Дом Аниты - Лурье Борис (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Невозможность выполнять эти приказы физически и вера, будто на самом деле я подчинился, — ведь я считал, что это приказывали Хозяйки, а их команды надлежало выполнять беспрекословно, — приводили меня в состояние, выходящее за рамки любого земного опыта. В такие минуты казалось, что рассудок покинул физические пределы тела, а убежденность в том, что я исполняю невозможное, перевешивала физическое знание о том, что невозможное невыполнимо{28}.
7. Капо Альдо
В начале моей службы всеми слугами руководила одна Анита. В назначенное время нас выпускали из нашего помещения, чтобы мы совершили ежедневный туалет и приняли участие в утренней службе для четырех Хозяек.
Уборные в доме у Аниты должны были быть безупречны, а малейшие нарушения, реальные или мнимые, карались. В дополнительную работу входило ежечасное мытье саркофага, проветривание и смазка подвижных деталей{29}.
В это первое время остальные Хозяйки бездействовали, почти как гостьи или жилички, лишь изредка давая нам мелкие поручения, чтобы формально напомнить, что они здесь тоже Хозяйки. Впрочем, они отказывались от такого подхода во время службы в столовой или во время «маслоделия» в саркофаге. Тогда они становились исключительно требовательными. И отчего-то в такие моменты наименее строгой бывала сама Госпожа Анита.
Альдо, которого призвали на службу четвертым, сильно отличался от нас троих. Его облачили в женское платье и дозволили свободное передвижение по дому в любое время суток. Постепенно Альдо взял на себя руководящие обязанности — он даже составлял наш суточный график, который, разумеется, утверждали Хозяйки.
Мы никогда не замечали, чтобы Альдо шлепнули по лицу или пнули за забывчивость и другие провинности. В отличие от нас, его никогда не проверяли на чистоту. Он не мылся и не принимал душ — по крайней мере я никогда этого не видел, хотя в хозяйские уборные его не допускали. Подозреваю, что под модным нарядом скрывалась антисанитария. Крепкие дешевые духи, по-видимому, должны были отвлекать от зловония. Порой Хозяйки, не вынеся этого смрада, приказывали ему удалиться.
Лысеющая голова Альдо была покрыта пергидрольным шиньоном с начесом в духе пятидесятых. Образ обольстительной блондинки был тогда в моде среди провинциальных американок среднего класса.
Обычно нас использовали за столом или в саркофаге, но в остальном от нас не требовался обычный или более-менее обычный секс. От нас ожидалось лишь безучастное обслуживание. Зато Альдо пользовался особыми привилегиями. К нему не применяли формальную дисциплину — Хозяйки присвоили ему псевдочеловеческий статус. Иными словами, они относились к нему так, будто он из «гражданских» — можно подумать, сами они принадлежали к этой безликой толпе.
Иногда они набрасывались на Альдо, задирали ему юбки и спонтанно использовали его то так, то сяк. Доходило до того, что они обращались к нему напрямую в ожидании ответа — полная ересь с точки зрения установленных норм.
Если над ним подшучивали, он сопротивлялся, ужасно расстраивался и верещал, но его негодование, разумеется, еще больше раззадоривало. Затем он сдавался, повиновался и, все еще вяло протестуя, валился на пол, явно наслаждаясь своим поражением.
И хотя порой он бывал противным и злопамятным, мы, рядовые слуги, не возражали против его привилегий. Однако мы бы возмутились, если бы подобное «доверие» оказали кому-то из нас. Несмотря на то, что мы не вполне избавились от обычных представлений о маскулинности и от реакционных мыслишек, затаившихся в глубине души, мы смирились с положением Альдо. И все-таки, невзирая на его фактический статус, это женоподобное существо мы по-прежнему считали стоящим ступенью ниже.
Наша диета очень разнообразна. Нас кормят мясом и сладостями. Мы обязаны доедать все без остатка. Единственная беда — потеря приятного ощущения голода. В результате обильной кормежки и постоянного спермодоения мы мучаемся, если дойка не происходит каждые несколько часов. Внутреннее давление и психическое раздражение невыносимы, поэтому наши орудия поднимаются автоматически. В такие моменты мы поневоле кричим, жалуемся, призываем Хозяек и носимся кругами в агрессивном перевозбуждении.
