Отель «Нью-Гэмпшир» - Ирвинг Джон (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— Приятной смерти, — пожелал ему Фрэнк. Арбутнот снова закашлялся; он хотел что-то еще сказать, но не смог справиться с кашлем. Он знаком подозвал сиделку, та, похоже, понимала его кашель без особых трудов; она знаком велела нам покинуть комнату, затем вышла к нам сама и сказала то, что ее просил передать нам Арбутнот.
— Он сказал, что умрет лучшей смертью, какую только можно купить за деньги, — сказала она; чего нам, добавил Арбутнот, явно не светит.
Мы с Фрэнком не смогли придумать, что бы нам передать через нянечку Арбутноту. Мы были довольны уже тем, что оставили его с мыслью об израильских коммандос в Мэне. Мы попрощались с сиделкой Арбутнота и с Ирвингом Розенманом и улетели в Нью-Йорк с третьим отелем «Нью-Гэмпшир» в кармане у Фрэнка.
— Именно там его и надо держать, Фрэнк, — скажет ему Фрэнни, — у тебя в кармане.
— Ты никогда не превратишь эту развалину снова в отель, — сказала Лилли отцу. — Она уже упустила свой шанс.
— Мы начнем очень скромно, — заверил Лилли отец.
Под «мы» отец подразумевал меня и себя. Я сказал, что поеду с ним в Мэн и помогу ему начать.
— Значит, ты такой же чокнутый, как и он, — сказала мне Фрэнни.
Но у меня была идея, которой я никогда не делился с отцом. Если, как говорит Фрейд, сон является исполнением желаний, то, как говорит опять же Фрейд, то же самое можно сказать о шутках. Шутки тоже осуществляют желания. Я сыграл с отцом шутку. И продолжаю играть ее вот уже пятнадцать лет. Поскольку отцу сейчас уже за шестьдесят, я не погрешу против истины, сказав, что шутка «удалась»; моя шутка сошла мне с рук, и это святая правда.
Последний отель «Нью-Гэмпшир» никогда не был и никогда не будет отелем. В этом и заключается шутка, которую я играю с отцом все эти годы.
Первая книга Лилли «Попытка подрасти» дала нам достаточно средств, чтобы мы смогли восстановить «Арбутнот-что-на-море»; а когда вышла экранизация, мы могли бы вернуть и «Гастхауз Фрейд». Может быть, к тому времени мы уже могли позволить себе купить и «Захер» или, по крайней мере, «Стэнхоуп». Но я знаю, что третьему отелю «Нью-Гэмпшир» совсем не обязательно быть настоящим отелем.
— В конце концов, — как скажет Фрэнк, — первые два тоже не были настоящими отелями.
Дело в том, что отец всегда был слепым — или слепота Фрейда оказалась заразительна.
Мы разобрали мусор на берегу. Более или менее восстановили «территорию» — то есть снова засадили лужайки; даже потрудились восстановить один из теннисных кортов. Потом, через много лет, мы устроили бассейн, потому что отец любил плавать, а следить за тем, как он плавает в океане, было все-таки боязно: вдруг он повернет не в ту сторону и уплывет в море. А бывшие общежития гостиничного персонала, здания, где когда-то жили отец, мать и Фрейд? Их мы просто снесли; пришли рабочие и не оставили от них камня на камне. Место, где они стояли, мы разровняли и замостили. Мы сказали отцу, что теперь здесь автостоянка, хотя у нас никогда не было так уж много машин.
Мы вложили душу в главное здание. Там, где когда-то была регистрационная стойка, мы сделали бар и превратили фойе в огромную игровую комнату. Мы вспомнили о досках для «дартз» и бильярдных столах в кафе «Моватт»; думаю, Фрэнни верно сказала, что мы превратили фойе в венскую кофейню. За фойе следовало то, что когда-то было гостиничным рестораном и кухней; мы просто сломали несколько стен и превратили все это, как сказал архитектор, в «некое подобие деревенской кухни».
— Огромное подобие, — скажет Лилли.
— Нелепое подобие, — скажет Фрэнк.
Идея восстановить танцевальный зал принадлежала Фрэнку.
— На случай, если придется устроить большую вечеринку, — убеждал он, хотя у нас никогда не было такой вечеринки, чтобы все не уместились в нашей так называемой деревенской кухне.
Даже после того, как мы убрали все лишние ванные комнаты, даже после того, как превратили верхний этаж в одну большую кладовку, а на втором этаже устроили библиотеку, мы могли бы поселить здесь более тридцати человек, каждого в отдельный номер, если бы нам это когда-нибудь потребовалось и если бы мы закупили достаточно кроватей.
