Кот в сапогах, модифицированный - Белов Руслан (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
— В доме много квартир! — вскричал я, указывая на входную дверь. — А в них много сердечных людей.
Бедлам получился что надо, мне очень понравилось. Один из гостей, оставшийся без одежды (Николай Иванович Шкуров-Безуглый, полковник МВД), сунулся по моей рекомендации в квартиру госпожи N. Муж ее в это время, поев и скоренько облегчившись в мужском отношении, парился-отмокал в необъятной ванной, и Шкуров-Безуглый получил от сияющей женщины сверток с одеждой молодого специалиста, замеченного в уголовных кругах — она, полуголая и постоянно призываемая что-нибудь потереть или облобызать, никак не могла улучить момент, чтобы его выбросить в мусоропровод, и тут такой фарт!
Полковник, одевшись, принялся знакомиться с содержимым приобретенных карманов. На свет поочередно были извлечены бандитский нож, кастет и специальная проволочка для асфиксии конкурентов.
— С этим точно генерал-майора получите, — изрек я внушительно, и все засмеялись.
Тут остававшийся сосредоточенным полковник извлек из пиджака полновесную пачку сто долларовых купюр, и я изменил предсказание:
— Нет, пожалуй, генерал-лейтенанта.
И, обратившись уже к обнаженной части общества, добавил:
— Как видите, дамы и господа, предсказание моей гречанки сбывается как объективная данность. А до полуночи всего полчаса…
Их как ветром сдуло — вмиг разбежались по этажам.
14. Кусочек мозгов, ответственный за эрекцию.
Когда гости, наконец, разъехались, хозяйка увела меня в будуар, нарочито небрежно прикрыв наготу спавшего в гостиной жениха скатертью в свежих пятнах от слоненка по-кенийски. Нетрезвый, он (жених, не слон, слона после беготни по лестницам съели в минуту) не смог найти никакой одежды, и уже второй час слыл в глазах невесты безнадежным неудачником.
В гнездышке Адели (на ней было платье Прасковьи, юной супруги Б., то самое, с которого все и началось) мы уселись на миленький диванчик, всем своим мяконьким существом утверждавший, что горизонтальное положение несоизмеримо приятнее вертикального. Не желая проникаться этими отнюдь не голословными утверждениями дивана, я сразу же перешел к делу. То есть признался, что принадлежу одному из известнейших европейских домов, и, желая достичь жизненных целей лишь природным талантом и кропотливым трудом, но не капитализацией славы предков, принял по приезде в Первопрестольную псевдоним, и называюсь теперь маркизом Смирновым-Карабасом с ударением на втором «а», что в части титула весьма недалеко от истины, а в части родового имени вызывает у людей доброе расположение.
В беседе я то и дело переходил на французский, она отвечала на нем же, но весьма несовершенном, хотя и имела особнячок в престижном пригороде Парижа. О цели своего появления в ее расположении я умолчал, так как сразу распознал в хозяйке хищницу, собирающую скальпы карьеристов, подвизающихся у кормушки могущественного деда.
Признаюсь честно, сделать это, то есть умолчать, было легко: во-первых, у Адели имелся свой ответ, гревший ей сердце, а во-вторых, за несколько часов проведенных в ее доме, я, унесенный вертлявым светским ветром, несколько раз задавался одним и тем же вопросом: «А что ты тут, собственно, делаешь?! Что тебя сюда принесло?!», и не всякий раз память давала правильный ответ, открывая мне светлый образ Натальи, навечно в ней запечатлевшийся.
Надо сказать, Адель, чем-то похожая на Миррей Матье, была бы так себе, если бы не порода, мастерски ставившая голос и лебединую шею, которой позавидовала бы сама Плисецкая. Когда она придвинулась, сообщая что-то о могуществе «дедули», я попытался представить себя ласкающим ее в постели, но ничего не получилось — гонор и постановка головы в горизонтальном положении мало что значат, и фантазии потому не будоражат. Затем воображение явило картинку присвоения мне внеочередного воинского звания «полковник тыла». Однако в самый волнующий момент Адель приложила мою руку к чуждо теплому своему бедру, отчего звездочки полковничьих погон, врученных мне самим маршалом Жуковым, моментально обернулись ефрейторскими лычками. От этой метаморфозы мне стало скучно и захотелось уйти, но тут вошел он, почти мною забытый. Брюхо его волочилось по полу от бесчленных канапе с черной икрой, которые ему скормила Фрискас, известная эстрадная певица, по роду деятельности вынужденная перманентно голодать. Вошел и скептически уставился в девушку, очевидно, представляя чувства кота, лежащего на ее руках. Я поспешил покинуть навязчиво гостеприимную хозяйку и встал перед ним навытяжку, как перед начальником, явившимся посмотреть, стоит ли мне повысить зарплату или нет.
