Домино - Кинг Росс (электронная книга TXT) 📗

Приняв близко к сердцу нравоучение Топпи относительно внешности, я вознамерился слепить свой облик, придать ему стиль. В первые дни в Лондоне я очень переживал из-за вероятной простоватости моей походки и речи, боялся ходить и говорить как шропширская деревенщина. Однако я немало времени совершенствовал свои манеры перед зеркальцем и наконец решил, что — если забыть о брызгах кофея и пирожках с рыбой — могу считать себя утонченным модником не хуже прочих, в особенности когда на мне шикарные обновки, пожертвованные Топпи. На вечер я выбрал попугаечно-зеленую накидку, голубой, отделанный золотом камзол, короткие черные штаны в тонкую белую полоску, черный кафтан, украшенный синей с золотом парчой, и белые шелковые чулки, по сторонам которых тянулась пестрая вышивка в виде цветущего винограда (ее можно было принять за змей, кусающих мои колени). Правда, в одном из чулок зияла большая дыра, куда высовывалось несколько пальцев, а штаны я надевал накануне и теперь их не помешало бы почистить; кроме того, я не отказался бы от шпаги с серебряной рукояткой — такую заказал себе на прошлой неделе Топпи в шпажной лавке на Странде. Тем не менее, когда я на Грик-стрит обозрел свои кружевные манжеты и пудреный парик в коротких завитках, отраженные в витрине сырной лавки, я сказал себе, что в целом готов подвергнуться даже бескомпромиссному осмотру лакея лорда У***.

Я остался так доволен своей обновленной внешностью, что помедлил перед витриной и вытворил несколько глупых трюков: потопал башмаком по плитам мостовой, покачал туда-сюда тросточкой, предложил невидимому компаньону щепотку из своей табакерки. Эта маленькая сценка навела меня, когда я продолжил путь, на мысли о том, как я выгляжу со стороны, поскольку — я уже говорил — я не всю жизнь был уродом. Хотя мой нос (унаследованный от Полликсфенов) был несколько длиннее, чем предписывала мода, но луковичную форму и уйму прыщей он приобрел значительно позднее; тогда он выглядел, на мой вкус, вполне респектабельно: «Совершенный физиогномист» истолковал бы его форму и длину как признак сангвинического темперамента в совокупности с гибким умом. Подобным же образом, я предпочел бы иметь менее выдающиеся уши и подбородок, но они были не настолько плохи, чтобы лишить мою внешность привлекательности; отец сказал бы, наверное, что такие уши — принадлежность внимательного слушателя, а подбородок — человека решительного и твердого. Плечи, правда, были хиловаты, — более крепкая пара досталась бедняге Уильяму, — но зато спина прямая; ноги, несколько тонкие в чулках Топпи (которые, увы, немного не доставали до края штанов), имели красивую форму: я упражнял их, гоняясь за пернатой дичью и зайцами на уэльских границах. По поводу ног Топпи указал мне однажды в Рейнла-Гарденз, что я мог бы надевать чулки с накладными икрами, а неважный цвет лица, — продолжил он, — ничего не стоит поправить с помощью maquillage [12], а также двух-трех мушек в форме сердечка.

— Любая женщина простит тебе эти маленькие хитрости, — заверил он, когда я указал ему на недопустимость обмана, — ибо, если тебе посчастливится заиметь даму сердца, ты убедишься, что она тоже, прежде чем вынести свое лицо на суд общества, приукрасит его по мере необходимости при помощи мушек, белил и пинцета. Мы живем в век обмана, — продолжал он, высоко задирая голову, как глотатель шпаг. — Это век масок, притворщиков, протеев и хамелеонов, ежечасно меняющих свой цвет. Каждый из нас прячет что-нибудь — под париком, мушкой, накладкой, за маской, веером, под толстым слоем белил. Поскольку, как сказано, «красота сосредоточена в лице», и это в первую очередь относится к дамам, лица которых следует обихаживать как творение высокого искусства. Да, Джордж, дамы в своем роде не хуже тебя владеют кистями и палитрой. Ручаюсь, красивейшие из женщин — это изощренные, талантливые художники, уровня Каналетто или Рейнолдса. Ну вот, взгляни на эту!

