо с тобой. Как я люблю трогать тебя, целовать, быть с тобой, ты не представляешь.
Милый мой, сердце мое. Ты спрашиваешь — о чем я думаю, когда вот так молчу. Неужели ты не знаешь? Я думаю о тебе. Я вспоминаю, как мы познакомились, я думаю о том, что так хорошо, как с тобой, мне никогда не было и никогда уже, видимо, не будет. Помнишь, тогда, в самом начале, ты сказал: я не хочу знать, как тебя зовут, и ты не спрашивай меня. «Нам не нужно имен», — сказал ты. Да, нам не нужно имен, чтобы любить друг друга, но иногда я так хочу назвать тебя, сказать тебе… Господи, как я люблю твое имя, как оно похоже на тебя, как бы мне хотелось поговорить с тобой о тебе, обо мне, о том, как мне без тебя черно и пусто, о том, что будет с нами. Как жаль, что ты не хочешь ничего слушать. Ты боишься, я знаю. Ты боишься, что я, как и многие женщины, которых ты любил, ошибусь, скажу что-то не то, что-то не так. А еще больше ты боишься, что все, что я скажу, будет правильным. Будет правдой. Что ты тогда будешь делать…
Мой единственный, счастье мое, все те твои женщины ничего не понимали в любви. Но ты не хочешь ничего слушать, и я буду молчать, пока молчать. Стану говорить глупости, болтать о пустяках: о том, что я купила вчера новый будильник, потому что старый почти не звонит, а если звонит, то тихо-тихо, чтобы никого не разбудить… или о том, что неделю назад я встретила на улице ывшего одноклассника, когда-то у нас был роман, смешно вспомнить… я только не признаюсь тебе, что он-то мне и рассказал, кто ты на самом деле. «Уходи от него немедленно, ты будешь несчастной всю жизнь, всю свою дурацкую и, учти, очень короткую жизнь», — просил он. И так обиделся, когда я засмеялась в ответ…
Или, хочешь, я буду рассказывать тебе свои сны. Вот сегодня мне снилось, что я просыпаюсь рядом с тобой, а ты говоришь: я хочу тебя, немедленно, немедленно, сейчас, один раз, последний — а я еще сонная, еще не понимаю, где я? почему «последний»? И вот ты поворачиваешься ко мне — и вдруг съеживаешься, становишься маленькой страшной тряпичной куколкой с разведенными руками — у тряпичных кукол никогда не опускаются руки… я беру эту куклу — тебя — в руки, а тело твое, эта грязная розовая тряпка, вдруг рвется, и оттуда — из тебя — падают куски поролона. И я вскакиваю, собираю с одеяла куски сердца твоего, пальцем пытаясь обратно их запихнуть, обратно… бегу к столу, открываю ящики, придерживая тебя, приговаривая: потерпи, потерпи… Наконец нахожу подушечку с булавками, беру булавку, втыкаю в тебя, чтобы не вываливались больше у тебя из груди поролоновые кубики, ты как будто вздрагиваешь, а я шепчу: вот сейчас, сейчас я все зашью, только найду иголку, сейчас, подожди немножко, потерпи… и вдруг понимаю, что я делаю. Куколки, булавочки. Сердце поролоновое.
Нет, не буду я тебе рассказывать об этом. Буду вот так лежать и молчать. И смотреть в потолок. Может быть, когда-нибудь, когда я не смогу больше терпеть — а это случится, счастье мое, и очень скоро, — может быть, тогда я все-таки назову твое имя. Как положено, трижды. И буду смотреть, как ты съеживаешься, сморщиваешься, превращаешься в страшное существо из моего сна, с руками, навсегда разведенными в стороны, с поролоном внутри. А может, в черный камень, как в том кино, которое я тайком от тебя смотрела у подруги. А может, ты ни во что не превратишься, останешься таким, каким я знаю тебя и люблю, — темноликим неулыбчивым карликом с глазами, тускло горящими красным. Ты осмотришь мне в лицо голодным, страшным взглядом, и попятишься, и вскрикнешь скрипуче: Черт бы побрал тебя, проклятая девка! Узнала! Узнала!!
А я улыбнусь тебе и скажу: Вот и ступай к себе в ад.
Румпельштильцхен
Румпельштильцхен
Любовь моя, Румпельштильцхен.
