Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Я очень прошу! Возьмите меня к себе!
Досвидание!
17. 08. 83 г. (подпись)".
Другое: «Здравствуйте, товарищ капитан 1 ранга! Это опять я, Ахмадулин Т.М. Видно, письма до вас недоходят или адрес не так. Я попробую сам встретиться с вами, приехав к вам и поэтому я покидаю «Возбужденный». Если меня будут ловить, я буду сильнее прятаться, а если небудут, постараюсь добраться до вас за трое суток.
(Сегодня после очередного избиения я невыдержал).
Досвидание!
Ахмадулин Т.М. (подпись)".
Приписка: «ЭМ (эскадренный миноносец) «Возбужденный» находился в тот момент в 49-м заводе г. Вилюженска. Кстати, «Сторожевой», о котором пишет Ахмадулин, тот самый, на котором Валерий Михайлович Саблин 8 ноября 1975 года поднял восстание. На следующий год его тоже спишут на иголки. Бригада (БЭМ) в/ч (номер бригады) с богатейшей историей и удивительными людьми. Хочу, но не могу её забыть.
А эти письма мне попали из строевой части бригады, зная мою пристрастность к прошлому.
Всего вам хорошего.
Старший мичман запаса флота России Бобак Б.А.»
КОНСТАНТИНЫЧ
– Что будем делать, пастухи и пастушки? – это я обратился к своему мичману, нашему лихому дозиметристу Константинычу.
Через полчаса в автономку идти, а у нас вместо техника на выход матроса дали.
– Слышь, семяпровод ты хоть «Катюшу» пускал когда-нибудь?
– Пускал.
– Сколько раз?
– Два.
– Усраться можно! – это я Константинычу.
– Я пущу, – говорит он. – Пошли в шестой.
И мы пошли в шестой отсек. Там «Катюша» стоит. «Катюша» – это установка «К-3», наше секретное оружие. Вырабатывает она в час три куба кислорода и раздаёт его в отсеки нашей родной подводной лодки.
Мы на нее за восемь дней до того сели, а задним числом – МПР сделали. МПР – для жителей Владимирской пустоши – это межпоходовый ремонт. Между походами положено сорок пять суток ремонт делать, но его, условно говоря, делал другой экипаж, который мы сменили неделю назад по случаю того, что они – веники. То есть способны только на то, чтоб вениками в поселке землю подметать. Представляю, как они этот ремонт запендюрили. А потом они ещё прошли контрольный выход в море на десять суток и проверку штаба дивизии и флотилии. Проверку флотом проходили мы, но нам по башке настучали, чтоб мы отвечали то, что положено, а не изобретали новые флотские выражения при встрече с проверяющими.
А ещё у меня перед выходом техника отобрали и дали молодого матроса. Это значит, что матроса загребут в вестовые, а мы с Константинычем будем двухсменку таранить.
Я-то «Катюшу» пускал в своей жизни, ясный перец, но есть там одно обстоятельство: нужно обладать очень чувствительными пальцами и при пуске осторожно поворачивать большой клапан раздачи кислородика по отсекам, а то он жутко нервный – на доли миллиметра надо научиться его вращать, иначе передавишь водород в кислородную полость или наоборот, и будет взрыв.
Ничего страшного, конечно, у нас и техника и автоматика очень железные и на такие неприятности давно рассчитаны, просто моя челюсть на подобное не рассчитана – после взрыва всегда немного ноет.
– Продул азотом? – это я Константинычу.
– Ну?! – это он мне.
Надо продувать азотом обе полости – кислородную и водородную – чтоб этих взрывов с самого начала избежать.
Константиныч у нас азартный Парамоша, ему все ни по чем. Тут мы как-то на одном выходе в море химическую регенерацию снаряжали, а там все как положено должно быть: коврик, ключ для вскрытия, резиновые перчатки – в общем, все как учили.
И ещё чисто должно быть: регенерация не любит грязь, особенно в РДУ – замечательной нашей регенерационной двухярусной установке – где обязательно эта грязь вспыхнет.
Я тогда Константинычу тоже сказал: «Пыль в эр-де-ушке убрал?» – на что он мне сказал: «Ну?!» – потом в одно мгновение сорвал крышку с банки регенерации, голыми, естественно, руками туда скоренько влез, вытащил и зарядил в РДУ всю пачку пластин.