— Я вижу, вы относитесь к нему с пиететом? — кисло спросила хозяйка, расстроенная фиаско своих интимных планов.
— Приходится, — отвечал я. — Он же черный. Прямо беда с ним — перейдет дорогу, и тут же «Динамо» проигрывает или дождь на пляже в самый неподходящий момент.
Адель рассмеялась:
— И потому вы ему подчиняетесь!
— А что поделаешь? Однажды не подчинился, и что вы думаете? Он тут же перешел мне дорогу, и тетушкино наследство — заводы, слоны, пароходы — утекло к моим братьям.
— Так избавились бы от него… Усыпили, что ли. Сейчас многие так делают.
Кот, улегшийся на полу, фыркнул.
— Что вы! Он же уникум! — вернулся я под бочок женщины. — Незадолго до начала перестройки ему в известнейшем оборонном институте пересадили столовую ложку мозгов крупнейшего политического руководителя, не буду называть его имени.
— Я догадываюсь. А зачем пересадили?
— Догадаться не трудно. Эдгар-Эдичка же кот. А вы знаете, чем славятся коты?
— Конечно, — засмеялась Адель. Глаза у нее стали кошачьими, и кот посмотрел на нее как на недалекую родственницу.
— А руководители, особенно крупные, чем славятся?
— Чем? — посмотрела, как школьница, не выучившая до конца урока.
— Ну, тем, чем заболевают от сидячей жизни и маниакального пессимистического воображения.
— А… — догадалась Адель. — Импотенцией…
— Совершенно верно. У Эдгара-Эдички взяли кусочек мозгов, ответственный за эрекцию, удалили такой же из мозга политического руководителя, и на освободившееся место вставили. А хирург по-хорошему скупердяем был — жаль стало ему политические мозги в канализацию выбрасывать, сколько ведь народу их рихтовало, от Сталина до Брежнева, не говоря уж о Суслове, и он их Эдику вставил. Что потом началось!
— Что?
— Как что? Перестройка, Берлинская стена рухнула, потом Союз нерушимый…
— А то самое как?
— Что то самое?
— Ну, появилась у него эрекция?
— Не знаю. Это государственная тайна. Этот факт специально засекретили, чтобы котам мозги сохранить. Представьте, что будет, если высокие люди — ведь только они могут оплатить операцию по пересадке мозгов — начнут по крышам за кошками гоняться, а Васьки — думать о благе Родины, а потом о себе.
— А вы откуда об этом знаете? Я имею о пересадке мозга?
Я злорадно усмехнулся:
— Это просто. Присядьте перед ним, расслабьтесь мысленно и смотрите прямо в глаза.
Преодолев нерешительность, Адель встала с диванчика, присела перед Эдгаром-Эдичкой на корточки. Тот поставил голову так, чтобы ей было удобно смотреть в его глаза, сделавшиеся таинственно-магическими.
Играли они в гляделки минуты полторы. Потом женщина покачнулась. Если бы мне не удалось подхватил ее, она упала бы.
— Ну и что вы видели? — спросил я, когда бедная женщина, уложенная на диванчик, вполне очувствовалась.
— Сначала два операционных стола рядом… — голос ее мерцал от сострадания. — На одном лежал на животе тот самый крупный политический руководитель, весь в белом с кровью, на другом — ваш кот, тоже на животе. Им сверлили черепа — руководителю — большой никелированной электрической дрелью, коту очень маленькой… Потом вытащили выпиленные прямоугольнички, и я увидела мозги, розовые такие, с извилистыми бороздками.
Адель, взволновавшись, замолкла и я, заинтригованный, поторопил ее:
