Мясорубка для маленьких девочек - Волевич Ирина Яковлевна (книга жизни .txt) 📗
Ладно, значит, 1952 год. Я устраиваюсь в конголезской долине и вкалываю, как ненормальный, на пальмовой плантации, где внезапно проникаюсь любовью, более того, настоящей страстью, к этому гениальному дереву — пальме. Разузнаю и прочитываю все, что имеется по этому вопросу, два года подряд изучаю, как сажать пальмы, как за ними ухаживать, как лечить патологии и уничтожать вредных насекомых, особенно эту ужасную огнёвку масличную, которая…
Внезапно шквальный огонь превращает потолок моего домика в решето.
— Ты не просек, папаша. Нам надо, чтобы ты рассказал про книжонку.
— Про какую книжонку?
В ответ «парижанин» ревет:
— Да про твои «Заметки о культуре выращивания масличных пальм в Бельгийском Конго», чтоб ты сдох! Или ты еще много других накропал?
Я задрожал от страха. Да и страх этот был какой-то муторный, его породили скорее их вопросы, а не автоматы. Никто, вы уж мне поверьте, никто кроме меня не мог даже заподозрить сорок лет спустя о существовании этих «Заметок о культуре выращивания масличных пальм». Я и сам не понимаю, как осмелился написать их. Ну ладно, предположим, это исследование мирового значения, трактующее искусство разведения масличных пальм… 282 страницы ученейшего исследования одной-единственной культуры — масличной пальмы… Хорошо, я согласен. Но даже такой труд не заслуживал вторжения террористов в мою мирную обитель.
— Знаете, доход от продажи ведь был грошовый. В те времена издатель прислал мне отчет с пометкой: продано 14 экземпляров.
— Плевать мне на отчет!
— Тогда чего же вы хотите?.. Ага, понял: вы решили выращивать пальмы, и вам нужна инструкция?
Тут я почувствовал, что мои бандиты несколько приустали. Один из них, все тот же, с решительным видом встал у моих ног.
— Ван Нюйс, я буду говорить прямо. Слишком долго объяснять, что к чему, но нам нужен один экземпляр.
— Ах вот оно что…
— Потому что эта дерьмовая книжонка… (тяжкий вздох)… короче, мне уже осточертело гоняться за ней по всему свету…
Я по-прежнему ничего не понимал, но решил, что нужно его успокоить, и подыграл ему.
— Приятель мне говорил, что два года назад один экземпляр был продан в Драгиньяне, в магазине «Эммаус».
— Полгода назад я прошляпил одну у букиниста в Пон-Мари. Такая непруха, прямо хоть вой, ей-богу! Издатели твои поумирали, архивы сгорели, я прошерстил все книжные магазины и библиотеки Франции и Бельгии, и ничего, хоть тресни. Никто никогда не слышал об этой гадской книжонке! Мне понадобилось два года, чтобы напасть на твой след, догоняешь? Целых два года, чтобы разыскать твою мерзкую дыру! Потому что в конце концов я допер, что мне остается одно: найти автора, моля Бога, чтобы он еще не откинул копыта. Ведь у автора НАВЕРНЯКА должен остаться хоть один экземпляр, слышишь? НАВЕРНЯКА!
Второй его залп отбросил к стене и разнес в клочья старый плетеный стул. Парень, конечно, просто блефовал для устрашения, но я увидел в этом жесте призыв к доброму сотрудничеству.
— Да не волнуйтесь вы так, сейчас все выясним. Надо вам сказать, что я загнал еще немало других штук, у меня ведь много воспоминаний, но они улетучиваются одно за другим, прямо беда!.. В общем, заработанного хватает на тарелку супа да на свечи. А можно ли узнать, зачем вам так необходима эта книжка? Мне как автору ваше стремление, конечно, лестно, но, сами понимаете, это слегка интригует…
— Слушай, Ван Нюйс, не тяни резину, я и так ждал слишком долго. Либо ты сейчас же выдаешь нам свою книжонку, либо мы с дружками нашпигуем твое старое брюхо 180 стальными сливами, каждая шестнадцать миллиметров в диаметре.
Я сделал глубокий вдох перед тем, как сгруппироваться. А это в моем возрасте не так-то легко.
