Возвращение домой.Том 2. - Пилчер (Пильчер) Розамунд (бесплатные полные книги TXT) 📗
— Привет, дружочек.
Пес мотнул хвостом. Они всегда души друг в дружке не чаяли.
Неттлбед с тяжелым сердцем наблюдал, как она разговаривает с собакой. Он давно понял, что в Лиджи назревает беда. У Неттлбеда вошло в традицию пару раз в неделю (не более того) наведываться вечером в роузмаллионский паб — потрепаться с парочкой закадычных друзей, сыграть в «дротики», выпить пива. Он видел Уолтера с этой женщиной, Арабеллой Блямб, и сразу же понял, чем дело пахнет. Он замечал их вместе не раз, они любили уединяться за угловым столиком, подальше от посторонних, и всякому, у кого есть глаза, было ясно, что их встречи неслучайны.
Уолтер Мадж начал зарываться. Когда-то он очень даже нравился Неттлбеду, но это было до его женитьбы на Лавди, когда он доставлял в Нанчерроу молоко и сливки и помнил свое место (а именно — конюшню). Когда было объявлено о его с Лавди помолвке, Неттлбеды были решительно против этого брака, но из уважения к воле своих хозяев помалкивали. Единственное, что мог сделать Неттлбед, это одеть Уолтера в приличный свадебный костюм, чтобы тот не опозорил Кэри-Льюисов перед лордом-наместником и их блестящими друзьями.
Однако в последнее время старик начал думать, что, может быте, лучше бы ему было задушить Уолтера галстуком, бросить в море и взять на себя всю ответственность.
Тигр задремал. Лавди встала, прислонилась спиной к плите.
— Где миссис Неттлбед?
— У себя. Взяла на сегодняшнее утро отгул. Ноги разболелись. Это варикозное расширение вен вконец ее измучило.
— Ох, бедненькая! Может быть, ей все-таки решиться на операцию?
— Завтрак сегодня готовлю я. Выпьешь чаю?
— Может быть. Через минутку. Ты не беспокойся, я сама себе сделаю.
Лавди размотала шерстяной шарф, повязанный у нее на голове, и сунула его в карман плаща. Под глазами у нее Неттлбед заметил синяки. И, несмотря ка долгую пешую прогулку, в лице ни кровинки.
— Лавди, все в порядке? — спросил он.
— Нет, Неттлбед, не в порядке. Все плохо.
— Уолтер?
— Он не ночевал дома. — Закусив губу, она встретила его встревоженный, печальный взгляд. — Ты ведь знаешь о ней? Об Арабелле Блямб? Я уверена, что знаешь.
— Да, — вздохнул он. — Я догадывался.
— Мне кажется, все кончено. Между мной и Уолтером. Нет, я знаю, что все кончено. Видимо, с самого начала это была ужасная ошибка.
— Значит, ты вернулась домой?
— Да, насовсем.
— А как быть с Натом? Он ведь сын Уолтера.
— Я не знаю, как быть с Натом. Я вообще ничего не знаю. Я еще не успела все обдумать. — Она наморщила лоб. — Мне нужно привести в порядок мысли, прежде чем я покажусь им на глаза. Папчику, маме и Мэри. По-моему, лучше всего мне сейчас побыть немножко в одиночестве. Прогуляться. Проветрить мозги.
— Разве ты не нагулялась, пока шла сюда из Лиджи?
— Теперь я пойду без Ната. — Она взглянула на ребенка, крепко спящего в своей импровизированной постели. — Если они увидят Ната, то поймут, что я здесь. Я не хочу, чтобы они знали… пока у меня не будут готовы ответы на все вопросы.
Глядя на нее, слушая ее спокойный голос, Неттлбед подумал вдруг, что перед ним — совсем другая Лавди, не та, которую он знал всегда. Ни слез, ни раздражения, ни наигранности. Просто мужественное приятие своего бедственного положения и ни слова возмущения или упрека. Наверно, она наконец-то повзрослела, подумал Неттлбед с восхищением. Теперь он стал уважать ее по-другому.
— Можно оставить Ната у нас в квартире, — предложил он. — Миссис Нетглбед за ним приглядит. Тогда никто не узнает, что он здесь, пока ты не вернешься.
— Да, но ее ноги…
— Она будет всего лишь за ним присматривать, а не таскать его на руках.
— Неттлбед, голубчик, ты такой добрый! И ты ведь ничего не скажешь, правда? Я хочу сама все объяснить.
— Завтрак в половине девятого. Я буду помалкивать, пока ты не вернешься.
— Спасибо.
