Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают - Байер Марсель (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Так вот, Ойле, Раймунд и я свернули на Фридрихштрассе и взяли курс на вокзал, оставляя позади места моих юношеских страданий, молчаливых свидетелей нарождающейся тоски. Признаюсь, я немного раскис от сантиментов. К тому же и впрямь ожидал, что буду заброшен на Запад через роковую дверцу и уже через несколько минут окажусь в самом распрекрасном цветнике из каталога «Квелле», в самой гуще женщин с точками «G» и тех, кто позирует фотографам с резиновым членом во рту… Вот это перспективы! Какая поэзия!
Но и вокзал Фридрихштрассе остался позади. Что-о-о? А как же шпионский триллер! Как же квеллевские женщины? Или мы направляемся к другому пограничному пункту? Впереди еще два КПП: один на Инвалиденштрассе, другой на Шоссештрассе, то бишь той, что является продолжением Фридрихштрассе.
Увы, тачка повернула направо на Вильгельма Пика, и все мои мечты о десанте в радужный мир обратились в прах. Через двести метров Ойле обернулся, прижался к обочине, заглушил мотор и, вручив каждому планшет, бумагу и карандаш, закурил.
— Так, — сказал он, выпустив струю дыма, — а теперь наблюдайте.
Какого черта? Какого? Что происходит? На что тут смотреть? О чем он?
— Да тут все как всегда, — немного растерянно промямлил я.
— И тем не менее продолжаем вести наблюдение — сказал он, — и записывать.
Так сидели мы часами, молчали и записывали все, что происходило на наших глазах. Как правило, не происходило ничего. Но речь о другом. Я знал, проверяли и по этой статье: способен ли человек выносить скуку. Я уже отказался от Нобелевки, вознамеревшись стать миссионером истории; теперь мне безропотно предстояло явить стоическое терпение. Ведь был же какой-то смысл в том, что мы несколько недель кряду торчали перед этим домом, в той деятельности, вернее, бездеятельности, от которой сдали бы нервы даже у буддийских монахов. Раймунд часто ворчал: мол, все так скучно и бессмысленно, только я улавливал в его жалобах притворство и желание подточить мою силу воли. Эти двое были хитры, но и я не уступал им ни на йоту; короче, я не поддавался на провокации и продолжал добросовестно вести наблюдение, покуда Ойле и Раймунд препирались друг с другом.
— Какого дьявола мы тут высиживаем? На кой мы тут втроем…
— Наблюдение — дело важное! Преступник — так, к примеру, гласит основное правило криминалистики — всегда невольно возвращается на место преступления.
— Ну и что с того?
— Это научно доказано. Поэтому вести наблюдение чрезвычайно важно.
— Пусть так! Но где оно, скажите на милость, это преступление!
— Или представь себе, что в один прекрасный день ты наткнешься на микрофиши генерального секретаря НАТО, — Ойле запнулся, быстро поправился. — Нет, дурацкий пример. — И заговорил о другом, но я насторожился. Ойле, очевидно, сболтнул лишнее. А что, если он нечаянно обмолвился о моем настоящем задании? Иначе с какой стати переводить разговор? Но что он имел в виду? Что за микрофиши! Почему мне ничего о них не известно? Или это опять связано с вещами, о которых персоне вроде меня много знать не положено? Микрофиши — может, это рыбы, очень маленькие рыбки? Такие крохотули, что их и разглядеть-то можно только под микроскопом? Следовательно, микрорыбки натовского генсека… Вот это да! И рано или поздно наступит день, когда именно мне будет поручено их раздобыть? Каково, а? Как же заполучить ампулу с микрорыбками генерального секретаря НАТО? И для чего они понадобились нашим? А вдруг, обладая нужной генетической информацией, они клонируют из ДНК второго генсека? Двойника? Потом пошлют в Брюссель, и тот благодаря своему командному положению вынудит НАТО капитулировать? Какой хитроумный план! Вся Европа в одночасье станет красной, а заодно получит в нагрузку и Северную Америку! И никакого кровопролития! Для этого мне и предстоит достать микрофиши, без которых не создать стопроцентного двойника? Возможно ли это? Стоит ли принимать за чистую монету? Разумеется, если на то пошло: я твердо верил в искусственного человека. А чего Вы еще хотели? В конце концов, я жил в городе, через который тянулась полоса смерти, и не вдоль какой-нибудь речушки, а через самый натуральный, густонаселенный центр. Как тут не верить, если я сам видел ее? И ведь под этой полосой изо дня в день точно по расписанию мчались поезда подземки. Как тут не верить, если я собственными ушами слышал стук колес (и ловил ртом западный ветер)? Сколь мрачной должна быть фантазия, чтобы остаться только таковой? Кому по силам провести смертоносную границу в самом центре нормально развивающегося города, тому по силам все, а уж сделать человека в сравнении с этим — проще пареной репы, только бы мне раздобыть необходимых микрорыбок. Ребята в секретном бункере ждут ампулу; остальное — дело считанных дней, и ни одного убитого, во славу гуманизма и т. п., а во время парада Победы на Бродвее я буду стоять на трибуне для почетных гостей и махать, моим именем назовут улицы, я попаду на первые страницы газет…
В конце дня записи сверялись. Так мы проходили школу наблюдения.