Порой дойку приходится откладывать. Тогда приходит Анита и по-быстрому нас сечет, чтобы утихомирить.
Альдо не трогает нас и мизинцем, хотя статус безусловно, ему это позволяет. Как же это мило с его стороны. Несмотря на то, что у него самого никогда не болит член, он относится к нам с глубоким сочувствием.
Хозяйки прекрасно знают о перепроизводстве семени. Они чрезвычайно горды тем, что это превосходит их самые смелые ожидания. И все же изобилие превращается в проблему.
Как-то вечером за ужином они обсуждали эту тему, но увы, так и не пришли ни к одному спасительному решению.
8. Серый атлас
Мы с моей Госпожой извлекаем особое удовольствие от следующего акта, который она разработала самолично. Как ответственный за эстетику, я выбираю ей наряд для перформанса. Я опускаюсь перед ней на колени и облачаю ее в черные чулки, потом спускаюсь к ее заоблачным босоножкам на платформе, красным и блестящим, из суровой кожи и дешевого пластика.
Хозяйка подходит к стулу, обитому серым атласом, и опускает на него ногу. Мой пенис Хозяйка уже окунула в банку — он полностью покрыт вазелином.
Я стою на коленях на твердом паркете. Она приподнимает ступню, затянутую в чулок, и под нее протискивается мой едва отвердевший член. Затем она перебирает пальчиками ног по моему сморщенному отростку, легко сдавливая его, и подбадривает меня:
— Это очень хороший, послушный хуй. Он просто обожает ботиночки.
Я медленно оживаю и начинаю неторопливо трахать пустоту между пальцами и подошвой, мягко двигая пенисом туда-сюда. Когда у меня наступает эрекция, Хозяйка приходит в раж, давит сильнее, увеличивая или уменьшая объем выделенного мне пространства, иногда вовсе не пропуская мой изголодавшийся, вымуштрованный прибор. Она заставляет его изнывать снаружи, а затем позволяет вернуться в туфельку.
Иногда она хочет, чтобы он ерзал прямо под подошвой. Она наступает на него, мнет между платформой и атласной обивкой стула и сдавливает его так, что он вообще не способен двигаться. Вконец она расплющивает его между твердой платформой и мягким атласом, кривит губы и сердито кричит:
— Плохой хуй! Плохой! Я раздавлю этот ужасный хуй, чтобы он раз и навсегда превратился в промокашку!
Мне очень больно, но я не могу вырваться, ведь она прижала меня к атласу, раскачивая ногу влево и вправо, туда-сюда.
И тут над моей головой раздается вопль:
— Немедленно кончай! — В диком гневе она проникает в свою пизду и начинает яростно дрочить.
Я неизменно кончаю, зарываюсь головой ей между бедер и, пока она терзает себя пальцами, сосу ее с громким чавканьем.
Я чувствую, как она кончает — во всяком случае, содрогается, — и чавкаю еще громче, облизывая ее, пока в пенисе, уже наверняка посиневшем, нарастает немая боль. Обуреваемый чувством глубокой благодарности и обожания, я присасываюсь к ней, как полип, пока она не отпихивает меня и не убирает ногу с моего члена:
— Хватит!
9. Лучший художник
Моя обожаемая Госпожа выглядит очень своеобычно: ее резкие орлиные черты подчеркнуты мастерски наложенным макияжем; губы темнокрасные, почти черные. Она — воплощенная энергия и деловитость; и готовится разыгрывать конкурс «Лучший художник».
В нью-йоркских неоаристократических кругах эта игра весьма популярна. В надежде пропихнуть своих протеже любители искусства то и дело рекомендуют нашему Заведению нервных молодых гениев. Претендентам не терпится себя показать: художники так изголодались по любви, что ради известности готовы на все{30}.
Проникновение в столь престижные круги, как наше Учреждение, может принести славу. Я не имею в виду разоблачение личной жизни или публичный интерес к тому, чем их одарила природа, — у них есть надежда устроить выставку и добиться известности и богатства.
