Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Дик Филип Киндред (е книги .txt) 📗

— Здравствуйте, — сказал тот.

Эл захлопнул дверцу «Крайслера» и направился к незнакомцу. Тому было немного за пятьдесят, и он щеголял прекрасно пошитым деловым костюмом, галстуком — узким, из новомодных — и заостренными, итальянского стиля туфлями, которые Эл видел в рекламах и на витринах магазинов в богатых районах. Незнакомец улыбнулся ему. Манеры его казались довольно дружелюбными. Его волнистые седые волосы были несколько длинноваты, но прекрасно подстрижены. Эл слегка оторопел.

— Здравствуйте, — сказал Эл. — Как дела сегодня? — Это было его стандартным приветствием.

На его стоянке ничто, разумеется, не могло заинтересовать этого хорошо одетого и явно преуспевающего господина, приехавшего на «Кадиллаке» прошлого года. На мгновение Элу стало не по себе; может, думал он, это налоговый агент штата или даже федерального правительства — целый сонм предположений пронесся у него в голове, пока он смотрел на этого человека, сохраняя на лице приветливую улыбку.

А потом он его узнал. Это был один из давних клиентов Фергессона. Очевидно, он пригнал свою машину для починки и обнаружил, что мастерская закрыта.

— Я ищу Джима, — сказал посетитель звучным, внушительным голосом. — Однако вижу, что у него заперта дверь.

Подняв руку, он взглянул на часы, обнаружившиеся радом с серебряной запонкой. Эл смотрел то на часы, то на запонку и чувствовал все растущее, сильнейшее желание: это было то, что он всегда хотел иметь, — хорошие наручные часы, вроде тех, рекламу которых он видел в «Нью–Йоркере».

— Вероятно, ищет какую–нибудь запчасть, — сказал Эл. — Или, может, у кого–то машина сломалась на дороге. Его вызывают вместо ААА.

— И я знаю почему, — сказал посетитель.

Если бы у меня было хотя бы три хорошие машины, подумал Эл, я мог бы привлекать клиентов вроде этого. Если бы я мог показать что–нибудь приличное… Помрачнев, он сунул руки в карманы, раскачиваясь с пятки на носок и уставившись в землю. Он не мог придумать, что сказать.

— Я приезжаю к нему уже четыре с половиной года, — сказал посетитель. — По всякому поводу, даже ради смазки.

— Он продал мастерскую, — сказал Эл.

Глаза его собеседника расширились.

— Не может быть, — сказал он в смятении.

— Так и есть, — сказал Эл.

Он еще больше помрачнел; говорить было почти невозможно. Поэтому он продолжал раскачиваться взад–вперед.

— Стал слишком стар? — спросил посетитель.

— Вроде у него с сердцем неладно, — пробормотал Эл.

— Что ж, мне, конечно, жаль, — сказал посетитель. — По–настоящему жаль. Это конец целой эры. Конец старого мастерства.

Эл кивнул.

— Я не был здесь около месяца, — сказал посетитель. — Когда он решился? Должно быть, совсем недавно.

— Так и есть, — сказал Эл.

Мужчина протянул руку; Эл заметил это, вздрогнул, вытащил свою собственную руку и обменялся с ним рукопожатием.

— Меня зовут Харман, — сказал посетитель. — Крис Харман. Бизнес в сфере звукозаписи. Я руковожу фирмой «Пластинки Тича».

— Понятно, — сказал Эл.

— Значит, вы не думаете, что он вернется, — сказал Харман, снова взглянув на часы. — Что ж, я не могу ждать. Скажите ему, что я заезжал. Я позвоню ему по телефону и скажу, как мне жаль, что так вышло. Всего доброго.

Он кивнул Элу и, дружески махнув рукой, снова забрался в свой «Кадиллак», захлопнул дверцу, дал задний ход и через мгновение уже выехал со стоянки и влился в транспортный поток на Сан–Пабло. Вскоре «Кадиллак» пропал из виду.

Через полчаса появился и припарковался «Понтиак» старика. Когда Фергессон вылез из машины, к нему подошел Эл.

— Приезжал твой старый клиент, — сказал он. — Расстроился, узнав, что ты продал мастерскую.

— Кто именно? — спросил Фергессон, отпирая дверь и обеими руками толкая ее вверх. С озабоченным выражением лица он устремился внутрь гаража. — Черт возьми, — сказал он. — Я теперь просто не управляюсь с этой работой, когда приходится вот так отлучаться.

