Я исповедуюсь - Кабре Жауме (книги .TXT) 📗

– Они, должно быть, и сейчас не знают, что я к ним наведался.

– И что же вы обнаружили?

– Помимо фальшивого прибалтийского следа, я нашел упоминание о Штутгарте, Тюбингене и Бебенхаузене. И в этой деревеньке мне удалось сложить кое-какие детали головоломки с помощью одной очень милой старушки.

– Моей кузины Герты Ландау, да? Она всегда любила поболтать. Наверно, была счастлива, что могла с кем-то почесать языком. Простите, продолжайте.

– Да это, собственно, все. Я потратил годы на то, чтобы эту головоломку решить.

– Тем лучше. Вы позволили мне внести хоть малую лепту в исправление зла, которое я совершил.

– Мой заказчик хотел бы, чтобы это случилось раньше.

– Почему он не арестует меня и не предаст суду?

– Мой заказчик стар, он боится проволочек и чувствует, что недолго проживет.

– Н-да.

– А он не хочет умереть, не увидев мертвым вас.

– Понимаю. Как же вы отыскали меня?

– О, было много чисто технической работы. Я занимаюсь очень скучными вещами: сую нос повсюду, пока наконец что-то не прояснится. Прошел не один день, пока я не догадался, что тот Бебенхаузен, который мне нужен, вовсе не в Баден-Вюртенберге. Иногда я даже думал, что помогаю тому, на чей след должен напасть.

Он заметил, что врач старается сдержать улыбку.

– Вам понравился Бебенхаузен?

– Очень.

– Мой потерянный рай. – Доктор Мюсс рукой отогнал воспоминание и теперь по-настоящему улыбнулся. – Вы долго промешкались, – заметил он.

– Я уже вам говорил. Когда мне сделали заказ, вы были далеко и хорошо спрятались.

– Чтобы иметь возможность работать и кое-что исправить. – Он заинтересовался: – А как выполняется заказ?

– По отработанной схеме и… совершенно бесстрастно.

Доктор Мюсс подошел к шкафчику, который оказался холодильником, и вынул оттуда миску, полную чего-то неопределенного, что могло быть едой. Он поставил ее на стол вместе с двумя тарелками и ложками:

– Если позволите. В моем возрасте я ем как воробышек… мало и часто. Иначе могу упасть в обморок.

– Неужели такому старому врачу доверяют?

– Другого здесь нет. Надеюсь, что после моей смерти больницу не закроют. У меня договор с властями деревень Белеке и Киконго.

– Я очень сожалею, доктор Будден.

– Да. – И, указывая на непонятную еду в миске: – Это просо. Лучше, чем ничего, поверьте.

Он положил несколько ложек в рот и передал миску посетителю. Затем спросил, не прожевав:

– Что вы имели в виду, сказав «по отработанной схеме и совершенно бесстрастно»?

– Ну, разное…

– Нет, пожалуйста, мне интересно.

– Ладно, например, я никогда не знаю своих заказчиков. Они меня тоже, естественно.

– Логично. Но как вы это все осуществляете?

– Это целая система. Заочное общение вполне возможно, но необходимо тщательно проверять, с нужным ли человеком ты общаешься. И надо научиться не оставлять никаких следов.

– И это тоже логично. Однако сегодня вы приехали на машине Макубуло Жозефа, а он – неисправимый болтун, который, наверно, уже успел всем рассказать…

– Он рассказывает всем то, что нужно мне. Придуманную мною версию. Уж простите, не буду вдаваться в подробности… А как вы узнали, что меня привез именно этот таксист?

– Я основал больницу в Бебенбелеке сорок лет назад. Я знаю точно, какая собака залаяла и чья курица закудахтала.

– Так вы приехали сюда прямо из Мариавальда?

– Вам так интересно?

– Чрезвычайно! У меня было время как следует подумать о вас. Вы всегда работали один?

– Я работаю не один. Еще до рассвета сюда приходят три медсестры, чтобы принять пациентов. Я тоже встаю рано, но не так.

– Мне жаль, что я вас отвлекаю.

– Не думаю, чтобы сегодня это было очень важно.

– А вы занимаетесь еще чем-нибудь?

– Нет. Я отдаю все свои силы нуждающимся в помощи каждый час оставшейся мне жизни.

– Это похоже на церковную клятву.

