Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
* * *
Уважаемая редакция! Пишет вам Макарова Людмила Владимировна, проживающая в г. Луга Ленинградской области, улица Бакинских коммунаров, дом 21.
В 19 лет я вышла замуж, в 20 у меня родилась дочка. Муж в ней души не чаял, не мог надышаться на нас обеих. Счастливей меня, казалось, не было никого на свете. Но длилось это совсем недолго. Началась война и муж ушел на фронт. Через полгода перестали приходить письма, а потом я узнала в военкомате, что муж ранен и лежит в госпитале. Ехать через всю страну было невозможно - не отпускали с работы, да и дочку не с кем оставить.
А потом от мужа пришло письмо, что он встретил другую женщину. Наверное мне надо было перетерпеть или как-то бороться за свое счастье, но я была потрясена и растеряна. Добилась перевода в другой город, собрала чемодан - мы все время жили у его родителей - взяла дочку и поминай, как звали.
После войны он меня разыскал, приехал повидаться с дочкой, просил простить и не разрушать семью, а уезжая сказал: "Я чувствую, ты меня никогда не простишь и больше ко мне не вернешься".
После его отъезда я кляла себя за гордость, надеялась, что он вернется и позовет меня. Через полтора года, назло ему, я вышла замуж за другого.
Мой второй муж, очень добрый, ласковый и заботливый человек. Относится ко мне - лучше и желать нечего. Любит мою дочь и нашего с ним сына.
Дочь давно вышла замуж, сын женился, я уже трижды стала бабушкой.
У нас трехкомнатная квартира, дача, машина, в семье достаток, чего еще надо? Но не было и нет у меня того счастья, что было. Лет восемь назад случайно от своих старых знакомых узнала, что мой первый муж жив и здоров, но живет один, второй раз так и не женился. Сколько лет прошло, но душа болит и разрывается на части. Полетела бы я к своему любимому…
Но как я могу лишить всех близких любви и домашнего очага? Что же мне делать? Мне скоро семьдесят, первому мужу почти столько же. Душой чувствую, что он до сих любит меня, как и я его. И хоть остаток жизни мы могли бы быть вместе. Но это не по-людски, это невозможно, и судьба опять наказывает нас, на этот раз - навсегда.
За что?
"… и судьба опять наказывает нас, на этот раз - навсегда. За что?" - повторял про себя Рубашкин и не понимал о ком и кого он спрашивает.
4.21 Надо что-то предпринять
Сурков долго не замечал, как изменилась его жизнь. Он уже давно не читал по утрам иностранные газеты, разве что бегло просматривал заранее подготовленные референтами вырезки. Завтраки и обеды проглатывал наспех, порой не замечая, что ест. Его рабочий день редко заканчивался до десяти-одиннадцати вечера, и почти все выходные он проводил на службе.
Если бы кто-то догадался спросить, что с ним случилось, Сурков бы только пожал плечами: мол, ничего не случилось, все по-прежнему. Однако в глубине души понимал, что события, в центре которых он оказался, завлекли его, как темный, крутящийся омут опытного пловца, как азартного игрока колесо рулетки.
И неудивительно: ставка была высока, как ничто другое - на кону была власть, которую Сурков ощущал, как право и возможность вершить судьбы миллионов одним словом, а в идеале - одной мыслью, даже невысказанной.
"Власть может быть мелкой, для многих она призрачна, но только единицы узнают подлинную Власть как слияние самых смелых желаний с их осуществлением", - прочитал когда-то Сурков и запомнил на долгие годы, не слишком вникая в смысл, и только теперь осознал, что это значит.
Он чувствовал, что прежний уклад отжил свое, что наступают новые времена, контуры которых еще неразличимы за шелухой словесных баталий и лозунгами амбициозных, но в общем полуграмотных людей, именующих себя политиками.