Сначала отец, кажется, был очень удивлен, что вокруг так спокойно.
— Где же постояльцы? — спрашивал он, особенно летом, когда открыты окна, когда от берега должны доноситься пронзительные беззаботные детские голоса, перекликающиеся с криками чаек.
Я объяснил отцу, что у нас слишком хорошо идут дела летом, чтобы держать отель открытым еще и зимой, но иногда летом он спрашивал меня об окружающей его тишине, нарушаемой только ровным шумом прибоя.
— По моим подсчетам, у нас не более двух или трех постояльцев, — говорил отец, — если только я вдобавок ко всему еще и не оглох, — добавлял он.
Но мы все объясняли ему, что такой первоклассный отель, как наш, вовсе не обязательно заполнять до отказа; у нас такая высокая цена за номер, говорили мы, что создавать здесь толпу нет ни малейшей нужды.
— Ну разве это не фантастика? — говорил он. — Я знал, что это место может быть именно таким, — напоминал он нам. — Нужна была только соответствующая комбинация высокого класса и демократичности. Я всегда знал, что оно может стать особым!
Ну что же, наша семья, конечно, была моделью демократии; сначала Лилли зарабатывала деньги, затем деньгами занимался Фрэнк, и таким образом третий отель «Нью-Гэмпшир» всегда был полон бесплатных постояльцев. Мы хотели, чтобы вокруг было как можно больше людей, потому что их присутствие, их веселые или чем-то недовольные голоса помогали нашему отцу поверить, что мы добились своей цели, действуя в полной темноте. Лилли приезжала и оставалась с нами так долго, как только могла. Ей никогда не нравилось работать в библиотеке, хотя мы предлагали ей буквально весь второй этаж. «В библиотеке слишком много книг», — говорила она. Когда она писала, то в присутствии других книг собственные усилия казались ей бесконечно малыми. Лилли пробовала писать даже в танцевальном зале, посреди огромного пространства, ожидающего звуков музыки и шарканья ног. Лилли писала и писала, но стук ее пишущей машинки никогда не мог заполнить танцевальный зал, как бы она ни старалась. Старалась, как Лилли.
Фрэнни тоже приезжала сюда и на какое-то время ускользала от общественного внимания; Фрэнни использовала наш третий отель «Нью-Гэмпшир» для того, чтобы собраться с силами. Фрэнни стала знаменитой, боюсь, намного более знаменитой, чем Лилли. В киноверсии «Попытки подрасти» Фрэнни сыграла саму себя. Ну да она и есть главная героиня первого отеля «Нью-Гэмпшир». В экранизации только она, конечно, и выглядит правдоподобно. Из Фрэнка они сделали типичного «голубого» цимбалиста и таксидермиста; они сделали Лилли очень «миленькой», но крохотность Лилли никогда не была для нас «миленькой». Боюсь, что за ее росточком нам всегда чудились тщетные усилия что-то изменить, и ничего «миленького» мы не видели ни в ее борьбе, ни в результатах. И с Эггом они перестарались; крошка Эгг вышел у них «милее» некуда. На роль Айовы Боба нашли ветерана вестернов (Фрэнни, Фрэнк и я видели миллион раз, как этот балда под градом пуль валился с лошади); железо он качал так же, как уплетал тарелку блинов, — то есть совершенно неубедительно. И, конечно же, они вырезали все ругательства. Кто-то из продюсеров сказал Фрэнни, что бранные словечки доказывают только малый словарный запас и отсутствие воображения. И каждый раз, когда она доходила до этого места, все мы — и Фрэнк, и Лилли, и отец, и я — наперебой требовали от Фрэнни подробного рассказа, что она на это ответила.
— Да сам ты после этого жопа с говном вместо мозгов! — сказала Фрэнни продюсеру. — Во все тебя щели и щелочки!
И хотя язык ей пришлось все-таки попридержать, в «Попытке подрасти» Фрэнни смотрелась вполне убедительно; пусть даже Младший Джонс выглядел у них как самодовольный шут, пришедший на прослушивание в джазовый оркестр, пусть даже актеры, исполнявшие отца и мать, играли пресно и невыразительно, а тот, кого они выбрали на мою роль… Господи Иисусе. Несмотря ни на что, Фрэнни там блистала. Когда снимали кино, ей было уже далеко за двадцать, но она так замечательно выглядела, что вполне сходила за шестнадцатилетнюю.