— Харман, — сказал Эл, следуя за ним.

— А, «Кадиллак» пятьдесят восьмого года выпуска. Симпатичный парень с седыми волосами. Около пятидесяти.

— У него цех по производству пластинок или что–то наподобие, — сказал Эл.

Старик включил переноску и потащил длинный резиновый шнур по замасленному полу мастерской к «Студебеккеру», поднятому домкратом.

— Знаешь это кирпичное здание на Двадцать третьей улице, сразу после Бродвея? Там, где размещаются новые автомобильные агентства? Около поворота на Озеро? В общем, он там размещается. Ему принадлежит все здание; все занимает его звукозаписывающая компания. Он делает пластинки. Прессует.

— Да, так он и говорил, — сказал Эл.

Он подождал какое–то время, глядя, как старик ложится на спину на плоскую тележку на роликах; Фергессон умело закатился под «Студебеккер» и возобновил работу.

— Слышь, — сказал старик из–под машины.

Эл наклонился.

— Он делает непристойные пластинки.

При этих словах у Эла по затылку побежали мурашки.

— Этот парень, так хорошо одетый? С такой–то машиной?

Он с трудом мог в это поверить; в его воображении рисовалась совсем другая картина. Тот, кто делает непристойные пластинки… он должен быть приземистым, грязным, неопрятно одетым, возможно, в зеленых очках, с вороватым взглядом, с плохими зубами, грубым голосом, ковыряющий у себя в зубах зубочисткой.

— Не пудри мне мозги, — сказал Эл.

— Это лишь одна из сторон его деятельности, — сказал старик. — Но только между нами, без разглашения.

— Идет, — сказал Эл, заинтересовавшись.

— На них нет названия его фирмы, «Пластинки Тича». На них такая частная маркировка, то есть, я хочу сказать, вообще никакой маркировки.

— Откуда ты знаешь?

— Он приезжал с год назад. Уже несколько лет он приезжает ко мне чинить свою машину. Привез коробку неприличных пластинок: хотел, чтобы я их продавал.

Эл рассмеялся.

— Не пудри мозги.

— Я… — старик в одно мгновение выкатился из–под машины; лежа на спине, он смотрел на Эла. — Я какое–то время держал у себя эту коробку, но без толку. Там было несколько проспектов. — Он с трудом поднялся на ноги. — Кажется, парочка у меня завалялась. Что–то вроде проспектов с непристойными анекдотами, рекламирующих эти пластинки.

— Хотел бы я взглянуть на них, — сказал Эл. Он последовал за стариком в его офис и стоял, пока Фергессон рылся в переполненных ящиках письменного стола. Наконец он нашел то, что искал, в конверте.

— Вот. — Он передал конверт Элу.

Открыв конверт, Эл обнаружил несколько маленьких глянцевых проспектов, такого размера, чтобы их удобно было положить небольшой стопкой на прилавок. Спереди, под изображением голой девицы, значились слова «ПЕРЕЧЕНЬ ВЕСЕЛЫХ ПЛАСТИНОК ДЛЯ ЛЕТНИХ ПИРУШЕК (ТОЛЬКО ДЛЯ МУЖЧИН)», а затем, внутри, шел список названий. В самих названиях ничего непристойного не было.

— Это что, песни? — спросил он. — Вроде Рут Уоллис [6]?

— В основном монологи, — сказал старик. — Один я прослушал. Там говорилось о Еве, переходящей через лед; ну, знаешь, из «Хижины дяди Тома».

— И он был непристойным?

— Совершенно непристойным, — сказал старик. — До последнего слова; никогда не слыхал ничего подобного. Его читал какой–то парень. Харман говорил, что это какой–то выдающийся комик, который много пишет — или писал: кажется, он говорил, что тот парень умер, — для всех главных журналов. Какой–то по–настоящему знаменитый парень. Ты бы узнал его имя. Боб такой–то [7].

— Ты не помнишь?

— Нет, — сказал Фергессон.

— Чтоб мне провалиться, — сказал Эл. — Никогда раньше не видел типа, который делал бы грязные пластинки. Это же незаконно, да? Такие пластинки?

— Конечно, — сказал старик. — Он делает и много чего другого. Но это все, что я видел, только это, и все. По–моему, он выпускает джаз и даже кое–что из классики. Широкий ассортимент. Несколько линий.