– Так я… все еще наполовину монах.

– Разве вы не оставили монастырь?

– Я вышел из ордена траппистов и покинул монастырь. Но по-прежнему чувствую себя монахом. Монахом без общины.

– Вы проводите службу и все такое?

– Я не священник. Non sum dignus [335].

Они воспользовались паузой и отъели как следует проса из миски.

– Вкусно, – сказал посетитель.

– Если честно, я этим сыт по горло. Соскучился по еде. Например, по Sauerkraut [336]. Уже не помню ее вкуса, но скучаю.

– Эх, если б я знал…

– То, что я скучаю, совсем не значит, что… – Он проглотил еще одну ложку проса. – Я не заслуживаю Sauerkraut.

– Вы, наверно, преувеличиваете. Какое я имею право…

– Нет у вас такого права, уверяю вас.

Он вытер рот тыльной стороной ладони и отряхнул чистый, как прежде, халат. Потом отодвинул поднос, не спрашивая, наелся ли его собеседник, и они остались лицом к лицу, сидя по обе стороны пустого стола.

– А фортепиано?

– Забросил. Non sum dignus. От одного воспоминания о музыке, которую я раньше боготворил, меня теперь тошнит.

– Вы не преувеличиваете?

– Скажите мне, как вас зовут.

Молчание. Посетитель что-то обдумывал несколько мгновений.

– Зачем?

– Из чистого любопытства. Мне это не пригодится.

– Лучше не говорить.

– Как вам угодно.

Оба не смогли удержаться от улыбки.

– Я не знаю заказчика. Но он сообщил мне ключевое слово, которое вам многое объяснит. Вам не интересно, кто меня послал?

– Нет. Кто бы вас ни послал – добро пожаловать.

– Меня зовут Элм.

– Спасибо за доверие, Элм. Не поймите меня превратно, но я должен попросить вас сменить работу.

– Я выполняю последние поручения. Ухожу на покой.

– Я был бы рад, если б это было ваше последнее задание.

– Этого я обещать не могу, доктор Будден. Я хотел бы задать вам один деликатный вопрос.

– Давайте! Я ведь только что задал вам такой же.

– Почему вы сами не отдали себя в руки правосудия? Ведь когда вы вышли из тюрьмы, то считали, что не искупили свою вину… а значит…

– Ценой тюрьмы или смерти я не смог бы исправить зло.

– Как же вы хотите исправить неисправимое?

– Мы живем одной общиной на дрейфующей в пространстве скале, как будто все время ищем в тумане какого-то Бога.

– Не понимаю вас.

– Естественно. Я хочу сказать, что можно исправить зло, причиненное одному человеку, сделав добро другому. Но зло должно быть исправлено.

– А кроме того, вам было бы неприятно, чтобы ваше имя…

– Конечно. Мне бы это было, безусловно, неприятно. Моя жизнь, с тех пор как я вышел из тюрьмы, заключалась в том, чтобы прятаться и исправлять. Сознавая, что мне никогда не исправить то зло, которое я сотворил. Десятки лет я ношу это в себе и еще никогда никому об этом не говорил.

– Ego te absolvo и прочая и прочая… Так?

– Не смейтесь. Однажды я уже попытался исповедаться. Но беда в том, что мой грех слишком велик, чтобы его простили. Я жил, ожидая вас и зная при этом, что, когда вы появитесь, я все еще буду лишь в начале пути.

– Да, я помню, если раскаяние достаточно…

– Да бросьте… Вам-то откуда знать?

– Я получил религиозное образование.

– И оно вам пригодилось?

– От кого я это слышу!

Оба снова улыбнулись. Доктор Мюсс пошарил под халатом в рубашке. Его собеседник мгновенно наклонился над столом и схватил его за запястье. Врач потихоньку вытащил грязную сложенную тряпицу. Увидев ее, посетитель отпустил руку. Доктор Мюсс положил на стол тряпицу, которую когда-то, очевидно, разрезали пополам, чтобы разделить на два куска, и, словно священнодействуя, развернул ее. Она была размером полторы ладони на полторы и кое-где хранила следы клетки из белых и голубых нитей. Посетитель с любопытством взирал на тряпицу. Потом бросил взгляд на врача. Тот сидел с закрытыми глазами. Молился? О чем-то вспоминал?