Объектом нашего внимания оказался мужчина, которому я дал на вид лет тридцать. Коренастый, жилистый, с этакой интеллигентной черепушкой. Настоящего имени его мы не знали и, послушавшись Ойле, стали кликать его Гарпуном. Откуда сие жуткое прозвище? Или мы ведем наблюдение за террористом, который с помощью этой штуковины вершил свое безобразное дело? Вот, значит, на какую участь обрекал себя юный барабанщик наших дней, принося на заклание свою серенькую жизнь? Пробуравленный гарпуном — не слишком ли? Не хочу казаться трусом, но мне становилось не по себе при мысли о том, как я болтаюсь на шампуре, проткнутый насквозь. Подобная перспектива несколько ослабила мой дух самопожертвования; моя беззаветная преданность, таким образом, представилась бы уже отнюдь не столь беззаветной. А может, Гарпун — обыкновенная метафора? Имелась ли тут какая-нибудь связь со все более обостряющейся классовой борьбой? Или с обострениями иного рода? А может, Гарпун — наконечник того самого копья, которое направлено супротив государственного и общественного порядка социалистического общества? Бельмо на глазу? Источник вечных мук? Я не спрашивал. Я знал свое место. Все прояснилось в один прекрасный день, когда мы получили задание «подчистить» почтовый ящик Гарпуна. Ойле не хотел разглашать взаправдашнее имя нашего клиента и только хихикал: поглядим, слабо ли вам самим его выяснить! К нашему юмору, хи-хи, нужно тоже еще попривыкнуть! Мы с Раймундом направились к ящикам и уткнулись во Фреда Армбрустера. Значит, это и есть Гарпун. Я стоял на стреме, Раймунд выуживал почту.
— Ну и что? — спросил Ойле, когда мы снова сидели в машине.
— Ничего. Пара рождественских открыток, одно письмо, — отчитался Раймунд.
— Письмо? А что в письме?
Ойле вскрыл конверт, закатил глаза и через полминуты протянул бумагу мне.
— Ты можешь это прочитать?
Я попытал счастья.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Ойле. — Что-нибудь там есть?
— А что должно быть?
— Что-нибудь интересненькое. Иногда пишут, где можно достать билеты.
— Нет, ничего такого.
— Раз мне даже посчастливилось попасть на Петера Маффая и Мэри энд Горди, — гордо заявил Ойле.
— Про билеты ничего не сказано.
— Все равно сфотографировать. И открытки тоже, с обеих сторон. — Он вручил мне фотоаппарат. Я исполнил свой долг. — Вам следует проделать все хотя бы раз.
Ойле с трудом вложил письмо обратно в разорванный конверт и велел Раймунду отнести почту назад. Несколько дней спустя мы уже оценивали качество фотографий, обсуждали недостатки и вынимали очередную порцию из почтового ящика Фреда Армбрустера. Ойле засек время, его было в обрез, но фотографии получились удачные. Нам больше никогда не пришлось ходить за почтой, как выражался лейтенант.
Через две недели наблюдения Раймунд поинтересовался, почему, собственно, мы следим за Гарпуном.