— Ладно, ребята, о'кей! У меня в сундуке, кажется, завалялся один экземплярчик. Поверьте, я его ни за какие деньги не продал бы. Эта книжка — единственная вещь в нашем подлом мире, которой я по-настоящему горжусь. В ней воплощены все мои мечты… В те времена мне даже казалось, что она меня переживет и станет моим вечным завещанием. Но не выгорело, это я ее пережил. Да что там…
И я поднялся на ноги.
— Для этого мне понадобится чуть больше света. Я оставил в лампе капельку керосина для торжественных случаев, типа рождественского ужина. Но сегодня тоже большой праздник, верно?
Я догадался, что парни ухмыльнулись под своими масками. Не подозревая ничего худого, они следили, как я неуверенно лавирую по комнате, натыкаясь на все, что попадалось по пути; вот раздался звон разбитого стекла, потом скрип стола, потом глухой шорох падения большой ивовой корзины. Заржав, они обозвали меня «старым пердуном». Наконец я ощупью нашел полку и снял с нее лампу и спички.
— Все в порядке, ребята. Жаль только, ноги меня не слушаются и глаза совсем сдали. Грустная штука старость.
Вспыхнул свет, и они наконец увидели меня. И ясно увидели всю мою берлогу. Я прикусил губу в ожидании первого крика.
И он раздался — крик ужаса, от которого у меня прямо в ушах зазвенело. Остальные сразу поняли, почему вопил их дружок, и так же дико заорали при виде Мистигри, Султана и Кики, выбравшихся из своего разбитого аквариума. В следующий миг Султан уже обвился вокруг ноги одного из парней, другие в панике бросились во все стороны, а я забился в угол, чтобы не угодить под пули, но не упустил ни одной подробности происходящего. Я смотрел, как три мои рогатые гадюки, вспугнутые грохотом выстрелов и яростью людей, вонзают зубы направо и налево, в их щиколотки и ляжки. А Медор, мой восьмиметровый королевский питон, свесившись с потолочной балки, стальным кольцом стиснул одного несчастного, чья грудная клетка затрещала еще раньше, чем я предполагал. И я его хорошо понимаю, моего Медора: последнюю козу он проглотил еще в прошлом году, я одолжил ее у одного грубияна фермера, обжулившего меня на литре молока.
Одному из парней удалось вырваться, и он кинулся бежать в ланды, вопя как безумный; я быстренько водворил на место своих питомцев, пока они не взялись за последнего уцелевшего, который лежал возле комода в глубоком обмороке. Пришлось влепить ему несколько затрещин, чтобы привести в чувство. К счастью, это как раз оказался нужный.
— Ну как, очухался? Теперь нас здесь только двое, ты да я. Заметь, я очень доволен: мне так долго не удавалось договорить до конца все, что накипело. Мои рогатые подружки заперты, а питон уже начал переваривать твоего приятеля и, значит, оставит нас в покое на ближайшие шесть месяцев. Знаешь, воспоминания — упрямая штука, так и просятся наружу, и иногда на них кое-кто клюет. Я не все их распродал, как и свою книжку. Так зачем она тебе понадобилась?
— Я не хочу об этом говорить… Можете пытать меня хоть до завтра, я буду молчать как рыба.
— Ну тогда… Тогда дело грозит затянуться. Потому что терпения у меня вагон и маленькая тележка, так-то, дружок. Хочешь пример? Я до сих пор жду возмещения русских царских займов.
Он медленно стянул с себя вязаную маску и вытер ею взмокшее от пота лицо.
— Ладно… Я усек… Меня зовут Бернар Лампрехт, я живу в Париже.
— Лампрехт… Лампрехт… Ты случаем не родственник Рене Лампрехта, торговца оружием?
— Это был мой отец.
— Браво, браво!.. Достойная семейка! Насколько я знаю, его приговорил к смерти Аристид Первый, король Габона, после государственного переворота, которым, судя по всему, руководил твой папаша… Увы, такие воспоминания не молодят! Так что же с ним сталось?
— Его отдали на завтрак крокодилам. Этот Аристид был ранняя пташка. Нужно сказать, что папаша сбежал из королевского дворца в Либревиле не пустой. Думаю, ему трудновато было покрыть 700 миль с грузом в шесть кило алмазов. В конце концов его изловили в Конго, возле Майюмбе.
— Майюмбе? Да это же там, где я жил!
— Верно. И ему пришлось отсидеть неделю в каталажке рядом с пальмовой рощей.
— Знаю, они построили эту тюрягу в 1959 году, уже после моего отъезда. Ну а дальше?