Сурков видел глубину и подлинную суть событий глубже и четче, чем остальные. Порой ему казалось, что он понимает происходящее даже лучше членов Политбюро - мечущихся и напуганных не столько уже происшедшими, сколько грядущими переменами. Во всяком случае, намного лучше Горбачева - Президента СССР и все еще - видно, по недоразумению - Генерального секретаря партии. Прежний ореол рассеялся, и порой, глядя в телевизор, Сурков уже не узнавал того Горбачева, которого запомнил по встречам и беседам в Лондоне. Президент СССР по-прежнему выглядел уверенным и вроде бы знал, что надо делать. Но Сурков видел нервные, совсем не заметные неопытному глазу жесты, едва угадываемую суетливость и обваливающееся на аудиторию многословие, в котором терялась мысль; возможно, что ее и не было вовсе. Да, это был не тот Горбачев, каким его увидел мир всего пять лет назад: "Больше прогресса, больше ускорения, больше социализма! Гласность, перестройка, новое мышление!"
А мышлением сыт не будешь! Все тревожней становилась закрытая для других информация об истинном положении в СССР. Сурков знал, что высшее руководство отгородилось от аналитических обзоров, регулярно составляемых в Центральном аппарате КГБ. Члены Политбюро и, прежде всего, сам Горбачев не хотели знать правду, поскольку знание требовало немедленных и адекватных действий. Но никто не знал, где, как и какими средствами надо действовать.
В последней справке аналитики КГБ уже, не стесняясь, резали правду-матку: "Сегодня внутренний потребительский рынок практически полностью разрушен. Среди многих факторов, усугубляющих ситуацию, на первом месте - бесконтрольное впрыскивание в народное хозяйство инфляционной денежной массы, полученной в результате эмиссии, которая не обеспечена товарами и услугами. В последние месяцы стремительно растет количество денег, выплачиваемых населению, но ограниченный дефицитом потребительский рынок надламывается под напором денежного противостояния.
Попытки Госкомцен [112] регулировать потребление путем повышения цен и тарифов не приводит к ожидаемым результатам, поскольку соответствующие товары отсутствуют в свободной продаже. Товары устойчивого и, тем более, повышенного спроса через сеть перекупщиков, спекулянтов, легализованных через торгово-закупочные кооперативы, перетекают на "черный рынок" и в конце концов достаются привилегированным слоям населения по более высоким, нежели государственные, ценам.
Инфляционное финансирование народного хозяйства при отсутствии объективной статистической информации позволило некоторое время поддерживать приемлемый уровень развития. Но тем сильнее ощущается наступление жесточайшего финансового кризиса, тем сильнее уровень социального недовольства, проявляющийся в вооруженных конфликтах на почве межнациональной неприязни…"
В прежние времена такое дозволялось писать только про страны Африки или Юго-Восточной Азии, где у власти стояли реакционные режимы. Попробовал бы кто-нибудь запустить подобное по системе секретной рассылки КГБ! И дня бы прослужил: к вечеру погоны долой - и туда, где полгода солнце ни восходит и ни заходит.
В Ленинграде ситуация была ненамного лучше. Сведения, стекавшиеся от агентуры, отчеты аналитиков - все говорило о нарастающем кризисе. Собственно говоря, колокол уже грянул - а как иначе расценивать итоги выборов? Шестьдесят пять процентов - не шутка. Но власть предержащие все еще пребывали в розовом заблуждении, что этот колокол гудит не по ним.
Впрочем, дальновидные все же находились. Заведующие секторами и даже отделами Обкома и райкомов десятками уходили работать в заранее обустроенные совместные предприятия, открывали кооперативы и прочие частные лавочки. Мощно набирал обороты созданный по секретному циркуляру ЦК банк "Россия", здания и целые фабрики одно за другим передавались невесть откуда взявшимся компаниям и конторам.
Впрочем, в этой неразберихе имелся и положительный момент. Было куда пристроить высвобождавшихся сотрудников, загодя внедрить "долгоиграющую" агентуру, грамотно регулировать отток и приток денег. Особо интересными выглядели направления, скрытые в глубокой тени: наркотики, продажа оружия, проституция. В этих сферах оборот капитала был самым быстрым из всего, что существовало в мире.