А пыль химическая просыпалась – ап-ч-хуй! – и встретилась с пылью отсечной – ничего он не помыл, все лежало, как и лежало.
И – кя-як яхнет!
Столб огня в один миг снял с Константиныча всю его горячо любимую бороду, а у него при этом был вид козла, у которого маму родную на глазах сварили.
Я ему потом говорю: «Теперь пыль, наверное, сметать будем!» – а он мне с жаром: «Теперь-то – конечно!»
Так что его «ну?!» я очень хорошо знаю.
– Точно продул?
– Ну точно, точно, что ж я вощ-ще, что ли!
Он уже не слышит. Он уже весь в «Катюше». Вводит аккуратненько так, осторожненько, стрелочки пошли-пошли, ожили-ожили, родимые, и тронулись-тронулись с места, милые, компрессор, компрессорок наш водородный подключился-подключился, пошел-пошел, уютненький, а стрелочка водородная задрожала – это самый тяжелый момент, задрожала, теперь все от ловкости рук, задергалась, точнее, от их чувстви… тельности… чувствительности… их… все сильней и сильней дергается… от чувствительности их… к происходящему и… к… клапану особенно – вот он его только повернул чуточку… вот ещё… и – как да-да-х-нет!!!
Будто в узкий, стальной колодец упал металлический шар!
Зубы… слева… заныли… а во рту… кисло… слюни в ступе… во… до… р-ррр-о… д… е… ба… нул… ту… точ… ки…
Я глаза приоткрыл – тухлять карманная… все живы… вроде…
Матросик-то сразу сбежал, а Константиныч стоит всклокоченный.
– Ну, теперь-то, – говорит он мне, безумный, – точно азотом продувать будем.
ДЕМОКРАТИЯ
– Я не знаю что такое демократия. Особенно в армии.
Это мы со старпомом в кают-компании разговариваем. Вернее, говорит у нас он, а я только слушаю. На дворе 1988 год и демократия докатилась уже до всего, даже до подводного флота.
– Хрен его знает! Может, я дурак? Как считаешь?
Беседуем мы после проворота оружия и технических средств, и ещё у нас завтрак сегодня был на борту не совсем абсолютное говно, вот старпома на речь и потянуло.
– Может, это народоизъявление? А? Как думаешь? Я вот курсантом был. Второго курса. И на построении командир наш вдруг с вопросом: «Кто хочет петь?» – все молчат. Он: «Тогда поступим по справедливости. На первый-второй рассчитайся!» – «Первый! Второй! Первый! Второй!» – «В две шеренги стройся!» – «Раз! Два!» – «Первые номера – первые голоса! Вторые номера – вторые голоса!» Вот и все народоизъявление.
За бортом зима и ветер в Краю Летающих Собак. Почему «летающих»? А ветер такой силы, и все ледяное, гладкое до полюса, как подует, так они и полетели. Идешь, бывало, втроем, цепляясь друг за друга, ветер тащит по земле – и вдруг мимо с ужасающим скулением где-то над головой пролетает мохнатый комок – пса на воздух подняло.
– Зам страдает. Ему насчет демократии бумагу спустили. У него вчера на роже было выражение «здравствуй, жопа, новый год!», которое по истечению некоторого времени поменялось на «чтоб к исходу сентября родила богатыря!» Я ему не завидую.
Старпом – Переверзиев Андрей Антоныч по кличке «Переверзец!», на вид сто тридцать килограмм, базовое выражение лица «мастино неополитано», заслуженный, подо льды ходил.
– Член у него на демократию не поворачивается. Это ж все равно, как гребнистому крокодилу пристроить соску попугая! Утренней эрекции нет. Я его понимаю. Спросил с утра после бумаги: «Как эрекция?» – а он только рукой махнул. Скоро! Скоро, помяни мое слово, Саня, наступит им полный… переверзец, не будь я Переверзиевым Андрей Антонычем. Кстати, у кого из классиков написано «их гнали в шею по пизде мешалкой»? А? Ну? Не знаешь? Вот! У Пушкина. В «Капитанской дочке». Да-а! Одно, знаете ли, удовольствие! Только не надо проверять, бросаясь в личную библиотеку на колесах, я это между строк прочитал. Так что скоро мы с тобой увидим нашего зама мародерствующим на помойке, отнимающим пищу у серых ворон и мышей. У крыс!