Кончиком трости он указал на всем известную модницу, младшую дочь герцога из весьма старинного рода. Она сидела высоко над нашими головами, в одной из нарядно расписанных лож, и принимала угощение от кавалера, чей годовой доход, по слухам, достигал пяти тысяч фунтов. Она была и в самом деле красавица; никто в тот вечер не мог с нею сравниться.

— Как постигла она искусство обращаться со светом и цветом, — ухмыльнулся Топпи, — с красками и кремами, примочками и притирками! Она творит настоящие шедевры! Хочешь, я расскажу о секретах ее искусства? Рябины на щеках и шее она скрывает при помощи ртутной воды и толстого слоя свинцовых и перламутровых белил. Пробковые шарики придают объем щекам, провалившимся по причине жестокого венерического недуга. Ее природные брови выщипаны без остатка и замещены кусочками мышиной шкурки; того же происхождения мушка налеплена на пятно, уродующее подбородок. Свинцовый сурик, смешанный с кармином и киноварью, придает здоровый румянец воспаленному лицу и зажигает очаровательным любовным огнем глаза, подслеповатые и бесцветные. Она плешива, как Цезарь, но что с того? Глянцевую макушку скрывает обильная масса фальшивых волос, высота и прочность прически обеспечивается густой пастой из бараньего нутряного жира, свиного и свечного сала; сверху это сооружение припудрено мелкой мукой и сбрызнуто, как и вся красотка, одеколоном. Если размотать ленту, прикрепленную к верхушке прически, она протянется от жилища этой дамы на Хановер-Сквер до дома ее модистки на Бонд-стрит.

— Вглядись в нее хорошенько, — самодовольно подмигнул Топпи напоследок, обращая к даме спину. — Как всякий живописный шедевр, она вскорости покроется трещинами и поблекнет, поэтому, Джордж, спеши воспользоваться случаем.

Я отказался одобрить подобные обыкновения и добавил, что если дамы обращаются к прекрасному искусству живописи с единственной целью состряпать подделку, то пусть бы не касались его вовсе. Более того, в отношении собственной наружности я тоже не желал подправлять созданное матерью-природой, будучи достаточно привлекательным молодым человеком и без мушек и накладных икр. И когда я гляделся в витрину сырной лавки, мысль, что мною могла заинтересоваться такая красавица, как леди Боклер, показалась мне не столь уж невероятной.

Визитная карточка леди Боклер (которую я упоенно рассматривал уже раз сто) указывала адрес вблизи церкви Сент-Джайлз-ин-зе-Филдз. Добравшись до Сент-Джайлз-Хай-стрит, я усомнился в том, что мне следовало выряжаться столь нарочито, так как район этот никак нельзя было назвать фешенебельным. За углом я обнаружил совершенное подобие «Переулка Джина», изображенного мистером Хогартом. На левой стороне улицы стояло заведение, торговавшее (если меня не обманули манеры его хозяина) товарами не вполне благонадежного свойства. Когда я проходил мимо, из узкой двери с шумом вывалилось двое парней, причем один пытался бутылкой раскроить другому череп. Пострадавший, весь в крови, тут же вернул должок своей собственной бутылкой, но затем, не желая как будто длить это выяснение отношений, бросился бежать и по дороге задел меня плечом. Его противник тяжело опустился на мостовую, извлек из кармана еще одну бутылку и в одиночестве отметил возлиянием свою викторию.

Правая сторона имела вид ничуть не более приглядный. Дабы отдалиться от чреватой неприятностями питейной лавки, откуда появлялись все новые драчуны, я быстро пересек улицу, перепрыгнув в ее середине через водосточную канаву, которая была засорена соломой и навозом. Этот мой поступок взбудоражил трех юных леди в алых юбках, праздно сидевших у окон в довольно убогом домишке, под стены которого меня случайно занесло. Одна из них осведомилась мелодичным голоском, куда я иду, и, получив ответ, с нежнейшей улыбкой предположила, что нужная мне леди как раз здесь и обитает.

— Нет-нет, не может быть, — ответил я, поскольку повторная справка по carte-de-visite, а кроме того, жалкий вид здания заставили меня усомниться в ее словах. Но, к моему немалому удивлению, их подхватила дама в другом окне, которая пригласила меня войти, «чтобы самому поискать». Тем временем она небрежно расстегнула две верхние пуговицы алой юбки и, томно облизывая кончиком языка свои карминные губы, смерила меня бесстыдным взглядом.