Она подошла к нему, обняла его за талию и легонько стиснула, прижавшись щекой к его шерстяному пуловеру. Никогда раньше она такого не делала, и Неттлбед на какое-то мгновение оторопел, не зная, куда девать руки. Но прежде чем он успел ответить на её объятие, она отошла к столу, взяла спящего Ната и подала ребенка ему. Мальчишка, казалось, весит целую тонну, и ревматические колени Неттлбеда слегка подогнулись под его тяжестью. Но он терпеливо понес ребенка через кухню и вверх по узкой черной лестнице в свои апартаменты над гаражом. Когда он вернулся, оставив Ната на руках у изумленной жены, Лавди уже ушла, взяв с собой Тигра.
Пробуждение напоминало выныривание из темной глубины моря. Сначала все черным-черно, затем чернота превращается в цвет индиго, потом просветляется до лазури, и вот наконец поверхность и ослепительный свет. Гас открыл глаза и с изумлением увидел, что еще темно и небо за окном усеяно звездами. Снизу, из холла, донесся нежный звон — высокие стоячие часы пробили семь. Он даже не помнил, когда в последний раз спал так долго, крепко и спокойно. Никаких снов, никаких кошмаров, никаких пробуждений посреди ночи с застрявшим в горле криком. Простыня была гладкая, несмятая — верный признак того, что он ночью почти не шевелился. Во всем теле он ощущал мир и покой.
Пытаясь понять, откуда происходит это непривычное ощущение блаженства, Гас вспомнил вчерашний размеренный, безмятежный день, когда он до отвала нагулялся и надышался свежего воздуха. Вечером они с Джудит сыграли в карты и послушали по радио концерт Брамса. А на сон грядущий Филлис приготовила ему кружку молока с медом, куда добавила чайную ложку виски. Может быть, его усыпил этот волшебный эликсир, но он знал, что главная причина — в необыкновенной, целебной атмосфере старого дома Лавинии Боскавен. Дом, в котором время как будто остановилось. Мирная обитель. По-другому его не назовешь.
Гас почувствовал, что после хорошего отдыха его просто переполняет энергия. Лежать больше было невмоготу. Он встал, подошел к открытому окну и высунулся наружу, облокотившись на подоконник. В холодном воздухе пахло морем, ветер шумел в соснах, стоящих в дальнем конце сада. Скоро, ближе к восьми, взойдет солнце. Внезапно его с новой силой захватили давние мечты о море, глубоком, холодном и чистом, о волнах, накатывающих на берег, о бурунах, которые, шипя и пенясь, разбиваются о скалы.
Он подумал о предстоящем дне. Солнце медленно выплывало из-за горизонта, первые его лучи прочертили в небе розовые полосы, и отблески заиграли на свинцово-серой колыхающейся глади моря. И его вновь охватило хорошо знакомое желание — нарисовать все это, перевести на свой язык. Запечатлеть карандашом и акварельными мазками переходы тонов исчезающей тьмы, оттенки света. Гас почувствовал, что весь дрожит, будто в каком-то экстазе — так обрадовался он, вновь ощутив в себе жажду творить.
Или дело было в холоде? Он отступил от окна и закрыл его. На туалетном столике аккуратной стопкой лежали альбом, карандаши, краски и кисти, которые купила ему Джудит. Он посмотрел на них и сказал себе: «Не сейчас. Попозже. Когда станет совсем светло, будут тени и на траве заблестят капли росы. Тогда и начнем». Он сбросил пижаму и быстро оделся. Вельветовые брюки, теплая рубашка, толстый свитер с глухим воротом, кожаная куртка. Неся ботинки в руках (как влюбленный, крадущийся ночью по коридору с самыми романтическими намерениями), он вышел из спальни, тихонько закрыл за собой дверь и спустился по лестнице в холл. Тихо тикали, отсчитывая секунды, старые часы. Гас прошел на кухню, надел ботинки и завязал шнурки. Потом отодвинул засов задней двери и вышел из дома.
Идти пешком — слишком далеко. Он сгорал от нетерпения, но помнил по прежним временам длину подъездной аллеи Нанчерроу. Он открыл тяжелую дверь гаража, где дремали, стоя одна за другой, две старые машины. И велосипед Джудит. Гас взял его за руль, вывел на гравий, включил переднюю фару. Задней не было, и не велика беда: в такую рань на проселочной дороге будет пусто.
Велосипед, купленный когда-то четырнадцатилетней девочке, был для него слишком мал, но это не имело значения. Он закинул ногу на седло и, раскорячив худые колени, помчался вниз по холму и через Роузмаллион. После моста пришлось слезть с велосипеда и подниматься в гору пешком. У ворот Нанчерроу Гас снова сел на велосипед и покатил, вихляя и подпрыгивая, по темной, изрытой колеями подъездной аллее, когда-то покрытой безукоризненно ровным слоем гудрона. Высоко над головой качались и причудливо скрипели на ветру голые ветви вязов и берез, иногда в дрожащей полоске света от фары мелькал перебегающий дорогу кролик.
